Это довольно сложный для меня текст, так как формироваться он стал еще в спецблоке Краснодарского изолятора, куда мне передали распечатки дискуссии, посвященной правомерности моего задержания, поведения и, в конце концов, самой моей личности.
Публикаций было много, но я решил ответить лишь на две, поскольку они не только содержали вопросы к моей персоне, но и затрагивали многие существующие в адвокатуре проблемы. Это статьи Бориса Золотухина и Нвера Гаспаряна.
О презумпции виновности
Признаюсь, в большинстве публикаций резало глаз то, что адвокаты просто презюмировали мою недобросовестность и достоверность данных, предоставленных сотрудниками полиции.Не обыватели или журналисты, а адвокаты!
А у адвоката презумпция невиновности должна быть на уровне рефлексов. Я не взываю к корпоративной солидарности, поскольку и сам бываю не так уж и солидарен со многими коллегами, но презумпция невиновности должна быть определяющим принципом во всех рассуждениях защитников независимо от того, о каком кейсе идет речь.
Я убежден, что адвокат, который слепо принимает на веру позицию оперативных сотрудников, следствия или суда, проявляет свою профессиональную несостоятельность.
Так ли редко мы сталкивались с наглым враньем оперуполномоченных, следователей или судей? В нашей работе ложь со стороны государственных органов – это скорее часть рабочих будней, нежели нечто из ряда вон выходящее.
Я не прошу слепо верить мне, но адвокат без критического мышления – и не адвокат вовсе, а существо жалкое и беспомощное, деятельность которого лишена всяческого смысла.
Вспомните любой свой процесс, в котором все обвинение строилось на показаниях потерпевшего, а подсудимый причастность к событию либо само событие отрицал.
Вспомните все свои слова и море негодования, которые вы выплескивали на следствие и суд, вынесший в таком деле обвинительный приговор.
Но в обсуждаемом деле адвокаты почему-то приняли прополицейскую позицию. Почему?! Неужели и в процессе вы так же защищаете подсудимого? Если это так, то тогда нисколько не удивляет ничтожно малый процент оправдательных приговоров в российских судах.
О правовом лицемерии
Время от времени журналисты спрашивают мое мнение по тем аспектам права, в которых не практикую и потому не разбираюсь, и которые мне не интересны. Например, это вопросы ЖКХ, социального обеспечения или антимонопольного законодательства, потому спрашивать меня о них бесполезно, о чем я и сообщаю представителям СМИ. На мой взгляд, куда лучше пожертвовать возможностью «засветиться» в СМИ, чем показать себя на публике дилетантом. Однако при обсуждении моего уголовного преследования некоторые адвокаты и юристы, не разбираясь ни в Федеральном законе от 19 июня 2004 г. № 54-ФЗ «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях» (далее – Закон № 54-ФЗ), ни в составе ст. 20.2 КОАП РФ, ни в позициях КС РФ и ЕСПЧ по вопросам реализации права собраний и свободы слова, стали высказывать свое «авторитетное» мнение. Неудобно, когда юрист публично проявляет свою некомпетентность в банальных проблемах, в которых иные политические активисты уже «собаку съели».
Я, конечно, тот еще «эксперт», но в целом в теме разбираюсь. И в Законе № 54-ФЗ, и в ст. 10 и 11 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция) и состав ст. 20.2 КоАП РФ мне понятен. Затрудняюсь сказать, в каком количестве процессов по 20.2 КоАП РФ я участвовал. В большом. Всех уже и не вспомню. И коммуникации у меня есть по ст. 10 и 11 Конвенции, и отмененные/прекращенные дела тоже, включая те, в ходе разбирательства по которым произошло событие, квалифицированное следователем по ст. 294 УК РФ. Квалификация, по моему мнению, верная, но субъект преступления определен ошибочно.
Адвокат и политика
Борис Золотухин в своей заметке призвал: «И давайте определяться: либо мы оказываем юридическую помощь гражданам, в ней нуждающимся, в рамках правового поля, либо мы “консультируем” их о том, что не все наши законы соответствуют Конституции, и призываем их бороться за свои права. Но в последнем случае – мы не адвокатура, а политическая партия».
Данный тезис считаю ошибкой в суждении. Причем очень глубокой, «прошитой» в правосознании многих юристов и адвокатов.
