Верховный Суд рассмотрел вопрос о том, допустимо ли делить предпринимательскую деятельность на убыточные и прибыльные «центры» (Определение ВС от 25 сентября 2020 г. № 310-ЭС20-6760 по делу № А14-7544/2014).
Позиция ФНС
В рамках дела о банкротстве ЗАО «УГМК-Рудгормаш» его конкурсный управляющий и Управление ФНС по Воронежской области обратились с заявлениями о привлечении к субсидиарной ответственности Управляющей компании «Рудгормаш», а также бывших генерального директора и мажоритарного акционера должника.
Налоговая исходила из того, что должник и управляющая компания входят в одну корпоративную группу, которая занимается производством и сбытом горнодобывающего и горнообогатительного оборудования. До 2011 г. продукцию группы на основании договора давальческого сырья с УК «Рудгормаш» производила другая организация – ЗАО «РудГорМаш», которая обанкротилась и была ликвидирована. В результате налоговый орган списал ее непогашенную задолженность по обязательным платежам на сумму 256 млн руб.
После ликвидации предыдущего подрядчика функции по производству оборудования в группе были переданы должнику по данному делу – ЗАО «УГМК-Рудгормаш». По договорам переработки давальческого сырья с управляющей компанией оно и ООО «ГМК Рудгормаш» производили оборудование, которое затем передавали УК «Рудгормаш» для реализации конечным потребителям. Управление ФНС обращало внимание суда на тот факт, что работники ликвидированного ЗАО «РудГорМаш» были переведены в штат должника, в том числе и генеральный директор, которого приняли на должность директора по производству.
Налоговая настаивала на том, что с момента заключения первого договора переработки давальческого сырья должник утратил возможность получать доход от своей деятельности, на протяжении 2012–2014 гг. его деятельность была убыточной. Выручка «УГМК-Рудгормаш» в этот период практически соответствовала себестоимости производимой им продукции.
При этом показатели чистого денежного потока межгрупповых отношений свидетельствовали о недостаточности разницы между доходной и расходной частями корпоративного взаимодействия, утверждала ФНС. То, что выручка должника находилась на грани себестоимости, по мнению уполномоченного органа, связано с установлением необоснованно низкой цены по спорному договору давальческого сырья. При этом, подчеркивала налоговая, в результате поддержания такой схемы работы у управляющей компании не было затрат на давальческие операции, все расходы в процессе производства нес должник.
После того как счета «УГМК-Рудгормаш» были заблокированы по требованию ФНС, управляющая компания не заплатила должнику за выполненные для нее работы. Вместо этого она переводила деньги контрагентам «УГМК-Рудгормаш», погашая обязательства, которые относились непосредственно к производственному процессу и реализации продукции. Таким образом, за полгода до возбуждения дела о банкротстве в обход счета должника и, соответственно, в обход требований налоговой, по ее подсчетам, было перечислено более 500 млн руб. ФНС полагала, что, принимая за «УГМК-Рудгормаш» решения о том, кому направлять причитающиеся ему деньги, УК «Рудгормаш» контролировала финансовые потоки должника, то есть непосредственно управляла им.
Кроме того, налоговая акцентировала внимание на том, что группа продолжает работать по той же схеме: работники должника после открытия конкурсного производства переведены в ООО «РГМ-Комплект», которое начало производить продукцию на основании договора все с той же управляющей компанией и теперь также находится в процессе банкротства.
Дополнительно ФНС указывала, что Мария Герасимова, которую необходимо привлечь к субсидиарной ответственности, являлась основным акционером должника и основным участником управляющей компании, имея в каждом из обществ 80-процентную долю.
В трех инстанциях ФНС проиграла спор
Установив, что бывшие гендиректор и мажоритарный акционер являются контролирующими должника лицами, АС Воронежской области, апелляционный суд и суд округа не нашли в их действиях оснований для привлечения к субсидиарной ответственности.
Что касается УК «Рудгормаш», то она, по мнению трех инстанций, не может считаться контролирующим должника лицом. Суды подчеркнули, что сами по себе формально-юридические признаки аффилированности не свидетельствуют о наличии контроля. Среди «отвергнутых» признаков фигурировали совпадение участников и менеджмента, вхождение в один холдинг и заключение ряда гражданско-правовых договоров перед возбуждением дела о банкротстве.
