В конце 2023 г. мне впервые пришло письмо с предложением принять участие в отборе присяжных заседателей для рассмотрения уголовного дела в одном из районных судов г. Москвы. Имея за плечами большой опыт работы судебным репортером и редактором в различных, в том числе юридических, СМИ, грех было не использовать такую возможность ознакомиться с судом присяжных, так сказать, изнутри. Хотелось понять, какие качества характеризуют современный судебный процесс и самих присяжных, какие у него есть плюсы и минусы.
Отбор коллегии
Как известно, список кандидатов в присяжные составляется путем случайной выборки из жителей близлежащих районов. Многие сразу отказываются от такой возможности исполнить свой гражданский долг, однако какая-то часть приглашенных является в суд, порой очень смутно представляя, что их там ожидает.
Этап отбора нередко затягивается. В качестве примера приведу публикацию в газете «Известия» от 3 марта 2024 г., в которой рассказывалось, что суд больше четырех месяцев не мог отобрать присяжных для рассмотрения дела одного из участников Коптевской ОПГ Сергея Замараева, обвиняемого в преступлениях 25-летней давности. «Это не единичная ситуация», – отметили опрошенные изданием эксперты. По их словам, из-за подобных задержек дела начинают рассматривать лишь спустя несколько месяцев после поступления в суд. При этом эксперты напоминают, что даже если и удается набрать присяжных и начать процесс, не исключен роспуск коллегии – из-за выбывших участников. Они полагают, что для решения проблемы необходимо поднять статус присяжных заседателей, а также обеспечить им своевременные выплаты и компенсации.
В нашем случае отбор тоже проходил не без проблем. Трижды мне пришлось посещать суд, и каждый раз безуспешно – то судья приболела, то являлось недостаточное число кандидатов. Еще два раза письмо приносили спустя день-два после даты, когда надо было прийти на отбор. Так прошли три зимних месяца. Наконец в апреле в коридоре суда собрались 25 человек, готовых вершить правосудие от имени народа.
В суде нам пришлось провести семь часов – надо было дождаться, пока из следственного изолятора привезут подсудимых: без них отбор присяжных не проводится. Все были уже порядком измотаны, когда представителей обвинения и защиты, а также кандидатов в присяжные пригласили в зал.
Нас предупредили, что нельзя рассказывать о подробностях предстоящего процесса. Но из вводного слова судьи, которое, наверное, можно вкратце передать, кандидаты узнали, что семерым подсудимым вменяется попытка сбыта наркотических средств в особо крупном размере. Попытка не удалась по независящим от подсудимых причинам (их нам предстояло выяснить позже). При этом четверо подсудимых (все – мужчины) после задержания находились в СИЗО. В ходе всего процесса они сидели в стеклянной защитной кабине. Трое подсудимых (в том числе две девушки) занимали места за столиком, рядом с их защитниками. У каждого подсудимого был свой защитник.
В ходе отбора адвокаты заявили суду отвод тех кандидатов в присяжные, которые, по мнению защиты, не могли быть абсолютно объективными: один служил в погранвойсках ФСБ, у второго дочь – кинолог в МВД. Еще одного отвел прокурор. Также отвод был заявлен еще двоим кандидатам – одному из них уже исполнилось 65 лет, вторая имела юридическое образование и ранее работала в Федеральной нотариальной палате, хотя была не нотариусом, а специалистом. Итого из 25 кандидатов отобрали шесть основных присяжных и 10 (!) запасных. Из этих шести четверо – пенсионеры (в том числе я), бизнесмен и молодой гендиректор ООО.
Меня не спрашивали о составе семьи, как многих, и о политических взглядах. Адвокаты спросили, чем я занимался до пенсии. Я ответил, что после защиты диссертации по социолингвистике более 30 лет работал редактором в различных изданиях, в том числе юридических. Попросили уточнить. Сказал, что, в частности, был главным редактором журнала «Нотариальный вестник».
Спросили, чем занимаюсь сейчас. Ответил, что хожу по выставкам и музеям, люблю путешествия по России, особенно на автомобиле, а также искусство и спорт. Еще уточнили, есть ли у меня юридическое образование. Ответил отрицательно. Прокурор и судья вопросов мне не задавали – по-видимому, мои ответы их удовлетворили.
На первом же заседании коллегии меня избрали старшиной. Впрочем, вначале мы предложили стать старшиной присяжному № 1, но тот отказался, сославшись на отсутствие подходящего опыта. Далее предложили мне как одному из старших по возрасту. Я отказываться не стал, полагая, что солидный опыт работы в судах в качестве журналиста поможет организовать работу коллегии и уберечь других присяжных от возможных ошибок.