На мой взгляд, утверждение адвокатом тезиса, что адвокатура и политика несовместимы, есть не что иное как профессиональная самокастрация. Нет ни одного нормативного правового акта, запрещающего адвокату заниматься политикой. Для меня непонятна такая дискриминация по профессиональному признаку, и, полагаю, она попахивает монополией на политику.
Более того, убежден, что, занимаясь политикой, адвокаты принесут куда больше пользы обществу, чем политики-спортсмены, политики-артисты, политики-певцы. У адвокатов хотя бы есть юридическое образование, опыт и навыки в работе с законами.
И не существует ни одной профессии в мире, которая сама по себе давала бы больше навыков, необходимых хорошему политику, чем профессия адвоката.
Лично я не политик, политикой не занимаюсь и заниматься не собираюсь, поскольку то, что в России называют политикой, мне отвратительно. Мне нравится моя работа. Но за коллег, которым отказывают в праве заниматься политикой, обидно.
Также у меня для Бориса Анатольевича есть новость. Дело в том, что далеко не все законы России соответствуют Конституции. Это могут подтвердить один из наиболее заметных и известных юристов России – Валерий Дмитриевич Зорькин, а также масса адвокатов и юристов, увидевших в федеральных законах нарушение Конституции, «призвавших» клиента подать жалобу в КС РФ, составивших эту жалобу и убедивших КС ее удовлетворить.
Я не думаю, что адвокаты, подающие жалобы в КС, занимаются политикой. С моей точки зрения, работа в КС или ЕСПЧ – это адвокатура высшего качества. И адвокат выступает в таких делах именно как адвокат, а не как политик или член партии.
Борис Анатольевич говорит, что адвокатура, призывающая бороться за свои права, – это не адвокатура, а политическая партия, а я утверждаю, что гражданин должен сражаться за свои права, как осажденный сражается за стену крепости. И это вопрос не профессии, а чувства гражданственности.
Ведь каждый из нас не только адвокат, но еще и гражданин, и забывать об этом не стоит.
Юридическое образование и опыт в адвокатуре дали нам знания и понимание закона, но лишь гражданственность заставляет их защищать. В противном случае мы никакие не адвокаты, а ремесленники, работающие ради наживы.
Право для адвоката должно быть религией, Конституция и Конвенция – библией. Если мы не верим в то, что написано в Конституции, то зачем мы вообще? Чтобы высасывать из клиента деньги? Чтобы пялиться в процессе в стол?
Каждый раз, когда в полиции и в суде поднимается вопрос об ответственности за несанкционированное публичное мероприятие, что полицейские, что судьи начинают таращить глаза, задыхаясь от негодования, поднимают вверх палец и вещают, что, дескать, демонстранты нарушили закон.
Причем иной раз негодование принимает такие формы, словно несчастный демонстрант – насильник или террорист. С каждым днем мне все больше кажется, что власть ставит террористов и несанкционированно митингующих на одну полку, тогда как я убежден, что участие в несанкционированном митинге или его организация имеют такую же степень общественной опасности, как и превышение водителем скорости на 25 км в час.
Когда я напоминаю этим чиновникам о ст. 31 Конституции или о ст. 10 и 11 Конвенции, меня тут же на автомате причисляют к политическим активистам.
А я говорю: будьте просты, как дети. Есть две самые главные книги: Конституция и Конвенция. Смотрите в них и не занимайтесь правовым фарисейством.
Мы, адвокаты, можем дать анализ правоотношению, используя для этого действующие на территории страны нормативные правовые акты, включая постановления КС и ЕСПЧ.
Я понимаю, что для полицейских ЕСПЧ – это нечто из другой реальности, но мы-то адвокаты! Мы можем раскрыть «Консультант» или «Гарант» и почитать как минимум Постановление ЕСПЧ по делу «Каспаров и другие против России».
А ведь это очень красивое и качественно сформулированное постановление. Очень не люблю копипастить из «Консультанта», но ознакомьтесь, пожалуйста, с позицией Европейского Суда по поводу несанкционированных собраний. Почитайте:
«Несмотря на то, что правила, регулирующие публичные собрания, такие как система предварительного уведомления, имеют существенное значение для спокойного проведения публичных мероприятий, поскольку они позволяют властям минимизировать помехи движению и принять иные меры безопасности, их исполнение не может быть самоцелью. В частности, если незаконные демонстранты не совершают насильственных действий, Европейский Суд требует от публичных органов проявления определенной степени терпимости в отношении мирных собраний, чтобы свобода мирных собраний, гарантированная статьей 11 Конвенции, не была полностью лишена своего существа» (Постановление ЕСПЧ «Каспаров и другие против России»).