Ссылка налоговой на презумпцию контроля в силу извлечения выгоды от деятельности должника (подп. 3 п. 4 ст. 61.10 Закона о банкротстве) была отклонена, поскольку эта норма появилась позднее и, по мнению трех инстанций, неприменима к спорным отношениям.
Доводы ФНС об осуществлении управляющей компанией контроля над финансовыми потоками должника суды также не приняли. По их мнению, платежи в пользу контрагентов должника были обусловлены блокировкой его счетов и сами по себе не указывают на наличие контроля за финансовыми потоками.
Придя к выводу, что налоговая и арбитражный управляющий не смогли доказать свои утверждения, суды отказали в удовлетворении требований.
ВС встал на сторону налогового органа
Изучив жалобу ФНС, Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда пришла к выводу, что нижестоящие инстанции неправильно применили Закон о банкротстве.
Сославшись на свое Определение от 6 августа 2018 г. № 308-ЭС17-6757 (2, 3), о котором ранее писала «АГ», Суд согласился с тем, что в данном случае руководствоваться необходимо той редакцией Закона о банкротстве, в которой презумпция контроля над должником в силу извлечения выгоды от его деятельности отсутствовала. Однако, подчеркнул ВС, при доказывании в общем порядке по ст. 65 АПК наличия контроля у лица, не имеющего формально-юридических полномочий давать должнику обязательные указания, истец может ссылаться на приведенные в упомянутой презумпции обстоятельства. «Несмотря на то что подобные факты применительно к рассматриваемому периоду не образуют презумпцию контроля, суд должен дать им правовую оценку в контексте всей совокупности обстоятельств, установленных по обособленному спору», – указала Экономколлегия.
Поясняя последнее утверждение, ВС сослался на другое свое Определение – от 30 сентября 2019 г. № 305-ЭС19-10079, о котором также писала «АГ». В этом акте Суд отмечал, что такое основание для привлечения к субсидиарной ответственности, как «признание должника несостоятельным вследствие поведения контролирующих лиц», по существу мало чем отличается от предусмотренной сейчас в ст. 61.11 Закона о банкротстве «невозможности полного погашения требований кредитора вследствие действий контролирующих лиц». Именно поэтому значительная часть правовых подходов к толкованию положений как прежнего, так действующего законодательства является общей, подчеркнул Суд. Это, добавил он, относится и к разъяснениям из Постановления Пленума ВС от 21 декабря 2017 г. № 53 о привлечении контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве.
По смыслу п. 4 и 16 этого постановления осуществление фактического контроля над должником возможно вне зависимости от наличия или отсутствия формально-юридических признаков аффилированности, напомнил Верховный Суд. В частности, необходимо установить степень вовлеченности привлекаемого к субсидиарной ответственности лица в процесс управления должником и проверить, насколько значительным было влияние такого потенциального КДЛ на принятие «существенных деловых решений относительно деятельности должника».
Проанализировав доводы налоговой, ВС снова обратился к Определению № 305-ЭС19-10079, в котором указано, что судебное разбирательство о привлечении контролирующих лиц к субсидиарной ответственности по основанию невозможности погашения требований кредиторов должно в любом случае сопровождаться изучением причин несостоятельности должника. «Удовлетворение подобного рода исков свидетельствует о том, что суд в качестве причины банкротства признал недобросовестные действия ответчиков. И напротив, отказ в иске указывает на то, что в основе несостоятельности лежат иные обстоятельства, связанные с объективными рыночными факторами, либо что принятая предприятием стратегия ведения бизнеса хотя и не являлась недобросовестной, но ввиду сопутствующего ведению предпринимательской деятельности риска не принесла желаемых результатов», – напомнила Экономколлегия.
В данном случае суд должны были по существу исследовать доводы налоговой, поскольку они указывали на искусственный характер возникновения у должника имущественного кризиса, подчеркнул ВС.
По его мнению, если ФНС права, то это означает, что фактически в корпоративной группе «Рудгормаш» была реализована бизнес-модель, предполагающая получение должником выручки значительно ниже той, на которую он вправе рассчитывать в рамках рыночных отношений. Упомянув о Постановлении Президиума ВАС от 4 декабря 2012 г. № 8989/12, Суд согласился с тем, что получение дохода ниже объективного потенциала прибыли само по себе не является незаконным и находится в сфере ведения органов управления корпорации. Однако с точки зрения законодательства о банкротстве такая деятельность приобретает недобросовестный характер в момент, когда она начинает приносить вред кредиторам, то есть когда поступления в имущественную массу должника становятся ниже его кредиторской нагрузки, подчеркнула Экономколлегия.
