Как ранее писала «АГ», Минэкономразвития доработало проект поправок в Закон о банкротстве.
В законопроекте предпринята попытка решить многие ключевые проблемы института банкротства. Хотя в ряде случаев возникают сомнения в эффективности предложенного регулирования, в целом законодательную инициативу стоит приветствовать.
Так, позитивной оценки заслуживают, на мой взгляд, предложенные в законопроекте электронная система учета требований по текущим платежам и жесткие сроки обновления информации в этой системе. В настоящее время реализация и защита прав кредиторов по текущим требованиям зачастую крайне затруднены из-за непрозрачности реестра и сложности оперативного доступа к нему. Сам реестр может обновляться в лучшем случае к собраниям кредиторов. Формально кредитор по текущим требованиям имеет право на приоритетное удовлетворение его требований и рассчитывает на это, однако на деле нередко приходится месяцами переписываться с арбитражным управляющим по поводу соответствующих выплат, а иногда и обращаться в суд.
Положительно можно оценить и электронный реестр требований кредиторов – получение копии бумажного реестра тоже зачастую возможно только на собраниях кредиторов с отчетом управляющего.
Целесообразным представляется также включение в Закон о банкротстве более детального и (или) оптимизированного регулирования ряда институтов, что может способствовать правовой определенности. Новые правила о торгах также должны помочь ускорить процесс: при отсутствии желающих приобрести актив возможен будет непосредственный переход к торгам «на понижение» (сейчас это торги «посредством публичного предложения») без новой публикации и ожидания, когда истечет установленный срок, что не способствует более быстрой или выгодной реализации имущества должника.
Законопроект вносит правовую определенность и в проблему судьбы «уголовных» арестов имущества должника при введении процедуры банкротства. До сих пор вопрос о том, сохраняются ли наложенные в рамках расследования уголовных дел аресты, решался крайне противоречиво; кроме того, если исходить из того, что аресты снимаются, было непонятно, как это оформлять и добиться госрегистрации снятия ареста. Поправками предлагается прямо предусмотреть, что аресты автоматически не снимаются, но могут быть отменены арбитражным судом в рамках дела о банкротстве.
Положительно, на мой взгляд, стоит оценить и включение в Закон о банкротстве ряда положений, которые уже сформированы правоприменительной практикой и содержатся в разъяснениях Верховного Суда РФ: например, об особенностях процессуального положения аффилированных кредиторов должника – субординации их требований и поражении в праве голоса. С точки зрения юридической техники и правовой определенности это безусловный плюс, хотя конкретные нормы законопроекта носят дискуссионный характер – например, вопрос о том, достаточно ли ограничены в праве голоса аффилированные с должником кредиторы или следует расширить круг вопросов, по которым они не могут голосовать.
Другие нововведения, хотя и направлены на решение назревших проблем, представляются спорными ввиду некоторой, на мой взгляд, недоработанности.
Так, в законопроекте предложена попытка борьбы с чисто «ликвидационной» направленностью института банкротства в РФ и упразднения явно неэффективных процедур банкротства. Сейчас в подавляющем большинстве дел применяются лишь наблюдение и конкурсное производство; остальные процедуры, направленные на восстановление платежеспособности должника, практически не используются. Если должник действительно желает восстановить платежеспособность, его контролирующие лица обычно ведут переговоры с кредиторами о заключении мирового соглашения – все это происходит фактически вне рамок процедуры банкротства, в то время как суд по просьбе должника и кредиторов многократно откладывает заседания по введению процедуры или рассмотрению отчета управляющего. При этом сама процедура наблюдения имеет мало практического смысла, фактически «съедая» время.
В законопроекте предусмотрено исключение как неэффективного наблюдения, так и нынешних восстановительных процедур – финансового оздоровления и внешнего управления, существующих в основном «на бумаге». Финансовый анализ должника, который сейчас осуществляется в ходе наблюдения, должнику предложено производить еще до инициирования процедуры банкротства, а вместо финансового оздоровления и внешнего управления планируется реструктуризация долгов.