А о какой терпимости мы говорим, когда в Краснодаре с 5 по 9 сентября проходил самый настоящий полицейский террор?!
Как вы можете упрекать граждан в «несанкционированном» шествии, которое суть не более чем административка, когда полицейские осуществляли в рамках дел об административных правонарушениях ОРМ, выслеживали и задерживали мирных граждан, массово фальсифицировали доказательства по делам об административных правонарушениях, а сами дела возбуждали способом, законом не предусмотренным.
Почему адвокатов, авторитетно рассуждающих о том, что «Беньяш не адвокат, а политик», «наступил в лужу, а попал в Озеро», нисколько не смущает тот факт, что в ходе административного и уголовного преследования открыто нарушались все возможные процессуальные нормы?
Например, дело об административном правонарушении по ч. 20.2 КоАП РФ возбуждено вынесением постановления об административном расследовании, проведение которого по ст. 20.2 КоАП РФ не предусмотрено. Зачем это было сделано? С какой целью? Почему не возникает вопрос, зачем полицейские пошли на это грубейшее нарушение закона? Вы все еще доверяете их показаниям?
Почему этих адвокатов не смущает удивительная скорость моего обнаружения в Краснодаре? – Всего 30 минут с момента получения задания о доставлении. Случайность? Вы в это верите?
Об абсурдности и противоречивости рапортов Юрченко и Долгова я уже не говорю.
Почему адвокатов не смущает, что против 300 собравшихся мирных граждан выставили 800 вооруженных до зубов полицейских? Что мирных граждан, собравшихся в центре города, жестоко разогнали, задержав каждого третьего?
Неужели адвокаты считают, что это адекватная, соразмерная проступку реакция?
Адвокаты, «выключайте в себе» полицейского, ведь вы – защитники.
Об обязательности судебных распоряжений
Один из упреков сообщества заключается в том, что я отказался исполнять судебное распоряжение, что привело к возбуждению в отношении меня уголовного дела по ст. 294 УК РФ.
Мнения в этом вопросе разделились.
Я убежден, что у любого адвоката достаточно познаний и опыта, чтобы дать самостоятельную оценку законности или незаконности судебных распоряжений. И если решение незаконное, то выполнять его защитник не обязан. При этом адвокат должен быть готов столкнуться с репрессиями, которые в отношении него обязательно последуют (от административки по 17.3 КоАП РФ до уголовного преследования по ст. 294 УК РФ), и противостоять им.
Если адвокат уверен в своей правоте, то он должен идти до конца.
Обосную свою позицию.
Российский процесс деперсонифицирует судью, наделяет его некими сакральными чертами. При виде человека в мантии обыватель зачастую теряет волю, а чиновник при виде решения с отметкой о вступлении в силу – способность рассуждать.
Это неправильно. Судьи – это люди. И, как люди, они подвержены точно тем же самым человеческим порокам и страстям, имеют те же недостатки.
Помните ли вы случай, когда председатель суда изнасиловал стажера суда? Или когда другой председатель в аэропорту напал на полицейских? Или случай с судьей Шевченко, который стал материться и угрожать сторонам в процессе? Ставропольский судья с обнаженной девушкой на заправке, спящий в процессе судья из Благовещенска. И таких случаев куда больше, чем кажется.
Я знаю, и любой адвокат-практик знает, что в процессе судьи регулярно выносят незаконные распоряжения. Регулярно.
Если, например, проанализировать судебные решения о «не даче разрешения», а, проще говоря, о запрете видеосъемки процесса, то мы увидим, что большинство из них незаконны. Большинство.
Об открытости процесса
Российские судьи боятся любой формы открытости, поскольку открытый процесс непредсказуем и нарушать нормы гораздо сложнее.
Кто-то скажет, что, дескать, аудиозапись обеспечивает надлежащий уровень открытости. Но вернемся к уже упомянутому случаю со спящим судьей, который, проснувшись, легко и весело дал подсудимому пять лет лишения свободы. И как аудиозаписью вы докажете, что судья спал?
Совсем недавно в Крыму адвокат Алексей Ладин при ознакомлении с ходатайством следователя нашел в деле уже готовое постановление о продлении стражи. Это нормально? Как при запрете фото- и видеофиксации доказывать такие вопиющие нарушения, не нарушив распоряжение судьи? Я отвечу: никак.