«Неоднократное (системное) воспроизведение одних и тех же результатов хозяйственной деятельности у последовательно сменяющих друг друга производственных единиц с конкретным функционалом внутри корпоративной группы в виде накопления значительной долговой нагрузки перед независимыми кредиторами (в данном случае – перед уполномоченным органом по обязательным платежам) с периодическим направлением этой единицы в процедуру банкротства для списания долгов и созданием новой, не обремененной долгами – указывает на цикличность бизнес процессов внутри группы с заведомым разделением предпринимательской деятельности на убыточные (ЗАО «РудГорМаш», должник, ООО «РГМ-Комплект») и прибыльные (компания) центры», – решил Верховный Суд. По крайне мере, заметил он, ответчики не ссылались на то, что имеется иное рациональное объяснение совокупности действий, систематически приводящих к одним и тем же последствиям.
«Такую деятельность нельзя признать добросовестной, поскольку она причиняет вред независимым кредиторам и создает для корпоративной группы необоснованные преимущества, которые ни один участник соответствующего рынка, находящийся в схожих условиях, не имел бы. В данном случае преимущества выразились в отсутствии необходимости уплачивать обязательные платежи», – полагает ВС. Если доводы ФНС соответствуют действительности, необходимо признать, что описанная бизнес-модель группы «Рудгормаш» выходит за пределы предпринимательского риска и подтверждает подобное злоупотребление корпоративной формой, подытожил Суд.
Более того, добавил он, вопрос о том, является ли управляющая компания контролирующим должника лицом, не имеет принципиального значения для принятия решения по существу спора. «Даже если исходить из того, что недобросовестно получающее от деятельности должника выгоду лицо не контролирует должника, то наиболее вероятной причиной подобного поведения является возможность Герасимовой М.Т. как лица, контролировавшего обе стороны, определять действия каждой из них, неравномерно перераспределяя активы внутри группы», – отметила Экономколлегия.
Аналогичный подход применительно к субординации требований изложен в п. 4 Обзора судебной практики разрешения споров, связанных с установлением в процедурах банкротства требований контролирующих должника и аффилированных с ним лиц, утвержденного Президиумом Верховного Суда 29 января 2020 г. Иными словами, компания и без статуса контролирующего лица может быть признана действующей совместно с Марией Герасимовой в качестве соисполнителя (п. 22 Постановления № 53), пояснила судебная коллегия. Это, как следует из определения, приводит к одним и тем же материально-правовым последствиям для ответчика в случае удовлетворения иска.
С учетом указанного ВС вернул обособленный спор на новое рассмотрение в АС Воронежской области, отметив, что в этот раз необходимо оценить доводы налоговой по существу и установить реальную причину банкротства должника.
Эксперты по-разному отнеслись к решению Верховного Суда
Арбитражный управляющий, член Ассоциации «Московская саморегулируемая организация профессиональных арбитражных управляющих» Алексей Леонов считает, что в этом определении Судебная коллегия ВС продемонстрировала новый уровень глубины анализа фактических обстоятельств по делам о привлечении контролирующих лиц к субсидиарной ответственности.
«Наиболее характерным здесь представляется то обстоятельство, что именно налоговый орган, являющийся совместно с арбитражным управляющим заявителем по данному требованию, смог выявить и доказать цикличность бизнес-процессов внутри группы с заведомым разделением предпринимательской деятельности на убыточные и прибыльные центры, – отметил эксперт. – Для обычных независимых кредиторов и представляющего их интересы арбитражного управляющего крайне сложно доказать подобную форму недобросовестного поведения аффилированных с должником лиц. Ведь выявление таких схем работы требует анализа финансово-хозяйственной деятельности не только должника, но и других лиц группы». По объективным причинам возможность оперативного сбора подобной информации независимыми кредиторами и арбитражным управляющим существенно ограничена, пояснил Алексей Леонов.
