В январе гражданина Б. на припаркованном автомобиле блокировали сотрудники ГИБДД и затем несколько раз досмотрели без составления протокола. Далее он – в отсутствие оснований – оказался в наручниках в машине ГИБДД, а вторыми наручниками был пристегнут к дверной ручке автомобиля. После того как молодого человека вывели из автомобиля, сотрудники полиции обнаружили на полу машины сверток. За этим последовали личный досмотр задержанного (на улице, при температуре –10 оС) со снятием брюк и нижнего белья (причем в присутствии женщин – как гражданских, так и сотрудниц правоохранительных органов), а также осмотр автомобиля ГИБДД с изъятием свертка, в котором, согласно результатам экспертного заключения, оказалось наркотическое вещество.
В день задержания молодого человека я принял на себя его защиту. Несмотря на приведенные мной следователю и его руководителю аргументы о том, что результаты доследственной проверки представляются сомнительными, в отношении Б. было возбуждено дело по ч. 2 ст. 228 УК РФ. Подзащитный был задержан в порядке ст. 91 УПК с направлением в суд ходатайства об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Основания в ходатайстве следователя были стандартными – скроется, помешает следствию, окажет давление и т.п. При этом никаких подтверждений приведенным в ходатайстве основаниям в материалах дела не было. Был представлен только протокол допроса сотрудника полиции, в котором тот посчитал, что сверток в машине мог выбросить только Б., поскольку он «странно себя вел».
Подзащитный, в свою очередь, вину в инкриминируемом ему деянии не признал, против избрания стражи в качестве меры пресечения возражал. Я также акцентировал внимание суда на наличии у подзащитного жилья в собственности в Московском регионе, его трудоустройстве, наличии положительных характеристик с места работы и т.д. В итоге суд отказал в удовлетворении ходатайства следователя и избрал меру пресечения Б. в виде домашнего ареста. Как указывалось в решении, «судом отвергается довод следствия о возможности оказать давление на свидетелей по делу, а также сокрытия, уничтожения или фальсификации доказательств. Ранее Б. таких действий не предпринимал, доказательств обратного суду не представлено».
Началось расследование по уголовному делу, в ходе которого иных мероприятий, кроме первоначальных следственных действий с подзащитным, за полгода проведено не было. Например, я раньше, чем следователь, установил и опросил понятых, и их показания меня шокировали. Выяснилось, что данные лица подписали пустой протокол осмотра места происшествия. Более того, они не видели ни сверток, который якобы был изъят, ни его изъятие и упаковку! Другие понятые подтвердили, что задержанный при личном досмотре в общественном месте при низкой температуре воздуха, в присутствии женщин снимал брюки и нижнее белье.
Следователю было направлено ходатайство о допросе свидетелей защиты – понятых – с моим участием в соответствии со ст. 159 УПК. Ходатайство в части допросов свидетелей было удовлетворено, однако в моем присутствии при допросе следователь отказал под тем предлогом, что я как защитник обвиняемого не могу присутствовать при допросах свидетелей, так как мной не представлено ордеров на их защиту.
Несмотря на то что ст. 159 УПК позволяет защитнику присутствовать при проведении следственных действий, проводимых по его ходатайству, органы следствия зачастую в этом отказывают. Отказывают нередко и суды при подаче жалобы в порядке ст. 125 УПК – по указанным основаниям. Мне, например, известно только об одном решении суда об удовлетворении данного ходатайства, вынесенном Ульяновским областным судом.
Возвращаясь к рассматриваемому делу, отмечу, что на протяжении расследования и при продлении Б. срока домашнего ареста следователь мотивировал необходимость продления теми же самыми основаниями, что и ранее (скроется, окажет давление и т.п.), а также необходимостью допросов понятых и сотрудников ГИБДД. Кроме того, одним из оснований продления действия меры пресечения стала необходимость допроса следователя, который производил изъятие свертка. Причем, как выяснилось из беседы со следователем, проводящим расследование, они работают в одном кабинете со следователем, производившим изъятие.
На судебных заседаниях о продлении подзащитному меры пресечения я обратил внимание суда на отсутствие сложностей в допросе сотрудников ГИБДД, которые являются к следователю по первому требованию, однако их почему-то не допрашивают. Тем более для следователя не составляет труда допросить коллегу, ежедневно работающего с ним в одном кабинете!