И кто прав в деле со сладко посапывающим судьей: уснувший при разбирательстве председатель суда или заснявший его на видео адвокат?
Процесс – это дух закона. Защищая процесс, мы, адвокаты, защищаем свое место под солнцем.
Сегодня деградация судейского корпуса и систематические злоупотребления судей их полномочиями достигли таких масштабов, что абсолютная публичность – единственное, что может спасти процесс.
Только публичность способна хоть как-то изменить ситуацию. Я убежден, что право на проведение видеосъемки процесса должно быть бесспорным и абсолютным, а ходатайство о ее запрете может удовлетворяться лишь в тех исключительных случаях, которые прямо предусмотрены законом в исчерпывающем перечне. И даже в таких ситуациях запрет видеосъемки должен распространяться не на все судебное заседание, а лишь на ту его часть, в ходе которой оглашают защищаемые законом сведения.
Я читал довольно забавное возражение против абсолютного права видеозаписи процесса. Дескать, в таком случае будут нарушены персональные данные сторон и свидетелей.
Очень лицемерный довод. Во-первых, открытость процесса как неотъемлемая характеристика справедливого суда является базовой ценностью и правом, гарантированным Конвенцией и Конституцией, тогда как персональные данные – нет. То есть при расстановке приоритетов право на публичный процесс стоит все-таки выше защиты персональных данных.
Во-вторых, персональные данные регулярно фиксируются аудиозаписью, но никаких возражений это ни у кого не вызывает.
И, в-третьих, современные технологии позволяют идентифицировать человека без устного оглашения его персональных данных, что нисколько не повлияет на качество процесса.
Иначе говоря, защита персональных данных здесь выступает не как причина, а как повод. Но мы уже не раз сталкивались со случаями, когда государство явно злоупотребляло Законом о персональных данных. Чего только стоит позорно проигранная война с Телеграмом, который по-прежнему работает.
Куда нас привели
Одна из статей на «Эхо Москвы», если мне не изменяет память, называлась «Куда нас ведут?» Публикация с аналогичным текстом вышла и в «Адвокатской газете». Ее автор – Нвер Гаспарян.
Рассуждая о том, что в целом нападение на адвоката есть ситуация недопустимая и сообщество должно адекватно реагировать, Нвер Саркисович заостряет внимание на том, как именно сообщество должно реагировать: «Но как только из уст наших воинствующих коллег начинают звучать революционные призывы политического характера, мне с ними не по пути, поскольку предлагается заплыв за буйки, за которыми уже кончается закон и начинаются всякие опасности».
Мне, простому уличному адвокату, сложно спорить с большим ученым и выдающимся правоведом Гаспаряном. Однако мы, простые адвокаты, бываем в судах первой инстанции и колхозных отделениях полиции все же немного чаще, чем преподаватели права и советники ФПА РФ, поэтому и к нашему свидетельству стоит прислушаться.
Так вот. Вся проблема заключается в том, что в настоящее время «всякие опасности» начинаются не тогда, когда ты «заплываешь за буйки», а с самой первой минуты, когда ты заходишь в процесс или даешь ордер следователю. И никто из нас, уличных адвокатов, не знает, откуда мы получим удар. Поэтому и я вряд ли смогу точно определить, когда именно я «заплыл за буйки» – когда включил диктофон в процессе или когда потребовал у судьи пустить слушателей в суд.
Я никак не могу смириться с тем, что от меня требуется «уважение и умеренность», даже когда нарушаются фундаментальные, базовые права подзащитного.
Знаете, почему нас, краснодарских адвокатов, не пускают в отделения полиции во время введения плана «Крепость»? Да потому что в это самое время в отделении полицейские избивают и пытают задержанных.
Что будет делать уважаемый Нвер Саркисович, когда, идя по отделению полиции, он найдет своего подзащитного в несколько подвешенном состоянии и поймет, что подзащитный используется в качестве спортивного снаряда для отработки удара?
Возможно, он вежливо попросит полицейских прекратить. Не уверен, что его послушают.
Вероятно, он попробует вытащить телефон, чтобы зафиксировать нарушения и пожаловаться.
Ну тогда посмотрите на фотографии моего лица после задержания. Кто готов повторить эксперимент?
