– Валерий Васильевич, какие факторы повлияли на Ваше решение стать юристом и почему Вы решили поступать в Казанский университет?
– Точно не страсть к детективным историям, поиску преступников и пр. И точно не то, что свойственно определенной части абитуриентов сегодня, – тех, кто надеется извлечь выгоды из положения ответственного должностного лица. Скорее напротив, стремление как бы окоротить этих лиц, ограничить произвольные их решения. Позже я узнал, что есть так называемый общий надзор, и именно в те органы и хотел определиться. Таким образом, все более глубоко и серьезно (и вместе с тем утопично) – поиск справедливости. Очень рано пришлось сталкиваться с серьезными жизненными ситуациями (отец не вернулся с войны, мать неграмотная), и неоткуда было ждать помощи в их решении.
В те годы проще было с выбором вуза вообще и юридического особенно. Это сегодня юристов могут учить в железнодорожных и ветеринарных учебных заведениях (в моей родной средней школе какой-то филиал одно время функционировал), а в то время юридические факультеты были на счету, юридических институтов было всего три. Университет – это основательно, Казанский университет – один из старейших в России, да еще и «ленинский». Мы, «скифы и беспризорники», сегодня это не ценим, и школьники даже не знают, кто это – Ленин, студенты не знают его произведений, а в наше время этим именем была пронизана вся жизнь. Тогда я не знал, что Л. Толстой на том же юрфаке учился, что ректором одно время был Н. Лобачевский…
– Вы занимались пробелами в отечественном праве. Можете ли вы сказать, что сегодня большинство этих пробелов уже устранены?
– Пробелы в праве, точнее в законодательстве, в нормативах, которые исходят от государства, всегда были, есть и будут. Они неустранимы. Их жизнь рождает. Появляются новые отношения, которые иногда даже и предвидеть не могли (пример с криптовалютой сегодня достаточно яркий), и без того, чтобы их авторитетно не признали, не урегулировали, не предусмотрели ответственность за антисоциальные проявления – не обойтись. Пробелы разные: первоначальные и последующие, простительные и непростительные. Я занимался теорией того, как установить наличие пробела и как выйти из ситуации пробела. На Западе эти вопросы были известны юридической науке с конца ХIХ в. В советской науке о пробелах говорить и писать было не принято. Проблема не разрабатывалась. По политическим мотивам считалось, что советский законодатель способен все и вовремя урегулировать. Мне достались лавры «первооткрывателя», хотя, строго говоря, их надо отдавать без кавычек немецкому профессору Цительману, опубликовавшему статью «Пробелы в законе» в 1903 г.
– В Институте законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ Вы руководили отделом имплементации решений судебных органов в российское законодательство. Как бы Вы оценили эффективность этого процесса, насколько успешно законодатель реагировал на судебные акты?
– Есть ряд характерных примеров реакции законодателя на принципиальные решения высших судебных инстанций России и решения международных судов. Под моей редакцией вышли подготовленные в Институте книги «Судебная практика в современной правовой системе России» (2017 г.) и «Имплементация решений Европейского Суда по правам человека в российской правовой системе» (2019 г.). Рекламирую.
Вместе с тем, полагаю, что процесс имплементации судебных решений в ткань законодательных актов является естественным для нашей правовой системы и ему необходимо постоянное научное сопровождение. Сегодня многие известные юристы не без оснований считают необходимым авторитетно (законом) признать судебный прецедент источником российского права. Но пока этого нет, прецедентные судебные решения безоговорочно действуют через законодателя.
– Являясь постоянным представителем Государственной Думы в Конституционном Суде РФ, могли ли Вы высказывать собственное мнение по рассматриваемым делам или были связаны решениями ГД?
– Сама должность учреждалась в «целях наиболее полного представления правовой позиции Государственной Думы». Уже наименование должности говорит о том, что Постоянный представитель не может проводить в Конституционном Суде РФ какую-либо позицию, отличную от позиции представляемой им Государственной Думы. Он представляет законодателя как сторону в конституционном судопроизводстве. Мои судебные речи опубликованы (2015 г.), и можно убедиться, что я старался этому следовать. Однако в тех случаях, когда принятые законы (ранее принятые решения палаты) переставали отвечать новым фактическим обстоятельствам, когда они уже находились в процессе пересмотра, когда профильные комитеты Государственной Думы выносили решения, направленные на совершенствование правового регулирования, когда в самом парламенте шли дискуссии и т. д., приходилось оговариваться, иногда оставлять вопрос как бы открытым, апеллируя к авторитетному мнению судей. Более того, в скобках или за скобками, я всегда находил возможность обозначить научную позицию. И судьи своими вопросами часто просили высказать собственное видение проблемы.
– Приходилось ли Вам напоминать руководству ГД о необходимости оперативно реагировать на решения КС РФ? Можете ли Вы вспомнить случаи, когда Дума отказывалась выполнить требование КС РФ?
– Необходимость оперативно реагировать на решения КС РФ не вменялась в обязанность Постоянного представителя. Однако заместителям председателя Государственной Думы, курировавшим мою работу, докладывались итоги рассмотрения соответствующих дел и соображения на предмет их учета в последующей законодательной деятельности.
