Совет АП г. Москвы прекратил дисциплинарное производство в отношении адвоката по жалобе дочери доверителя, после смерти которого адвокат стал оказывать юридическую помощь его кредитору.
Такое решение Совета палаты представляется крайне неоднозначным. Понятна формальная логика, которой руководствовался Совет, и ее можно признать обоснованной. Понятна и, – если можно так выразиться, – понятийная логика, в соответствии с которой основная задача органов управления адвокатской палаты – защита адвокатов, и, соответственно, все сомнения и неясности толкуются в их пользу.
Однако полагаю, что в описанной ситуации не только возможен, но и необходим иной формальный подход, а защита интересов одного адвоката не идет на пользу интересам корпорации в целом.
Конфликт интересов и его разрешение – один из краеугольных камней этической парадигмы адвокатской деятельности. Именно правильные действия адвоката в условиях возникшего конфликта интересов укрепляют авторитет адвокатской профессии, доверие людей к адвокату как к независимому и объективному советнику по правовым вопросам. Неправильные же действия, напротив, доверие подрывают.
Предметом обсуждаемого дисциплинарного производства стала ситуация, когда адвокат представлял интересы гражданина К. по двум гражданским делам. К названному гражданину были материальные претензии у иного лица – Е., которые тот не смог реализовать в рамках указанных дел: апелляционная жалоба Е. была оставлена без рассмотрения, поскольку, по мнению суда, его материальные претензии не были связаны с иском. Впоследствии, после смерти К., гражданин Е. предъявил исковые требования о взыскании задолженности за счет наследственного имущества умершего. Дочь К. была привлечена к участию в деле в качестве ответчика. Адвокат, ранее представлявший в гражданских делах К., участвовал в данном процессе в качестве представителя Е.
Таким образом, квалификационная комиссия АП г. Москвы пришла к выводу, что налицо конфликт интересов между дочерью К. и гражданином Е., в условиях которого адвокат, ранее представлявший интересы К., не вправе был выступать представителем Е. При этом квалификационная комиссия указала, что адвокат нарушил не специальные нормы КПЭА, связанные с конфликтом интересов (подп. 10 п. 1 ст. 9, ст. 11 КПЭА), а общую норму – ст. 5 Кодекса, но не конкретизировала пункт данной статьи.
Совет палаты посчитал конфликт интересов не доказанным. В данном случае формальная логика Совета, основанная на буквальном прочтении КПЭА и презумпции добросовестности адвоката, на мой взгляд, не вполне соответствует интересам корпорации в целом.
Вопрос о доверии общества к адвокату очень важен для каждого из нас. В связи с этим ситуация, созданная данным адвокатом, полагаю, подрывает это доверие: ведь фактически произошло следующее: адвокат представлял гражданина в имущественном споре, после чего выступил против его дочери в имущественном споре о наследстве этого лица. Звучит навскидку довольно некрасиво. Дочь предположила – подчеркиваю, всего лишь предположила (и Совет палаты счел этот факт не доказанным), – что адвокат в интересах нового доверителя использовал информацию, полученную при представлении интересов ее отца.
Полагаю, смысл как ст. 5 КПЭА, так и ряда других положений Кодекса состоит в том, что адвокат должен избегать ситуаций, в которых появляются основания для подобных предположений. В связи с этим заключение соглашения о представлении интересов Е. против дочери бывшего доверителя видится этической ошибкой.
Да, формального конфликта интересов, описанного в ст. 11 КПЭА, в данном случае нет – дочь гражданина К. никогда не являлась доверителем адвоката.
В качестве отступления отмечу, что ограничения, связанные с конфликтом интересов, в уголовном процессе, в котором я специализируюсь, значительно жестче. Так, в соответствии с п. 3 ч. 1 ст. 72 УПК РФ адвокат не вправе участвовать в производстве по уголовному делу, если он оказывает или ранее оказывал – подчеркиваю, ранее оказывал! – юридическую помощь лицу, интересы которого противоречат интересам подзащитного либо представляемого данным адвокатом потерпевшего, гражданского истца или гражданского ответчика. Поэтому в уголовном процессе рассматриваемый адвокат, вероятно, был бы отведен от представления интересов Е., несмотря на факт смерти прежнего доверителя.
Таким образом, если ст. 11 КПЭА ограничивает понятие конфликта интересов одним делом, то УПК устанавливает абсолютный запрет пересечения интересов, даже если оно обусловлено юридической помощью в прошлом по иным вопросам, не обязательно уголовно-правовым. Такой запрет в соответствии с многократно озвученной позицией Конституционного Суда РФ (см., в частности, определения от 14 октября 2004 г. № 333-О, от 19 марта 2009 г. № 322-О-О, от 13 октября 2009 г. № 1111-О-О) связан с тем, что законодатель стремится установить максимальные гарантии качественной юридической помощи в уголовном процессе, исключающие какое-либо сомнение в добросовестности адвоката. Почему же тогда применительно к иным отраслям законодательства можно придерживаться менее строгих стандартов?
Полагаю, именно с учетом всего изложенного квалификационная комиссия АП г. Москвы установила в действиях адвоката нарушение не ст. 11 КПЭА, а ст. 5, имея в виду ее п. 2: адвокат должен избегать действий, направленных на подрыв доверия к нему или к адвокатуре.
Думаю, свою роль сыграли и технические недочеты, допущенные в ходе рассмотрения дисциплинарного дела. Поскольку квалификационная комиссия не указала конкретный пункт ст. 5 КПЭА, который посчитала нарушенным, Совет палаты отметил, что при таком неконкретизированном заключении не может принять решение о наказании.
На мой взгляд, судя по решению Совета палаты, квалификационная комиссия вообще не могла давать заключение, а обязана была прекратить дисциплинарное производство. Из решения следует, что поводом к возбуждению дисциплинарного производства послужило заявление дочери бывшего доверителя адвоката. Однако в соответствии с подп. 1 п. 1 ст. 20 КПЭА допустимым поводом для возбуждения дисциплинарного дела (если мы говорим о гражданах, не являющихся адвокатами), служит только жалоба доверителя. Поскольку дочь К. доверителем данного адвоката никогда не была, дисциплинарное производство не могло быть возбуждено.
Вместе с тем, поскольку признаки нарушения п. 2 ст. 5 КПЭА в описанной ситуации все-таки присутствуют, представление о возбуждении дисциплинарного производства, в том числе на основании проверки заявления указанной гражданки, мог внести вице-президент адвокатской палаты.
В заключение подчеркну, что все изложенное – исключительно мое субъективное мнение, а все затронутые вопросы были разрешены органами управления АП г. Москвы в полном соответствии с принципами адвокатского самоуправления.