Полицейские тоже не хотят ставить адвокатов перед таким нелегким выбором, поэтому нас деликатно не пускают в отделение, и мы деликатно, по выражению Юрия Михайловича Новолодского, «стоим под зонтиком». Уважительно, умеренно и в полном соответствии с традициями присяжных поверенных.
А в это самое время наших подзащитных превращают в отбивную.
«Что будет стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки?»
Хочу рассказать историю.
Девятого сентября, когда в отбивную превратили уже меня, в том же самом отделении полиции находилось несколько десятков задержанных граждан. В основном молодых людей.
Мои коллеги Алексей Аванесян и Кондрат Горишний «уважительно и умеренно стояли под зонтиком» возле КП отделения. Их не пускали.
Алексей и Кондрат сквозь зубы матерились, тщательно соизмеряя количество инвектив и стараясь употреблять эвфемизмы максимально уважительным тоном, соблюдая традиции российских присяжных поверенных.
И вот, в то самое время, когда опер Юрченко, окончательно озверев, решил не отбивать о меня руки, а использовать травмирующие свойства стального сейфа, в то самое время, когда я весь в слюне и кровище, задыхаясь, валялся на полу кабинета уголовного розыска и пытался понять, что, черт возьми, здесь происходит, матери задержанных, которых, как и адвокатов, не пускали в полицию, взбунтовались.
Они окончательно отказались слушать и что-либо понимать.
И их можно понять. Материнский инстинкт куда более сильный стимул, чем стремление защитить права человека, нормы КПЭА на них не распространяются, а к традициям присяжных поверенных они не приобщены.
Матери пошли на приступ «Крепости» и стали выдирать ворота на КП, требуя пропустить их к их сыновьям и дочерям.
И знаете, что произошло?
Матерей в отделение полиции не пустили. «Крепость» ведь. Но детишек отдали. Без протоколов и обязательств о явке. Из серии «подавитесь», но уходите. А адвокаты продолжили «стоять под зонтиком».
Поймите меня правильно, я ни к чему не призываю и, упаси боже, не предлагаю адвокатам запастись таранами. Просто рассказываю историю. Выводы делайте сами. Я же сделал вывод, что сопротивление государства работе адвоката столь велико, что КПД нашей работы стремительно приближается к нулю.
Я, уличный адвокат, свидетельствую вам, что деградация судебной системы настолько масштабна, игнорирование закона следствием настолько вошло в норму поведения, что правовой спор как таковой давно уже ушел и из следствия, и из суда.
Бессмысленно следователю и судье раскладывать квалификацию преступления и рассказывать о субъективной стороне. Правовой спор ушел.
Ему на смену пришло столкновение двух волевых усилий. Побеждает тот, кто сильнее хочет победить, больше делает, больше вкладывает энергии и воли.
Что административка, вмененная мне, что уголовные составы крайне примитивны, очень легко опровергаемы и совершенно не доказаны. И спор шел отнюдь не в сфере права. Состязались мы в том, чья воля сильнее.
И уникальность непосредственно этого кейса заключается в том, что в какой-то момент воля консолидированного адвокатского сообщества оказалась не меньшей, чем у власти, а репутационные потери, которые власти понесли, – на порядок большими, чем те, которые понес я, несмотря на множество откровенно заказных публикаций.
Адвокатура показала зубы и, не победив, хотя бы не проиграла.
В своей статье уважаемый Нвер Саркисович предлагает «просчитать, как будет протекать шахматная партия с властью в случае, если адвокаты начнут оказывать ей массовое противодействие».
Хочу сразу ответить, что никаких шахматных партий не будет. Видимо коллега давненько не посещал суды общей юрисдикции. Их можно сравнить с цирком, с комеди-клабом, с шоу Петросяна, но только не с шахматной партией.
Шахматисты ограничены заранее оговоренными правилами, и у них нет привычки в самом начале партии воровать ферзя, а короля брать под стражу. Впрочем, в прогнозах противостояния адвокатуры и государства я отчасти согласен с Нвером Саркисовичем.
Да, будут репрессии той или иной формы избирательности, но с их оценкой и оценкой их последствий я не согласен. Господин Гаспарян пишет: «Как результат, возникнет большая трещина в самом адвокатском сообществе, о его единстве можно будет надолго забыть.
Может ли адвокатское сообщество позволить такие болезненные эксперименты над собой?
