19 февраля в рамках «Ковалевских чтений» прошла сессия «Биотехнологии, синтетическая биология и редактирование генома: уголовно-правовой взгляд». Открывая работу сессии, ее модератор, директор института государственного и международного права УрГЮУ, к.ю.н. Данил Сергеев, рассказал, как сталкиваются биотехнологии и уголовное право.
Современное развитие биотехнологий привело человечество к тому, что ученые могут вторгаться в те сферы, над которыми раньше не было возможности работать, пояснил Данил Сергеев. Например, китайский профессор Хэ Цзянькуй при помощи технологии «генетических ножниц» смог ввести в геном эмбриона фрагмент, который не позволяет в будущем заразиться ВИЧ-инфекцией. Сейчас профессор осужден к лишению свободы за незаконную медицинскую деятельность. По словам Данила Сергеева, Китай фактически применил аналогию закона – ни один закон не позволял прямо оценить деяние ученого как криминальное.
«Россия одна из передовых стран в сфере редактирования генома, поскольку у нас очень либеральное в этой части законодательство», – заметил спикер. Поэтому, добавил он, еще одна важная проблема: баланс между частными интересами тех, кто предрасположен к генетическим заболеваниям, и публичным – сохранением чистоты генома. Что будет с генофондом, если мы продолжим редактировать геном в угоду частным интересам?
Третья сложность, которая возникла в этой сфере, связана с уголовным делом итальянского репродуктолога Северино Антинори, рассказал Данил Сергеев: «С точки зрения уголовного права эмбрионы, гаметы – это что? Есть ли у нас право собственности на данные клетки? Как можно оценить их с точки зрения предмета уголовно-правовой охраны? Фактически на сегодняшний день в России никак».
Если говорить о синтетической биологии, продолжил спикер, то это создание принципиально новых организмов на основе генетического материала других организмов либо внесение в существующий организм таких существенных корректив, которые позволяют использовать его в совершенно других целях. «Может ли уголовное право вмешиваться своим оружием в вопросы генетических манипуляций, в том числе синтетической биологии? Притом, что сама генетика еще не имеет четкого представления о рисках и опасностях в этой сфере», – поставил вопрос спикер.
Два докладчика рассказали о суррогатном материнстве в уголовно-правовом контексте.
Профессор кафедры уголовного права Московского государственного юридического университета, д.ю.н. Людмила Иногамова-Хегай отметила, что эта ситуация может охватить сразу три преступления: два состава торговли людьми и один – использования рабского труда.
Не все ученые согласны с тем, что суррогатное материнство может рассматриваться как труд и, соответственно, подпадать под ст. 127.2 УК. «Женщина, которая вынашивает ребенка, должна соблюдать вопросы питания, физических упражнений, сна и прочие моменты для того, чтобы плод рос правильно. Мне представляется¸ что с этой точки зрения есть все основания рассматривать это состояние женщины как состояние работы, труда», – указала Людмила Иногамова-Хегай. Она не отрицает важность суррогатного материнства для многих людей, но считает, что минусы перевешивают. По ее мнению, России следовало пойти по пути тех государств, которые запрещают «опыты с эмбрионами».
О подходах зарубежных стран подробнее рассказала доцент кафедры уголовного права УрГЮУ, старший юрист АБ «LOYS», к.ю.н. Юлия Радостева. В одних государствах суррогатное материнство, в том числе и коммерческое, разрешено законом (Украина, отдельные штаты США). В других не разрешено официально, но практикуется (Бразилия, Индия). В третьих возможно с существенными ограничениями или только некоммерческое. Например, в Великобритании разрешается только оплата «текущих расходов» суррогатной матери, а в Канаде нельзя рекламировать такие «услуги». Существуют и страны, которые прямо запретили суррогатное материнство, к ним относятся Германия, Франция и Китай.
Легальное суррогатное материнство в России, по словам спикера, порождает немало проблем. Одна из них – нестабильная правоприменительная практика. Так, в Красноярске было возбуждено уголовное дело по признакам торговли людьми: три гражданки Казахстана выносили детей для граждан Китая. «Здесь вынашивались младенцы, которые являются генетическими детьми родителей-заказчиков. Возникает вопрос: а что они нарушили, если у нас существует определение суррогатного материнства, и приказ [Минздрава] конкретизировал, что в данной ситуации они всего лишь оказывали услуги в рамках договора суррогатного материнства?» – указала Юлия Радостева.
Иным образом поступили в ситуации, когда из-за «коронавирусных» ограничений «суррогатных» детей, родившихся в Санкт-Петербурге, не могли передать их зарубежным генетическим родителям. «Вместо того чтобы возбудить уголовное дело по торговле людьми, как в первом случае, мы на уровне Правительства РФ внесли изменения, чтобы был расширен перечень лиц, в отношении которых не применяются временные ограничения на въезд [в РФ]», – отметила докладчик. Нельзя одну и ту же норму закона к аналогичным отношениям применять по-разному, подчеркнула она.
«Разрешая подобные технологии, методы развития и так далее, мы никак не просчитываем те риски, которые мы создаем. Мы создаем высокоопасную сферу, последствия развития которой не представляем. Но, подразумевая эти риски, я не считаю, что в данной ситуации необходимо, чтобы уголовно-правовая квалификация осуществлялась только на том основании, что у нас есть какой-то коммуникативный интерес», – заключила Юлия Радостева.
Профессор кафедры уголовного права и процесса Северо-Кавказского социального института, д.ю.н. Алексей Кибальник рассказал о перспективах биомедицинской модификации поведения человека как меры уголовно-правового воздействия.
Допустимо ли корректировать таким образом поступки человека? По мнению спикера, это возможно, но с оговорками. Необходимо исключить «анатомическое воздействие» (лоботомию и схожие манипуляции), недопустимо изменять геном потомков (ст. 13 Конвенции о правах человека и биомедицине) и, самое главное, важно не затрагивать «уголовно-правовую субъектность лица». Человек должен и после биомедицинской модификации поведения сохранять способность совершать осознанные, волевые деяния, подчеркнул Алексей Кибальник.
Какое место может занять биомедицинская модификация человеческого поведения в системе мер уголовно-правового воздействия? Спикер отметил, что однозначного ответа нет. По мнению Алексея Кибальника, важен вопрос принудительности: «В некоторых странах то, что мы называем химической кастрацией, является добровольным актом». В то же время, заметил он, биомедицинская модификация не ограничивается химической кастрацией.
Может ли биомедицинская модификация стать видом уголовного наказания? Сказать, что этого не будет никогда, нельзя, считает Алексей Кибальник. Еще один возможный вариант – отнести такое вмешательство не к наказанию, а к основаниям освобождения от уголовной ответственности или наказания. «Я всегда был сторонником как можно более сдержанного применения уголовно-правовой репрессии. И поэтому, если любой вид освобождения от наказания можно перенести в освобождение от ответственности, если такая возможность имеется, я всегда за», – заключил докладчик.
Профессор кафедры уголовного права и уголовного процесса Югорского государственного университета, д.ю.н. Алексей Сумачев в своем выступлении отметил, что подгонять Уголовный кодекс под биотехнологии чрезмерно опасно. В этой сфере, по его мнению, немало этических проблем, а значит, ориентиром должны быть моральные ценности.