Даже при критическом отношении к некоторым решениям КС РФ не слышал аргументации их невыполнения. Но по факту не все так просто, и некоторые решения еще ждут реакции законодателя. Конституционный Суд РФ ежегодно их фиксирует, а председатель КС РФ обозначил свое принципиальное (профессиональное) видение вопроса непосредственно на заседании Государственной Думы.
– Вы долгое время преподавали, вначале в своей alma mater, затем в МГЮА. Как Вы полагаете, улучшились ли практические знания выпускников в результате перехода на Болонскую систему обучения?
– Преподавал и в ряде других учебных заведений. Более чем пятидесятилетний стаж. То было классическое бескомпьютерное преподавание, которое естественно уходит в прошлое. Однако Болонскую систему обучения, механически перенесенную на российскую почву, можно только критиковать. У нас, как и во всем ином: по-детски переняли погремушку, поиграли и теперь готовы выбросить.
По-настоящему оценить практические знания выпускников способны только практические работники. Сегодня вузы много делают, чтобы «натаскать» на решение именно практических казусов. Но образование страдает, когда это делается в ущерб глубокой теории и методологии. Нельзя допускать того, что в вузе главной фигурой становится менеджер, а не профессор.
– Вы являлись членом рабочей группы по внесению поправок в Конституцию РФ. Можете ли Вы рассказать, почему не прошло предложение включить в поправки положение о том, что адвокатура является независимой самоуправляемой частью правосудия?
– Да, поддерживая решение ФПА РФ, я предлагал рассмотреть возможность дополнения ст. 123 Конституции РФ п. 5: «Составной частью правосудия является адвокатура, действующая на основе принципов независимости и самоуправления. Функции адвокатуры, основы ее организации и деятельности определяются федеральным законом». Данная инициатива не была воспринята. Даже те, кто озабочен состоянием правосудия, не осознают, на мой взгляд, правозащитных функций института адвокатуры.
Не говорю уже о распространенном, к сожалению, негативном отношении к адвокатам в обществе как людям, якобы преследующим исключительно свои корыстные интересы. К сожалению, адвокаты пока и сами демонстрируют иногда такие качества (яркий пример – процесс по делу М. Ефремова).
– Какие наиболее интересные, на Ваш взгляд, вопросы обсуждались на заседаниях Научно-консультативного совета ФПА РФ?
– Все заседания НКС были в центре внимания «Адвокатской газеты». Более того, на ее страницах разворачивалось продолжение начатых в НКС дискуссий. Плодотворным, к примеру, было в свое время обсуждение Концепции развития гражданского законодательства (ее представлял от Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства проф. А. Л. Маковский); одно из заседаний было посвящено вопросу формирования и функций судебных правовых позиций; многогранным являлось всестороннее обсуждение проблемы «следственных судей» – «судебных следователей». Окончательный «плод», правда, еще не созрел, законодательного акта нет, и придется вернуться к инициативам.
Отмечу еще и заседание, посвященное адвокатским и журналистским расследованиям. Вообще в задачи НКС изначально входила разработка научно обоснованных рекомендаций по вопросам организации и деятельности адвокатуры, нормативно-правовому и организационно-методическому обеспечению ее деятельности, но этим дело не ограничивается, и ФПА РФ активно заявляет о своей позиции вовне: в частности, в специальных докладах обращалось внимание законодательных, правительственных и прокурорских органов на проблемные вопросы соблюдения законности и обеспечения прав граждан.
НКС образован по инициативе первого президента ФПА РФ Евгения Васильевича Семеняко, который и стал главой Совета. Как его заместителю мне пришлось привлекать в качестве членов НКС тех видных ученых за пределами адвокатского сообщества, чья деятельность сопрягалась с задачами, поставленными в разработанном тогда Положении об НКС. В настоящее время состав Совета значительно расширился. Усилено руководство. Заместителями председателя избраны также профессора И. М. Мацкевич, Е. А. Лукьянова, М. А. Федотов.
– Вы говорили, что в постиндустриальном обществе программирование поведения людей приводит к овеществлению человека. Насколько опасна такая тенденция и как Вы относитесь к развитию компьютерных технологий в праве?
– Я могу смотреть на право как на своего рода регулирующее устройство, которое, используя технический язык, «вырабатывает управляющие воздействия для автоматического поддержания регулируемой величины технологического объекта на заданном значении или изменения ее по определенной программе».
Человек при таком видении предстает в качестве овеществленного безличного объекта. Однако это такой «технологический объект», который наделен сознанием. Экспектации мира сознания и подсознания столь существенны в их влиянии на реальное поведение, что вполне оправдано их сопоставление с влиянием официальных регуляторов. Поэтому тенденции развития права в направлении «сплошной цифровизации» опасны для человека и, соответственно, для общества. Опасно рушить то в регуляторе, что сложилось как система исторически сформировавшихся социальных ценностей, социально-психологических установок и стереотипов.
Во время пандемии коронавируса в Великобритании пытались сжечь и сломать вышки высокоскоростной сотовой связи 5G. Я не отношусь к сторонникам луддитов. Пусть современные технологии служат праву, сопрягаемому мной прежде всего со справедливостью.