Но в этой опасной игре будут и другие пострадавшие – наши доверители, которые нуждаются не в революционерах, а в профессиональных защитниках, и мы не вправе их лишать важнейшего конституционного права».
Как раз под прямой угрозой репрессий адвокатура и продемонстрировала стремление к объединению и взаимопомощи. Адвокаты со всей страны писали апелляционные жалобы, приезжали в процессы, а те, кто не мог приехать, – оплачивали проезд и проживание в гостиницах другим адвокатам. Многие из них не знали ни меня, ни тех, кому они перечисляли деньги. Репрессии в отношении одного из членов корпорации были осуществлены в настолько наглой и жестокой форме, что адвокаты в кои веки ощутили себя корпорацией.
Некоторые адвокаты, приезжавшие ко мне со всей страны, говорили, что они приехали, потому что не могли не приехать, стали защищать, потому что не могли не защищать.
Нвер Саркисович пишет, что возникнет трещина в самом адвокатском сообществе и о его единстве можно будет надолго забыть.
А я скажу, что трескается лишь то, что твердо.
А сейчас адвокатура, рыхла, мягка и безвольна. Да и о каком единстве может идти речь? Что общего может быть у порядочного адвоката и адвоката-кивалы, который за копейки и «дружбу» со следователем сливает подзащитного?
Кажущийся «раскол» кажется таковым лишь по той причине, что часть адвокатов продемонстрировали единство и твердость, сплотившись перед лицом явной угрозы.
Когда единство и твердость проявят большинство адвокатов, адвокатура станет реальной силой, которая сможет переломить ситуацию с обвинительным уклоном и сможет эффективно участвовать в законотворческом процессе.
Нвер Саркисович беспокоится о судьбах наших подзащитных. Поверьте, Нвер Саркисович, я о них тоже думаю и беспокоюсь. И как любого адвоката-практика меня очень тревожит то обстоятельство, что состязательность ушла из судов, что результаты дел предрешены, что все чаще адвокаты говорят «все равно бессмысленно жаловаться» и формулируют так не только от выученной беспомощности, а от того, что действительно бессмысленно.
Нвер Саркисович спрашивает: «Куда нас ведут?»
А я спрашиваю: «Куда нас привели?»
Я спрашиваю и отвечаю.
Привели нас:
к полностью закуклившейся и стремительно деградирующей судебной системе;
к смирению перед имеющимися судьями-самодурами;
к выхолощенной и бесправной адвокатуре;
к репрессиям в отношении адвокатов: избиениям, угрозам, поджогам автомобилей и сфальсифицированным уголовным делам;
к Государственной Думе, генерирующей законы разной степени бредовости;
к выученной беспомощности и столь ненавистной фразе «ну вы же понимаете...».
Но я не хочу это понимать. Отказываюсь понимать. И отказываюсь говорить эту мерзкую фразу своим подзащитным.
Я утверждаю, что проблемы как в судебной системе, так и в адвокатуре, системны и их устранение требует системных и принципиальных решений. Не псевдореформ по-лебедевски, а внесения принципиальных системных изменений, полного пересмотра как процесса (в первую очередь, в части его публичности), так и степени участия адвоката в нем.
Только это может защитить как наших доверителей, о которых беспокоится Нвер Саркисович, так и самих адвокатов.
Иные попытки защитить наших доверителей столь же эффективны, как попытки вычерпать море. Движение есть, а толку нет.
Меня часто упрекают, что я слишком страстен, что в работе адвоката нужно проявлять больше уважения к суду и оппонентам, нужно больше следовать традициям российских присяжных поверенных.
Возможно, так и есть. Но сейчас, когда адвокатура, унижена, забита и разобщена, сохранять спокойствие и умеренность нельзя, поскольку требующие от нас спокойствия, умеренности и показного уважения на самом деле требуют от нас закрыть глаза на те вещи, на которые закрывать глаза нельзя ни в коем случае.
Среди моих критиков есть много верующих. Хочу им напомнить слова Иоанна Богослова: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих!»
Коллеги. Не скрывайте за маской показного «уважения и размеренности» свое равнодушие.
Не будьте равнодушными, потому что только страстные, только небезразличные, только те, кто «отказывается понимать» и те, кто не умеет мириться с несправедливостью, меняют этот мир, и только они смогут по-настоящему защищать тех, кто доверил им свою судьбу.
Не оставайтесь равнодушными.
Спасибо.