Вернулись в зал, я доложил результаты выборов, после чего судья объяснила нам права и обязанности и отпустила, сообщив, что рассмотрение дела по существу начнется после майских праздников.
Чтобы мы могли оперативно общаться между собой и с работниками суда, секретарь судьи создала нам группу в одном из мессенджеров. Это позволило всегда быть в курсе происходящего.
Обсуждение процессуальных вопросов
Несмотря на то что здание суда построено сравнительно недавно, в нем было не очень комфортно. Зал суда оборудован большим количеством видеокамер, кондиционером и телевизионным экраном, однако в нем отсутствуют окна, поэтому, когда кондиционер отключили в связи с наступлением зимы, стало душно. Пришлось даже держать открытой дверь в коридор.
В совещательной комнате для присяжных было светло, но ни одно окно не открывалось, не было даже форточек. Зато наличие чайника и микроволновой печи позволяло коротать время за чашечкой горячего кофе, только вот водой присяжных не обеспечили – не было ни кулера, ни бутылочек с минералкой. В туалетной комнате, правда, имелся кран, но питьевой эту воду назвать никто не согласился. Минеральную воду, чай, кофе, сладкое мы покупали сами. Тяжело приходилось и курильщикам, так как выходить на улицу не разрешалось. Особо нетерпеливым приходилось курить в туалете, нарушая установленные правила.
В совещательной комнате для присяжных мы провели довольно много времени. Случалось, что процесс начинался, как только секретарь убеждалась, что все присяжные на месте, но до конца дня нас так и не приглашали в зал – всё это время обсуждались процессуальные вопросы, присутствие присяжных при этом не предусматривается.
Так, в мае и июне четыре дня присяжные часами угрюмо попивали чай и кофе в совещательной комнате – в эти даты нам так и не довелось попасть в зал заседаний. Лишь один раз нас утром проинформировали, что днем можно не приезжать в суд, так как заседание не состоится.
Не должны присяжные присутствовать и при обсуждении личностей подсудимых. Нас, в частности, не информировали об их возрасте, семейном положении, предыдущем месте работы. Однако эта информация все равно «просачивалась». Так, в одном случае допрашивали жену подсудимого, которая сообщила, что в определенное время сидела дома с дочкой. В другом представители обвинения, предъявляя присяжным очередной том дела, закрыли липкой непрозрачной бумажкой дату рождения подсудимого, но не заметили, что на следующем листе его возраст упоминается повторно. В третьем случае в ходе допроса несколько раз упоминалось, что подсудимая находилась в «интересном положении», однако потом судья попросила коллегию не учитывать сведения о беременности подсудимой. Родила ли она в итоге – нам тоже знать не полагалось. Впрочем, я уверен, что это не повлияло бы на наше итоговое решение.
Полагаю, такое правило попало в отечественное законодательство с Запада. Но оно имеет и явные минусы. Около 20 лет назад, когда в США нас знакомили с работой суда присяжных, судья федерального суда в Бостоне рассказал, что однажды был вынужден приговорить к девяти годам лишения свободы мужчину, который не сумел договориться с девицей легкого поведения об оплате ее услуг и был обвинен ею в изнасиловании. При этом судья считал, что вынес правильное и очень мягкое решение, поскольку присяжные, так и не узнавшие, что потерпевшая имела три привода в полицию за занятие проституцией, вынесли обвинительный вердикт. «Хотя мне было жаль подсудимого, я не имел права огласить данные сведения, – признался судья. – В настоящее время у нас нет доказательств, что женщина и поныне торгует своим телом, поэтому любое упоминание о ее темном прошлом не может приниматься во внимание при вынесении вердикта».
Также нам было непонятно, зачем держать 10–12 человек в закрытом помещении, пока стороны решают свои вопросы. Лишь один раз нас отпустили по домам, когда прения в зале еще продолжались. Выходит, все-таки можно решать процедурные вопросы без «незримого присутствия» присяжных в соседнем помещении?
Кроме того, удивил запрет на пользование парковкой перед зданием суда. Как сообщила секретарь судьи, на парковку пускают только сотрудников суда – даже прокурорам и адвокатам ею нельзя пользоваться. А на ближайших улицах парковка платная и не всем по карману.
