НЕ СТОИТ ЗВЕНЕТЬ КЛЮЧАМИ ТАЙН
Если верно правило о том, что есть исключения из любого правила, то какое исключение может быть из этого правила?
 |
| Семён АРИЯ, адвокат Адвокатской палаты Московской области, член Научно-консультативного совета ФПА |
Из многочисленного ряда занятий, связанных с посвящением в охраняемые государством тайны, адвокатская и врачебная деятельность выделяются, в частности, тем, что соблюдение тайны, ставшей известной по работе, признается профессиональным, а не служебным принципом. Врач, приобретая профессию, дает «клятву Гиппократа». Адвокат не дает такой клятвы, а следовало бы ее ввести, ибо соблюдение адвокатом доверенной клиентом тайны должно рассматриваться как обязательное условие профессиональной деятельности.
Носит ли требование соблюдать профессиональную тайну абсолютный характер? Как быть адвокату, если требование это вступит в резкое противоречие с его долгом – гражданским, моральным, с велением совести?
Врач не только может, но и должен нарушить профессиональную тайну, если при оказании медицинской помощи узнает или заподозрит, что травма или болезнь связаны с совершенным преступлением. Есть ли такое право или обязанность у адвоката? На протяжении почти полутора веков существования адвокатуры в России законодательные акты содержали однозначный ответ на этот вопрос: не разглашать адвокатскую тайну никогда и ни при каких обстоятельствах.
Мотивы, которыми руководствовался при этом законодатель, понятны. Гражданин может рассчитывать на полноценную юридическую помощь, гарантированную ему Конституцией, только в том случае, если он сможет доверяться адвокату – без опаски и сомнений. Эту возможность обеспечивают и действующие нормы права, налагая на адвоката обет молчания.
Между тем положение адвоката не столь просто, как следует из лаконичного предписания закона. Пока секреты клиента касаются отношений, регулируемых Гражданским, Жилищным или Семейным кодексами, требования адвокатской тайны никаких сомнений не вызывают. Однако доверенные адвокату сведения могут быть связаны с совершенным тяжким преступлением или с угрозой посягательства на жизнь, здоровье, безопасность, имущество отдельных лиц или множества людей, на безопасность государства, общества – и тогда сохранение тайны полученных сведений вступает в противоречие с моральным долгом гражданина и просто порядочного человека.
Публикаций, посвященных коллизии между моральным долгом и требованиями профессиональной тайны, возникающей в подобных случаях, очень немного. Не исключаю, что это вызвано тяжестью выбора: и совет умолчать, и совет сообщить будут равно болезненны и дадут пищу для разгромной критики. Поскольку, однако, тема эта достаточно важна в адвокатской деятельности, сделаю попытку хотя бы приблизиться к правильному ответу.
Итак, как должен адвокат отнестись к сообщению клиента о совершении или подготовке им тяжкого преступления, а также к просьбе о консультации по этому поводу?
Некоторые мастера детективного жанра, не жалея красок, рисуют адвокатов мафии, консультирующих руководителей преступных группировок по «правовым» аспектам их «деятельности». Не эта помощь, являющаяся по существу уголовно-наказуемым пособничеством, рассматривается здесь. Имеется в виду добропорядочная адвокатская работа, в ходе которой адвокат узнает о состоявшейся или готовящейся преступной акции клиента.
Можно достаточно уверенно считать, что о совершенном его клиентом преступлении адвокат обязан умолчать. При состоявшемся действии сообщение о нем может преследовать единственную цель – кару. Несмотря на общественную пользу такого поступка, адвокат при этом выступает как помощник карательных органов государства, т.е. действует в явном противоречии с принципами и природой адвокатуры как института. Нарушивший обязанность молчания адвокат совершает в данном случае грубый профессиональный проступок и ставит себя вне рядов корпорации.
Сложнее ответить на вопрос о правильной позиции адвоката, когда клиент пришел посоветоваться о готовящемся преступлении. Вполне очевидно, что единственный совет, который вправе дать такому клиенту адвокат, – это убедительно порекомендовать отказаться от осуществления замысла и указать на пагубность последствий. Как быть далее: обязан ли адвокат принять иные меры для предотвращения нависшей, быть может, страшной, угрозы или последовать профессиональному долгу сохранения тайны, рискуя обречь себя на страшные муки совести на протяжении всей жизни? Здесь речь идет уже вовсе не о помощи в карательной деятельности, а о помощи другим людям, о предотвращении реально нависшей над ними беды. Здесь голос морального долга звучит уже непереносимо мощно. И устоять перед ним трудно...
В аналогичной ситуации каноны любой христианской конфессии обязывают священника безоговорочно хранить тайну исповеди. В романе Э. Войнич «Овод» аббат нарушил этот свой долг и предпочел сообщить властям о готовящемся политическом преступлении, сведения о котором были доверены ему на исповеди. Этот поступок, продиктованный заботой о безопасности государства, защите его от террористов, уже полтораста лет, прошедших после выхода романа, безоговорочно осуждается цивилизованным миром.
Вероятно, в этом и содержится нелегкий ответ на вопрос об относительной или абсолютной обязательности адвокатской тайны.
А впрочем… Я не случайно вынес в заголовок изречение известного польского писателя Станислава Ежи Леца. После одной из лекций на тему адвокатской тайны перед студентами юридического факультета Санкт-Петербургского университета один из слушателей поднялся и сказал: «Послушайте, ведь ситуация, о которой Вы говорили, в принципе исключена. Разве преступник придет к адвокату с намерением разболтать о том, что он собирается совершить террористический акт или совершить разбойное нападение? Так стоит ли рассуждать о том, чего в жизни быть не может?» Наверное, этот студент по-своему прав, и нам не стоит «звенеть ключами тайн». Ведь, как сказал тот же Станислав Ежи Лец, если правило, утверждающее, что в любом правиле есть исключения, верно, то какое же исключение справедливо для самого этого правила? Бывают правила без исключений.
"АГ" № 22, 2009
