В Госдуму внесен проект поправок в отдельные законодательные акты РФ (далее – законопроект), который, как указано в пояснительной записке, призван упорядочить процедуру изъятия ребенка из семьи в случае непосредственной угрозы его жизни и здоровью. Законопроект преподносится как попытка ограничить произвол органов опеки при отобрании детей из семей.
На странице Госдумы в соцсети «ВКонтакте» опубликован также опрос с формулировкой «Поддерживаете ли вы законопроект против злоупотреблений органов опеки?».
Уже сама постановка вопроса содержит, на мой взгляд, элементы формирования общественного мнения в определенном ракурсе – факт наличия злоупотреблений органов опеки в вопросах отобрания детей преподносится как бесспорный, и, соответственно, декларируется необходимость бороться с указанными злоупотреблениями путем принятия обсуждаемого законопроекта.
Стоит признать, что действующее законодательство далеко не совершенно и предоставляет государственным органам опеки широкие полномочия. К сожалению, эти возможности не всегда используются в интересах детей и семьи.
Но действительно ли предлагаемые поправки смогут изменить ситуацию в лучшую сторону?
Рассмотрим нормы с точки зрения четкости изложения, точности формулировок и создания для правоприменителей возможности подвергать их расширительному и вольному толкованию, что, к сожалению, на практике случается часто, если не сказать – постоянно. Также проанализируем, происходит ли действительная передача полномочий по отобранию детей исключительно судебным органам и лишение органов опеки названных функций.
В ст. 77 Семейного кодекса РФ установлено, что при непосредственной угрозе жизни или здоровью ребенка орган опеки и попечительства вправе немедленно отобрать его у родителей (родителя) или у других лиц, на попечении которых тот находится, при этом немедленное отобрание производится на основании акта органа исполнительной власти субъекта Федерации.
Как следует из пояснительной записки к законопроекту, его разработчики обеспокоены сложившейся правоприменительной практикой, свидетельствующей о произвольном вмешательстве органов опеки в дела семьи на основании упомянутой нормы СК РФ. Для устранения этого негативного фактора предлагается внести в ст. 77 СК РФ изменения и дополнить ГПК РФ примечанием 1 к гл. 38.
Согласно законопроекту в указанную норму СК РФ вводится положение: при непосредственной угрозе жизни и здоровью ребенка лицо, которому стало об этом известно, должно обратиться в орган опеки и попечительства или орган внутренних дел по месту нахождения ребенка.
Обращает на себя внимание «размытость» формулировки «непосредственная угроза жизни и здоровью», допускающая вольную трактовку. Она же присутствует и в действующей редакции ст. 77 СК РФ. Ее неопределенность предлагаемыми изменениями никак не устраняется, что оставляет большой простор для злоупотреблений и в дальнейшем.
Кроме того, фактическое введение обязанности всех и каждого сообщать о ситуации в семьях («лицо должно сообщить…») означает, на мой взгляд, внедрение в повседневный оборот института доносительства и закрепление его на законодательном уровне. Учитывая особенности правовой ситуации в России, постоянное и планомерное введение новых составов в КоАП РФ, можно предположить, что это «перспективный» задел для дальнейших «усовершенствований» административного законодательства и возможного введения санкций за «недоносительство».
Возвращаясь к вопросу о действительной передаче полномочий по отобранию детей от органов опеки к судебным инстанциям, отмечу, что возможность изъятия детей на основании административного (а не судебного) акта у органа опеки сохраняется, что обозначено в п. 2 ст. 77 СК РФ (в предлагаемой редакции), где такое право предусмотрено в исключительных случаях – при наличии оснований полагать, что смерть ребенка может наступить в течение нескольких часов.
При этом механизм отобрания детей в описанных случаях, вопреки заявленному в пояснительной записке к законопроекту, никак не совершенствуется, поскольку момент, связанный с содержанием критерия «наличие оснований полагать, что смерть наступит в течение нескольких часов», никак не прояснен. Законопроект не содержит четких критериев таких оснований, как и требований о взаимодействии органа опеки при принятии соответствующего решения с иными органами (например, медицинскими службами), к полномочиям и квалификации которых относится решение вопроса о степени тяжести состояния ребенка и его жизненном прогнозе.
Обязанности узнавших о нарушении прав ребенка лиц сообщать об этом органам опеки или органам внутренних дел корреспондирует обязанность последних провести незамедлительную проверку данных фактов.
Здесь вновь необходимо отметить «половинчатость» предлагаемых норм, поскольку термин «незамедлительно» не раскрыт и позволяет применять его как угодно.
Само по себе проведение проверки в совокупности с возможностью использования вводимого законопроектом инструмента в виде сообщения любым лицом о ситуации в семье – как в случаях реального нарушения прав ребенка, так и в любых других – будет, на мой взгляд, означать произвольное вмешательство в дела семьи под предлогом соблюдения и защиты прав ребенка, что усугубит ситуацию и расширит возможности для злоупотреблений.
Весьма сомнительным представляется также предложение о принятии судебного решения об отобрании ребенка в течение 24 часов с момента поступления в суд соответствующих материалов. Полагаю, такая спешка может привести к формальному подходу судов и отсутствию у них реальной возможности для вынесения взвешенного и основанного на полном исследовании всех обстоятельств дела судебного акта.
Резюмируя, подчеркну, что практика отобрания детей на основании административного акта органа опеки действительно требует кардинального пересмотра, однако, как представляется, предлагаемый законопроект не изменит ситуацию в лучшую сторону, а скорее усугубит ее, значительно упростив процедуру вмешательства в дела семьи со стороны госорганов.