Допросы подсудимых и свидетелей
Показательными были допросы подсудимых и свидетелей в начале процесса. В ряде случаев подсудимые отказывались от показаний, данных ими в ходе следствия. Они заявляли, что ранее давали признательные показания под давлением: один не хотел «подставлять» беременную на тот момент подругу, которой грозило заключение под стражу, другой сказал, что его заставили указывать на места, где потом находили наркотики, под угрозой безопасности его семьи. При этом он обратил внимание, что не мог знать о местах «закладок», так как в этой местности ранее не бывал.
Когда подсудимые говорили правду, а когда лгали, понять было сложно. Мы надеялись, что ситуация прояснится во время прений сторон, но до этого этапа так и не добрались.
Характерно, что несколько свидетелей защиты показали, что в определенное время один из подсудимых находился в больнице, навещая родственника. Казалось бы, по конкретному эпизоду у него есть алиби. Однако обвинение на следующий день представило документ, подписанный главврачом упомянутой больницы. Врач, в частности, утверждал, что в указанные дни в медучреждении был введен карантин в связи с эпидемией коронавируса, поэтому любые посещения были запрещены. Возможно, такой запрет действительно существовал, но соблюдался ли он – вопрос. Подобного рода запреты действительно вводились в конце 2021 г., но, как правило, распространялись не на все отделения больницы. Например, пациентов, перенесших инфаркт или инсульт, родственники продолжали посещать, а вот инфекционные корпуса были закрыты.
Неоднозначными выглядели показания свидетелей обвинения – сотрудников наркоконтроля и оперативников, участвовавших в задержаниях: спустя два с половиной года они не могли вспомнить деталей происходившего, от которых во многом зависела судьба подсудимых – все ли они причастны к инкриминируемым деяниям или некоторые просто оказались в неподходящее время в неподходящем месте.
Осмотр доказательств
Не могу не отметить техническое оснащение суда, позволившее присяжным просмотреть оперативные видеозаписи, предшествовавшие задержаниям. Однако качество записей не позволяло достоверно установить, кто именно находится в кадре. Мы могли лишь убедиться, что в определенном месте действительно находился предмет, куда могли быть спрятаны пакеты с наркотиками. Но кто именно делал «закладку», кто ее доставал – рассмотреть было невозможно. Причем обвинение вначале показало нам лишь небольшие фрагменты этих записей, и лишь по настоянию защиты нам позже показали записи практически целиком, причем с комментариями, из которых можно было сделать вывод, что прямых доказательств вины подсудимых на видео нет.
Еще более удивительной показалась процедура осмотра вещественных доказательств. Обвинение продемонстрировало присяжным большую коробку с запечатанными пакетами, в которых находились наркотические и психотропные вещества. Что там лежало на самом деле, мы проверить не могли. При этом на двух пакетах мы заметили запись эксперта, что их содержимое не проверялось. Как же так, откуда тогда уверенность, что это именно наркотик, а не, к примеру, мука или сахарная пудра?!
Еще нам решили продемонстрировать не только фототаблицы с изображением содержимого мобильных телефонов подсудимых, но и сами гаджеты. Однако если в ходе расследования смартфоны успешно осматривались следователем и экспертами, то в зале суда их открыть почему-то не смогли. А время шло…
Вначале в нашем присутствии вскрывался пакет, оттуда извлекался гаджет, пролежавший минимум два года без подзарядки, после чего объявлялся перерыв, чтобы зарядить устройство. Спустя какое-то время присяжных снова приглашали в зал, включали телефон, потом долго искали пароль к нему. В ряде случаев пароль так и не удалось найти. Для ускорения процесса адвокатам даже пришлось предоставить свои зарядные устройства и пауэрбанки, чтобы можно было осматривать еще не полностью заряженные смартфоны.
Мобильный телефон одной из подсудимых все-таки удалось разблокировать, после чего гособвинитель начала демонстрировать нам его содержимое. Она позволила присяжным самостоятельно открывать различные папки, изучать находившиеся там файлы, не комментируя, где именно может находиться информация, которая должна нас заинтересовать. Например, в одном из файлов нашлись стихи, что и констатировали присяжные (в дальнейшем это сыграет решающую роль в скором завершении процесса). Мы так и не смогли понять, зачем обвинение отвело несколько дней на осмотр запароленных гаджетов, затрачивая минимум по два часа на каждый.
Допрос обвиняемых
В мае случилось и первое ЧП – исчез подсудимый, находившийся под домашним арестом. Его искали месяц, но так и не нашли. В итоге его дело было выделено в отдельное производство, после чего процесс продолжился.
К середине июня у нас осталось 12 присяжных заседателей. Одна из присяжных –преподаватель вуза – не смогла совмещать судебные заседания с работой в экзаменационной комиссии; второго члена коллегии судья попросила написать заявление о самоотводе, так как выяснилось, что у него имеется также гражданство одной из дружественных России стран.
