Произошло это более десяти лет назад.
В одном из райсудов города рассматривалось дело по обвинению моего подзащитного в похищении человека в составе группы лиц. Исход дела был предопределен. Потому как за два месяца до него дело по обвинению соучастника моего подзащитного после переквалификации с похищения на незаконное лишение свободы было прекращено тем же судом и тем же судьей за примирением с потерпевшим. Тогда еще у нас дела прекращались судом на основании такого примирения без всяких вопросов, чего сегодня добиться практически невозможно.
Дело было интересно тем, что оно более шести лет находилось в следственных органах с ежегодным приостановлением его в связи с розыском обвиняемых.
Обвиняемые же настолько успешно «находились в бегах», что сумели во время «розыска» поменять паспорта и получить права. Я еще шутил, что с такими способностями скрываться от следствия, но проживать при этом дома и получать официальные документы они оба должны работать во внешней разведке.
Итак, суд рассматривал дело летом. Исход его был ясен всем, но применить особый порядок было невозможно в связи с необходимостью переквалификации с ч. 2 ст. 126 УК РФ на ч. 2 ст. 127 УК РФ, а переквалифицировать деяния судья мог лишь в совещательной комнате после рассмотрения дела по существу.
Прокурор неспешно предоставлял доказательства. Защита их практически не оспаривала.
Но вот председательствующий, мечтавший побыть в отпуске в летнее время, поторопил обвинителя, тот заявил ходатайство о принудительном приводе свидетеля, и оно было удовлетворено.
Привод тогда еще осуществляли сотрудники милиции.
В обозначенный день в зал суда ввели свидетеля, одежда и фиолетовый оттенок лица которого не оставляли сомнения в том, что человек живет счастливой, не обремененной заботами жизнью: выпил, проспался, опохмелился, а потом все по новой.
И вдруг этот свидетель почти дословно воспроизвел свои показания на предварительном следствии, которые он давал более шести лет назад.
Поняв, что непосредственно перед заседанием прокурор дал ему прочитать протокол допроса на следствии, я, несмотря на ясность исхода дела, в силу своей профессиональной «вредности» решил доказать суду, что такой свидетель ну никак не мог в деталях воспроизвести события шестилетней давности.
Свидетель был в кроссовках без шнурков. Зная механизм осуществления приводов сотрудниками милиции, я задал вопрос: «Из клетки»? Получив положительный ответ, спросил: «Когда забрали – вечером или утром?» Ответил, что вечером.
Преступление, в котором обвинялся мой подзащитный, было совершено в день выборов Президента РФ. Я поинтересовался: «Точно ли в этот день были выборы?» Ответ был утвердительным, и далее свидетель подтвердил, что принимал участие в голосовании.
Тогда я сказал: «Так это из-за тебя у нас Жириновский президент!» И вот тут надо было видеть реакцию свидетеля. Он поочередно посмотрел на меня, на прокурора, на судью и секретаря, но не нашел в лицах никакой подсказки.
Предполагаю, за те минуту-две, пока он обдумывал ответ, перед ним пронеслись последние годы его счастливой жизни, в течение которых он и не озадачивался вопросом, кто же руководит страной.
Но вот его ответ был поистине гениальным: «Честное слово, я за него не голосовал».
Ну а итог дела – прекращение за примирением с потерпевшим.
В одном из райсудов города рассматривалось дело по обвинению моего подзащитного в похищении человека в составе группы лиц. Исход дела был предопределен. Потому как за два месяца до него дело по обвинению соучастника моего подзащитного после переквалификации с похищения на незаконное лишение свободы было прекращено тем же судом и тем же судьей за примирением с потерпевшим. Тогда еще у нас дела прекращались судом на основании такого примирения без всяких вопросов, чего сегодня добиться практически невозможно.
Дело было интересно тем, что оно более шести лет находилось в следственных органах с ежегодным приостановлением его в связи с розыском обвиняемых.
Обвиняемые же настолько успешно «находились в бегах», что сумели во время «розыска» поменять паспорта и получить права. Я еще шутил, что с такими способностями скрываться от следствия, но проживать при этом дома и получать официальные документы они оба должны работать во внешней разведке.
Итак, суд рассматривал дело летом. Исход его был ясен всем, но применить особый порядок было невозможно в связи с необходимостью переквалификации с ч. 2 ст. 126 УК РФ на ч. 2 ст. 127 УК РФ, а переквалифицировать деяния судья мог лишь в совещательной комнате после рассмотрения дела по существу.
Прокурор неспешно предоставлял доказательства. Защита их практически не оспаривала.
Но вот председательствующий, мечтавший побыть в отпуске в летнее время, поторопил обвинителя, тот заявил ходатайство о принудительном приводе свидетеля, и оно было удовлетворено.
Привод тогда еще осуществляли сотрудники милиции.
В обозначенный день в зал суда ввели свидетеля, одежда и фиолетовый оттенок лица которого не оставляли сомнения в том, что человек живет счастливой, не обремененной заботами жизнью: выпил, проспался, опохмелился, а потом все по новой.
И вдруг этот свидетель почти дословно воспроизвел свои показания на предварительном следствии, которые он давал более шести лет назад.
Поняв, что непосредственно перед заседанием прокурор дал ему прочитать протокол допроса на следствии, я, несмотря на ясность исхода дела, в силу своей профессиональной «вредности» решил доказать суду, что такой свидетель ну никак не мог в деталях воспроизвести события шестилетней давности.
Свидетель был в кроссовках без шнурков. Зная механизм осуществления приводов сотрудниками милиции, я задал вопрос: «Из клетки»? Получив положительный ответ, спросил: «Когда забрали – вечером или утром?» Ответил, что вечером.
Преступление, в котором обвинялся мой подзащитный, было совершено в день выборов Президента РФ. Я поинтересовался: «Точно ли в этот день были выборы?» Ответ был утвердительным, и далее свидетель подтвердил, что принимал участие в голосовании.
Тогда я сказал: «Так это из-за тебя у нас Жириновский президент!» И вот тут надо было видеть реакцию свидетеля. Он поочередно посмотрел на меня, на прокурора, на судью и секретаря, но не нашел в лицах никакой подсказки.
Предполагаю, за те минуту-две, пока он обдумывал ответ, перед ним пронеслись последние годы его счастливой жизни, в течение которых он и не озадачивался вопросом, кто же руководит страной.
Но вот его ответ был поистине гениальным: «Честное слово, я за него не голосовал».
Ну а итог дела – прекращение за примирением с потерпевшим.