По его словам, хотя по ст. 20.3 Закона о банкротстве у управляющего есть право запрашивать информацию не только о должнике, но и о его контролирующих лицах, а также контрагентах, фактически данная норма не работает, поскольку банки отказываются предоставлять соответствующие сведения, ссылаясь на банковскую тайну. «Получение такой информации возможно только посредством истребования доказательств в судебном порядке. При этом по данному вопросу суды нередко назначают судебные заседания, что объективно замедляет процесс сбора доказательств», – рассказал эксперт.
В отличие от арбитражного управляющего налоговый орган имеет широчайшие возможности по сбору доказательств в рамках мероприятий налогового контроля, заметил Алексей Леонов: «Для налоговых органов нет банковской тайны, у них имеется возможность свободно запрашивать любые сведения и допрашивать свидетелей. Собранные таким образом документы признаются судами надлежащими доказательствами по делам о привлечении контролирующих лиц к субсидиарной ответственности. Таким образом, согласованная совместная работа независимого арбитражного управляющего и налогового органа, являющегося конкурсным кредитором должника, является наиболее эффективным способом быстрого сбора доказательств по данной категории споров».
Однако, добавил эксперт, сбор доказательств – это только полдела, их нужно еще суметь проанализировать. «Не многие арбитражные управляющие и независимые кредиторы способны продемонстрировать столь высокий уровень аналитических способностей для выявления противоправных схем цикличного ведения бизнеса контролирующими лицами должника. Поверхностный анализ ведет к тому, что виновные в банкротстве должника лица уходят от заслуженной ответственности», – пояснил Алексей Леонов.
Кроме того, не каждый независимый кредитор и арбитражный управляющий последовательно проходят при обжаловании судебных актов через все судебные инстанции. Налоговая же, по словам Алексея Леонова, двигается по всем инстанциям «последовательно и методично», что в конечном итоге является залогом ее успеха.
«В связи с этим нельзя не восхититься высококлассной работой налогового органа в данном деле, а также желанием Верховного Суда разобраться в запутанных бизнес-схемах должника. Будем надеяться, что изложенная в определении правовая позиция сподвигнет арбитражных управляющих, кредиторов и суды к более тщательной работе по сбору и анализу доказательств по спорам о привлечении контролирующих лиц к субсидиарной ответственности», – заключил эксперт.
По мнению адвоката, советника Dentons Марии Михеенковой, можно сказать, что Верховный Суд в очередной раз ужесточил разъяснения законодательства о субсидиарной ответственности.
Так, пояснила она, относительно отвергнутой нижестоящими инстанциями презумпции ВС указал, что истец все равно может ссылаться на приведенные в ней обстоятельства, а суд должен дать им правовую оценку. «При этом, по мнению Суда, не имеет правового значения то, являлась ли управляющая компания контролирующим должника лицом или нет, в том случае, если она сама находилась под контролем другого, уже заведомо контролировавшего должника лица. В итоге, хотя строго формально с подходом ВС нельзя не согласиться, как его на практике будут применять нижестоящие суды – большой вопрос. Не исключены перегибы», – полагает эксперт.
Далее, указала она, ВС акцентировал внимание на необходимости в каждом случае рассмотрения дела о привлечении КДЛ к субсидиарной ответственности установить реальную причину банкротства должника. «Определение звучит так, что, даже если иск предъявлен к явно не контролирующим должника лицам, суд все равно не может на одном этом основании его отклонить, а обязан установить причину банкротства. Опять-таки, с учетом обязанности суда устанавливать надлежащего ответчика в соответствующих случаях вывод не вызывает возражений, но вызывает беспокойство возможная некорректная его интерпретация другими судами», – пояснила Мария Михеенкова.
Интересен, по ее мнению, подход Верховного Суда к вопросу о том, мог ли договор от января 2014 г. послужить причиной появления признаков банкротства, которые возникли в 2013 г.: «Нижестоящие суды решили, что это невозможно, ВС, однако, указал на необходимость оценки доводов ФНС и по этому вопросу. Суд счел заслуживающими внимания указания налогового органа на то, что подобная схема циклично повторялась внутри соответствующей группы компаний и влекла несправедливое распределение доходов и расходов».
При этом распространение понятия «необоснованно низкая цена», имеющего широкое хождение в сфере налоговых правоотношений, на гражданско-правовые отношения также достаточно неоднозначно, убеждена Мария Михеенкова. «Здесь ВС принимает во внимание публичную составляющую банкротства, но снова возможное дальнейшее расширительное толкование подхода вызывает беспокойство», – заключила она.