Потом снова начались переносы заседаний: заболел адвокат, следом новый гособвинитель попросила время для ознакомления с материалами дела, сказав, что ей на это требуется как минимум две недели. В июле-августе по семейным обстоятельствам вышли из процесса еще двое присяжных, затем третий – из-за изменившегося рабочего графика.
Лишь в середине августа начался допрос обвиняемых. Двое из оставшихся шести подсудимых частично признали вину, остальные – отрицали. Один из подсудимых, который был инициатором рассмотрения дела судом присяжных, утверждал, что никогда не имел дела с наркотиками – его задержали по дороге к припаркованному недалеко от места «закладки» автомобилю, при этом на крики «Руки вверх» от неожиданности он выронил клатч с деньгами, документами и банковскими картами, однако до обнаруженного на дороге пакета с наркотиками не дошел, причем метров 15–20. Отпечатки его на этом пакете также не найдены.
Две девушки также отрицали свою вину, заявив, что пакет с запрещенным веществом одной из них в сумку-шопер положил знакомый, с которым они прогуливались по Москве. Она не обратила на это внимания, не поинтересовалась, что в свертке. Спустя несколько минут девушек задержала полиция, сообщив, что у задержанных с собой наркотики.
Роспуск коллегии
3 декабря из коллегии неожиданно выбыли еще трое присяжных. Первого задержала полиция для проверки документов возле подъезда дома, где тот проживает. После проверки коллегу отпустили, так как собрались соседи, и он все же успел попасть в суд к началу заседания. Второй был задержан по дороге в суд и доставлен в отделение полиции для проверки документов. Там ему сообщили, что он выбросил мусор на автомобили под окном, на что задержанный ответил: «Где доказательства, что мусор выбрасывал я, ведь в квартире проживают шесть человек?» Его отпустили только спустя час с лишним. Чтобы добраться в суд, коллеге потребовалось еще 20 минут. Я сообщил судье о происшествии, но она не стала откладывать заседание, немедленно заменив опаздывающего присяжного запасным. Кстати, еще одну из членов коллегии возле дома также ожидала патрульная машина, но присяжная приехала сразу в суд с деловой встречи.
Четвертый член коллегии не смог приехать на заседание, так как должен был быть на работе. Пятого уже в зале заседания спросили, почему он не сообщил, что участвует в других судебных делах. Тот признался, что вот-вот должен начаться гражданский процесс, где они с бывшей женой решают вопрос об определении места жительства ребенка. Защитники возражали против отвода данного присяжного, мотивируя тем, что гражданский процесс, который еще не начался, не препятствует объективности присяжного заседателя. Тем не менее судья приняла решение об отводе присяжного. Таким образом, в составе коллегии осталось шестеро присяжных, но по закону даже в отсутствие запасных мы могли продолжать процесс.
Однако спустя неделю процесс неожиданно завершился. По ходатайству прокурора судья вынесла решение об отводе еще одного присяжного и соответственно о роспуске коллегии, в которой осталось только пятеро присяжных. Ходатайство обвинителя было мотивировано тем, что присяжный заглядывал в телефон другого, а также делал странные заявления, заставляющие усомниться в его объективности. Например, когда коллегия выходила из зала, я уронил очки, коллега – ручку, еще одна – телефон, и присяжный произнес: «Ой, всё посыпалось». Видимо, это высказывание было воспринято применительно к доказательствам обвинения. Напомнили и другой случай, когда тот же присяжный, обозревая смартфон подсудимой, увидел там рифмованные строки и воскликнул: «Стихи». Защитники подтвердили, что в переписке были именно стихи известного поэта. Но прокурор, похоже, расценил это высказывание как комментарий к представляемым стороной обвинения доказательствам.
После беседы представителя гособвинения с этим присяжным прошли короткие прения. Защитники заявили о нарушении прокурором процессуальных норм и о том, что его ходатайство об отводе присяжного в данном случае не может быть удовлетворено. Но суд с этим не согласился. Обидно, ведь всего неделей раньше в составе коллегии насчитывалось девять присяжных и сохранялась уверенность, что вот-вот начнутся заключительные прения сторон, а там и до вердикта рукой подать.
Резюмируя, отмечу, что мне жаль и подсудимых, которые уже три года находятся в СИЗО, хотя их вина еще не доказана, и бюджетных средств, израсходованных на проведение процесса с участием присяжных, и затраченного времени. Однако полученный нами за эти месяцы опыт – бесценен.
