Фундаментальное построение обвинения на признательных показаниях подозреваемого (обвиняемого) зачастую порождает факт доказанности виновности лица в инкриминируемом ему деянии.
Нередки случаи, когда показания, данные подозреваемым (обвиняемым) в ходе предварительного следствия и от которых подсудимый впоследствии отказался, ложатся в основу приговора и служат постулатом доказательств по уголовному делу. Причины отказа подсудимого от раннее данных показаний могут быть разными – начиная от психологического давления и заканчивая физическим принуждением, включая случаи «договоренности» следователя с обвиняемым о применении особого порядка рассмотрения дела. Тем самым зачастую игнорируется достаточность собранных по делу доказательств.
С целью повышения гарантий справедливого правосудия Верховный Суд РФ в апреле 2019 г. предложил1 внести изменения в законодательство, а именно ограничить категории преступлений, подлежащих рассмотрению в особом порядке, делами о преступлениях небольшой и средней тяжести. Данную инициативу ВС аргументировал тем, что тяжкие и особо тяжкие преступления представляют повышенную общественную опасность; такие уголовные дела, как правило, являются особо сложными, вызывают широкий общественный резонанс и т.д.
Предложение было успешно воплощено в Федеральном законе от 20 июля 2020 г. № 224-ФЗ «О внесении изменений в статьи 314 и 316 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации», которым отменен особый порядок рассмотрения судами уголовных дел о тяжких преступлениях.
Однако данные законодательные изменения вызвали ряд неоднозначных отзывов со стороны адвокатского сообщества.
В частности, советник ФПА РФ Нвер Гаспарян указывал, что приобретения от обсуждаемого закона очевидны: по тяжким преступлениям, когда грозит наказание в виде лишения свободы, суду и участникам процесса надо все-таки разбираться в действительных обстоятельствах дела, а не полагаться на признания подсудимого, данные нередко при колоссальном давлении тех, кому особый порядок был крайне желателен.
Адвокат АБ «Ахметгалиев, Хрунова и партнеры» Дмитрий Хомич высказывал мнение: «Инициатива Верховного Суда РФ, выраженная в Постановлении Пленума от 11 апреля 2019 г. № 8 о внесении законопроекта изменений в ст. 314 и 316 УПК РФ ˂…˃ лишена смысла, поскольку не способствует достижению цели повышения процессуальных гарантий прав личности при уголовном преследовании. Так, предлагаемое исключение тяжких преступлений из возможных для применения особого порядка обосновывается решением задачи соблюдения права на защиту: с одной стороны – личности, с другой – общества. Но эта цель едина, если воспринимать ее как защиту от произвола правоохранителя».
На первый взгляд, теоретическая направленность на ограничение категории преступлений для рассмотрения дел в особом порядке практически восполняет пробел справедливого правосудия: исследование полноты базы доказательств по тяжким преступлениям, собранной следователем. Тем не менее «закоренелый» образ особого порядка, при котором достаточно «признания вины» в совершенном деянии, при рассмотрении тяжких и особо тяжких преступлений порой все еще наблюдается.
Практика показывает, что некоторые судьи привыкли к быстрому разрешению уголовных дел и, несмотря на законодательное ограничение применения особого порядка, ограничиваются выяснением отношения подсудимого к предъявленному обвинению и того, признает ли он вину в содеянном. Остальные доказательства исследуются формально либо вовсе не исследуются.
В качестве иллюстрации приведу пример из собственной практики.
В 2021 г. я осуществлял защиту Т. на стадии предварительного следствия и в суде. Подзащитный обвинялся по ч. 3 ст. 30 и п. «г» ч. 4 ст. 228.1 УК РФ.
Квалификация деяния была построена на признательных показаниях подозреваемого, данных им при задержании и в ходе первоначальных следственных действий (допроса). На следственных действиях Т. пояснял, что из-за финансовых трудностей устроился работать курьером для размещения закладок наркотических средств по указанию куратора. После получения через Интернет первой заявки от куратора он прибыл по указанным координатам, где поднял в условленном месте 26 закладок наркотических средств. Когда он направлялся к автобусной остановке, чтобы вернуться домой, то был задержан сотрудниками ППСП УМВД России по г. Омску по подозрению в ранее совершенном неустановленным лицом преступлении в данной местности. Перед началом личного досмотра Т. пояснил, что у него в кармане содержится запрещенное вещество.
Было возбуждено уголовное дело по ч. 3 ст. 30, п. «г» ч. 4 ст. 228.1 УК. Квалификация преступления основывалась на объяснениях подозреваемого, данных им в ходе личного досмотра, а также видеозаписи обстоятельств досмотра, что, по мнению органов следствия, свидетельствовало о достаточности умысла на сбыт. Ходатайства защиты о переквалификации были проигнорированы, дело было направлено в районный суд г. Омска.