Но еще более возмутительным представлялось то, что следователь избегал допроса понятых, проживающих неподалеку от следственного отдела, мотивируя тем, что они якобы отсутствуют по месту жительства и на телефонные звонки следователя не отвечают. Выступая в заседании, я обратился к суду с вопросом: как защитник, не имея специальных возможностей, смог установить место нахождения понятых и опросить их, а следователь, обладая всеми техническими возможностями и административным ресурсом, этого сделать не смог?
В итоге следователь при каждом продлении срока действия домашнего ареста вкладывал в материалы дела один допрос сотрудника полиции, демонстрируя тем самым суду «активность» расследования. В очередной раз продлевая срок домашнего ареста (до трех, пяти и шести месяцев), суд не учитывал приведенные мною доводы, мотивируя тем, что «Б. обвиняется в совершении тяжкого преступления, в связи с чем может скрыться и воспрепятствовать расследованию», и при этом «идя вразрез» с первым решением суда об отказе в избрании меры пресечения в виде стражи.
Жалобы в вышестоящие судебные инстанции также не принесли результата. В итоге при продлении срока домашнего ареста до семи месяцев следователь привел все те же основания, что и ранее: необходимость допроса понятых, которых он якобы так и не смог найти, и выполнение требований ст. 215–217 и 220 УПК. Также следователь в очередной раз сослался на то, что длительность расследования обусловлена сложностью дела, а именно – большим объемом следственных действий и длительностью производства судебных экспертиз, притом что протоколы следственных действий, постановления о назначении экспертиз и их заключения не были приобщены к материалам дела (копии экспертных заключений, последнее из которых было получено в марте, приобщил я).
В результате суд изменил домашний арест на запрет определенных действий. Такое решение было мотивировано тем, что следователь неоднократно при продлениях срока домашнего ареста ссылался на необходимость допроса понятых, однако из представленных защитой протоколов опросов понятых было установлено, что они проживают в Москве, имеются их контактные данные и данные родственников. Последняя экспертиза по делу проведена в апреле этого года, и иных – более значимых – мероприятий по делу не проведено. Кроме того, как указал суд, приложенные к материалам протоколы допроса свидетелей-полицейских нельзя признать значимыми следственными действиями, так как затруднений в их своевременном допросе у следствия не имелось. Также суд учел, что в период действия домашнего ареста Б. не пытался скрыться, оказать воздействие на свидетелей, уничтожить доказательства по делу или иным путем воспрепятствовать следствию. В день изменения меры пресечения суд также признал неэффективность расследования по делу, волокиту и вынес частное постановление в адрес руководства следственного управления г. Москвы для принятия мер контроля и недопущения подобных нарушений вновь.
В своей прошлой публикации я рекомендовал коллегам, выступающим в качестве защитников, иметь при себе необходимый комплект копий протоколов следственных действий и процессуальных документов, чтобы при необходимости приобщить их к материалам дела, так как следователи порой не приобщают документы в пользу стороны защиты, и их может приобщить сам защитник.
Только после того как в суд и прокуратуру поступили мои жалобы по ст. 124 и 125 УПК на бездействие следователя в отношении понятых, следователь допросил одного понятого из четырех, причем допрос проводился в день рассмотрения жалобы по ст. 125 УПК – практически перед началом судебного заседания.
Еще одним интересным моментом в данном деле является то, что все время, пока Б. находился в автомобиле ГИБДД, ни одна из камер видеофиксации не работала.
Подзащитный добровольно предоставил все возможные образцы для сравнительного исследования, и экспертиза ДНК подтвердила отсутствие его следов на свертке. Подзащитный в день задержания заявил о проведении с сотрудниками ГИБДД и другими полицейскими очных ставок, которые, однако, за семь месяцев так и не были проведены.
При избрании и продлении меры пресечения судьи нередко удовлетворяют ходатайства следователей и в отсутствие оснований избирают самые строгие меры и продлевают их срок. Кроме того, даже при избрании домашнего ареста следователи зачастую не разрешают подзащитным прогулки. Так, в частности, было с Б., который за семь месяцев домашнего ареста выходил из дома не больше четырех раз. Кроме того, как показывает опыт, в случае избрания подзащитному меры пресечения в виде содержания под стражей или домашнего ареста изменить меру на более мягкую практически невозможно – тяжесть преступления, инкриминируемого обвиняемому, и не подтвержденные доказательствами доводы следователя зачастую «перекрывают» все доводы защиты. Это говорит о том, что защитникам стоит тщательно готовиться к процессам, готовить письменные возражения на ходатайства об избрании мер пресечения и их продлении. В возражениях стоит проводить скрупулезный анализ представленных материалов дела с указанием на номера листов и всегда приобщать эти возражения к материалам дела.