Для этой процедуры предложено несколько интересных, на мой взгляд, идей – например, различные варианты управления должником, включая сохранение контроля за прежними лицами. Вопрос, однако, в том, будет ли эта процедура востребована на практике, учитывая, что институт банкротства зачастую не рассматривается как способ решения финансовых проблем предприятия – в подавляющем большинстве случаев это или попытка обойти требования кредиторов и «списать долги», или действительно безнадежная ситуация, когда все средства восстановления платежеспособности уже исчерпаны. Институт банкротства нередко остается в высшей степени «прокредиторским» и может выступать триггером целого ряда рисков, включая субсидиарную ответственность. Эти риски с каждым годом только растут, и принятие поправок, думается, вряд ли их снизит. Отсюда вопрос: найдутся ли желающие открывать этот «ящик Пандоры» в попытке решить финансовые проблемы предприятия? Если нет, то реструктуризация долгов, скорее всего, так же не будет работать, как показывают примеры финансового оздоровления и внешнего управления.
Еще одним неоднозначным нововведением представляется процедура выбора арбитражного управляющего, не зависящая от воли участников дела о банкротстве. Ранее такую процедуру уже предусмотрели для случаев возбуждения дела о банкротстве по заявлению должника. Теперь предлагается, реформировав, распространить ее и на дела по заявлениям кредиторов. По замыслу законодателя, это должно исключить «гонки заявлений» и снизить количество злоупотреблений, когда управляющий не действует в интересах всех кредиторов, а фактически обслуживает одного конкретного – самого оперативного и мажоритарного из них.
Идея, безусловно, позитивная и актуальная, но при этом могут пострадать и добросовестные кредиторы. Банкротство – длительная, сложная, затратная и конфликтная процедура, и желание кредитора иметь заслуживающего доверие арбитражного управляющего понятно и правомерно.
Наконец, ряд предложений законопроекта вызывает главным образом критику.
Прежде всего это предложение вернуть рассмотрение требований кредиторов о включении в реестр в компетенцию арбитражного управляющего вместо суда. Это должно разгрузить суды и для очевидных требований выглядит оправданным. В то же время вызывают опасения возможные злоупотребления, допускаемые как управляющим, так и кредиторами с «нарисованными» требованиями. С одной стороны, арбитражный управляющий сможет поголовно включать таких кредиторов в реестр, а остальным придется в сжатые сроки оспаривать это решение в суде. С другой – с учетом рисков привлечения к дисциплинарной ответственности управляющие могут крайне неохотно включать в реестр требования, хотя бы немного не соответствующие «стандарту». И кредиторам, у которых нет набора «договор – акты приемки – акт сверки расчетов», придется оспаривать отказы управляющего в судебном порядке. Все это может снизить ожидаемый эффект разгрузки судебной системы.
Остальным кредиторам и иным участникам дела о банкротстве при такой системе, на мой взгляд, защитить их права станет сложнее. Это наглядно демонстрируют банкротства кредитных организаций, для которых такой порядок применяется уже давно: процедура становится более формальной и закрытой, возрастает роль усмотрения несудебного арбитражного управляющего, затрудняется доступ к правосудию. В законопроекте предпринят ряд попыток снизить эти риски, и вполне вероятно, что вред действительно будет минимизирован, однако полностью это проблему не решит.
Критически, на мой взгляд, можно оценить и идею формализации и ужесточения регулирования СРО и арбитражных управляющих. «Баллы арбитражных управляющих», «группы должников» и другие подобные многочисленные нововведения вызывают очевидное беспокойство. Чрезмерная «зарегулированность» и преобладание формальных (балльных) критериев по большей части неэффективны, и вряд ли институт банкротства «совершит революцию» в этом аспекте, не говоря о том, что порядок начисления баллов предлагается предусмотреть на подзаконном уровне.
Многие эксперты выражают обеспокоенность по поводу данного предложения, и это понятно и обоснованно. Однако полагаю, что порядок расчета баллов вряд ли будет определен в Законе о банкротстве, в связи с чем бланкетных норм и вопросов, отнесенных на усмотрение органов исполнительной власти, станет еще больше, а это и так больные места российского законодательства. При этом критерии начисления баллов, предложенные в законопроекте, тоже вызывают вопросы, так как выведены за рамки контроля самих управляющих.
Некоторые предложения представляются весьма одиозными. Например, непонятно, как учет места жительства управляющих при их выборе соотносится с принципом свободы передвижения; почему госкорпорации должны создать «специализированные учреждения», которые будут выполнять функции арбитражных управляющих в отношении стратегически значимых организаций? Что мешает вместо этого дополнить перечень специальных требований к таким управляющим, и как все это соотносится с принципами равенства, независимости и т.п.?
Поэтому, несмотря на очевидную необходимость значительных изменений Закона о банкротстве, хотелось бы, чтобы законопроект был существенно доработан, в том числе в принципиальных вопросах.