В первом же заседании судья попыталась быстро рассмотреть дело по существу. В качестве свидетеля был приглашен один из оперуполномоченных, проводивших задержание. Подсудимый подтвердил в суде показания, данные им на предварительном следствии, и признал вину в том, что по указанию куратора, полученному через интернет, прибыл по сообщенным ему координатам, чтобы поднять в условленном месте 26 расфасованных закладок общей массой 29,05 г.
Установление дальнейших действий подсудимого не представилось возможным в связи с отсутствием доказательств обвинения. Предположения о том, разместил ли Т. далее закладки по указанию куратора либо оставил для личного употребления, по мнению защиты, вызывают сомнения, которые согласно ч. 3 ст. 14 УПК трактуются в пользу обвиняемого.
Судья, выслушав прения сторон, в ходе которого обвинение просило для подсудимого в качестве меры наказания 11 лет лишения свободы, а защита ходатайствовала о переквалификации деяния на ч. 2 ст. 228 УК, взяла перерыв. Последствием отложения судебного разбирательства явилось несогласие защиты с квалификацией обвинения. Предвидя вопросы судьи, подсудимый пояснил, что полностью признает вину в своем деянии, а разрешить сомнения председательствующего представилось возможным защитнику, указавшему на различия в толковании понятий «квалификация» и «деяние».
С большим трудом удалось обратить внимание суда на следующие важные аспекты:
- неправильное применение норм уголовного права к совершенному деянию, что, по мнению защиты, свидетельствовало о недостаточном качестве проведенного расследования;
- обязанность судьи индивидуализировать подход к совершенному преступлению в силу п. 1 Постановления Пленума ВС от 22 декабря 2015 г. № 58 «О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания»;
- ключевым доказательством обвинения выступило признание вины подсудимым;
- отсутствие сговора подсудимого с куратором о факте размещения закладок.
Я акцентировал внимание, в частности, на том, что согласно п. 13 Постановления Пленума ВС от 15 июня 2006 г. № 14 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами» умысел на сбыт должен подтверждаться незаконной деятельностью лица, направленной на возмездную или безвозмездную реализацию запрещенных веществ другому лицу (приобретателю). Отсутствие последнего в данном случае, по мнению защиты, исключает какую-либо договоренность о передаче наркотических средств.
Также я сослался на постановление Президиума Московского городского суда от 4 сентября 2018 г. № 44у-468/2018, в котором содержится развернутое обоснование, почему обнаружение расфасованных наркотиков само по себе не может быть признано достаточным доказательством: «Большого количества наркотического средства, расфасованного в удобную для сбыта упаковку, а также показаний одного свидетеля о приобретении у Б. наркотиков недостаточно для вывода о направленности умысла осужденного на дальнейшую реализацию изъятого у него наркотического средства; бесспорных доказательств, подтверждающих намерение сбывать изъятые наркотики, не добыто. У полиции не имелось оперативной информации о том, что осужденный Б. занимается незаконным сбытом наркотических средств <…>. Осужденный отрицал свою причастность к сбыту нарнаркотиков. При даче показаний утверждал, что приобрел наркотик исключительно для употребления и хранил в расфасованном виде, чтобы легче было его употреблять».
Указанные аргументы защиты нашли отражение в приговоре: суд переквалифицировал действия подсудимого с ч. 3 ст. 30, п. «г» ч. 4 ст. 228.1 УК на ч. 2 ст. 228 и приговорил его к трем с половиной годам лишения свободы. Решение суда в полной мере удовлетворило подзащитного.
Гособвинение в свою очередь направило в суд апелляционное представление, однако, не дождавшись назначения даты судебного заседания и оценив перспективы изменения приговора в плане возврата к первоначальной квалификации, отозвало представление.
Таким образом, практика показывает, что ограничение категории преступлений для рассмотрения уголовных дел в особом порядке порой не мешает органам следствия выстраивать обвинение на признательных показаниях подозреваемого (обвиняемого) в тяжких и особо тяжких преступлениях, а судам позволяет не в полной мере исследовать каждое представленное доказательство. В связи с этим защите важно не допускать, чтобы обвинение подозреваемых (обвиняемых) базировалось на квалификации, «удобной» следствию, поскольку статистика переквалификаций в приговорах побудит следственные органы, прежде чем направлять уголовное дело в суд, внимательнее относиться к сбору доказательств.
1 См. Постановление Пленума ВС РФ от 11 апреля 2019 г. № 8.
