АРЕСТ КАК КОРРУПЦИОННЫЙ НАЛОГ НА БИЗНЕС
Как найти лекарство от тюремных кошмаров
О проблемах развития малого и среднего бизнеса известно давно, но бесконечные проверки и «наезды» по коммерческим вопросам настолько измучили предпринимателей, что не услышать их криков о помощи стало невозможно. В мае президент России издал Указ «О неотложных мерах по ликвидации административных ограничений при осуществлении предпринимательской деятельности», затем последовал план о противодействии коррупции и требование Дмитрия Медведева перестать «кошмарить» бизнес. Курс на поддержку предприятий малого и среднего бизнеса предпринимателей обрадовал, но видимых результатов пока не дал.
Лекарство от тюремных кошмаров искали участники международной конференции «Аресты предпринимателей, как показатель делового климата в стране».
29 октября Некоммерческое партнерство «Бизнес Солидарность», под председательством Яны Яковлевой, собрало за одним столом судей, адвокатов, депутатов Государственной Думы и предпринимателей, для того чтобы обсудить практическую реализацию инициативы «Бизнес Солидарности» о введении Моратория на аресты предпринимателей. В конференции участвовали Владимир Радченко – руководитель Центра Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, Тамара Морщакова – советник Конституционного Суда РФ, адвокаты Генри Резник и Евгений Черноусов, первый заместитель председателя Комитета Государственной Думы РФ по безопасности Михаил Гришанков.
Яна Яковлева, 8 месяцев отсидевшая в СИЗО по громкому «делу химиков», о котором «АГ» неоднократно писала, по собственному опыты знает какие схемы используют правоохранительные органы, чтобы оказывать давление на предпринимателей. Сейчас Яна возглавляет движение «Бизнес Солидарность», которое отстаивает право бизнесменов на достойную защиту. «Мы хотим, чтобы люди могли доказывать свою позицию, не находясь в клетке, – говорит Яковлева, – Сегодня аресты стали разменной монетой для правоохранительных органов. Суды фактически штампуют решения, и людей перемещают за решетку дожидаться разбирательства». Она приводит шокирующую цифру: 82% ходатайств об аресте удовлетворены судом. В качестве «охранной грамоты» для предпринимателей «Бизнес Солидарность» предлагает объявить Мораторий на аресты представителей малого и среднего бизнеса в случае когда по закон предусматривает возможность других мер пресечения – подписки о невыезде, залоги, поручительства.
Ремонт законодательства
Слева направо: Владимир РАДЧЕНКО, Яна ЯКОВЛЕВА, МИХАИЛ ГРИШАНКОВ, Сергей ПЕТРОВ
Проблему арестов большинство участников конференции считают «перегревшейся», но осуществление идеи моратория кажется им малореальным. Во-первых, потому, что это юридически некорректно, а во-вторых, потому что проблема применения ареста в качестве меры пресечения – это лишь один из аспектов уголовно-правовой политики, которую, по мнению Владимира Ивановича Радченко, нужно менять.
«Ситуация с арестами, – говорит Владимир Радченко, – внушает тревогу. – Направленность наших правоохранителей на карательную составляющую привела к постоянному расту преступности. Вдумайтесь в эти цифры: за 2007 г. – 223 000 арестов в качестве меры пресечения, 82 000 арестованных были освобождены, а 35 000 осуждены без лишения свободы. Получается, что к 40% арестованных можно было применить другую меру пресесчения. За последние 16 лет у нас в стране осуждено 15 мил человек, т.е. 15% избирателей. Если при этом учесть, что 8 мил. прошли школу «тюремного воспитания» еще в советское время, то понятно, какая питательная среда для формирования криминальных настроений у нас складывается. Неудивительно, что в эту густую сеть арестов попадают и предприниматели».
Владимир Иванович считает, что для улучшения ситуации нужен «ремонт» уголовного законодательства. «Следует отнести ряд составов не к преступлениям, а к административным правонарушениям. Нужно пересмотреть санкции норм предусматривающих преступления, которые не связаны с лишением человека жизни. Наш кодекс сейчас защищает не столько человеческую жизнь, сколько имущественные права. Можно перевести многие преступления из категории тяжких в категорию средних. И, конечно, нужно ориентироваться на применение альтернативных мер пресечения, закрепив это нормативно. Сегодня в России около миллиона заключенных в год, но только 1200 случаев применения денежного залога, т.е. залог как мера пресечения практически не работает».
О внесениях поправок в УПК говорит и адвокат Евгений Черноусов: «Правоохранительные органы липнут к предпринимателям, как мухи к меду. У предпринимателей есть деньги и недвижимость, которую можно отобрать, а для этого применяются хорошо отработанные схемы: надуманные основания для возбуждения уголовного дела в отношении неустановленных лиц, рапорт, который пишет следователь, не покидая кабинета, и который по новому УПК является доказательством, затем маски-шоу с конфискацией финансовых документов – вот и обвинение. Следователи поняли судебную практику: предварительный приговор равен реальному. А суд, ссылаясь на постановление Пленума Верховного Суда РФ, не вникает в суть обвинения, а штампует аресты на основании ходатайств от следователя. Я считаю, что нужно внести в УПК норму, обязывающую суд уже на ранней стадии вникать в суть предъявленного обвинения».
Отказ судей оценивать доказательства на начальном этапе подтверждает и практика Европейского Суда по правам человека. Юрист Секретариата Европейского Суда Григорий Диков сказал, что ЕСПЧ уже не раз отмечал эту особенность российского правоприменения: «Например, в деле Гусева против России следователь квалифицирует кражу как повлекшую серьезный ущерб для потерпевшего, а потом выясняется, что серьезный ущерб равнялся 200 рублям, о чем было известно с самого начала. И суд пересматривает свое собственное решение».
Не так страшен УПК, как его применяют
Тамара Морщакова не считает, что изменение законодательства может стать решением всех проблем. Соглашаясь с тем, что УПК можно совершенствовать, Тамара Георгиевна отмечает существенные достижения, введенные последней редакцией. «Норма в том, что ее плохо применяют не виновата, – говорит Тамара Морщакова. – Прежнюю формулировку, согласно которой основанием для применения заключения под стражу была особая тяжесть преступления, заменила неосторожная фраза, оговаривающая срок возможного заключения. И теперь, если можно назначить 2 года тюрьмы, выбирается арест как мера пресечения».
Проблемы в правоприменении, а не в законодательстве видит и президент Адвокатской палаты г. Москвы Генри Резник: «Все у нас нормально в УПК, отличные формулировки! – утверждает он. – У нас законодательство отдельно, а судебная практика отдельно – вот где проблема. Почему идут аресты предпринимателей? Это – бизнес. Аресты стали бизнесом для наших следователей и прокуроров. Фактически это часть некоего коррупционного налога на бизнес. В законе очень все хорошо сказано, а на практике – драматическая ситуация».
А упирается все в проблему независимости суда от других институций власти. Пока суд встроен в систему государственной власти, Уголовный кодекс из средства защиты граждан превращается в инструмент управления страной, – считают участники конференции. Неравнозначное положение различных видов юрисдикций создает ситуацию, когда решения арбитражных судов не защищают предпринимателей от уголовного преследования. Тамара Морщакова отмечает: «Сравнительный анализ показывает, что ранее в уголовном процессе признавалась преюдиция решений по гражданским делам, а теперь нет: может быть признано только преюдициальное значение приговора по уголовному делу для другого уголовного дела. И Конституционному Суду приходится объяснять основы юридической грамотности: пока в уголовном процессе сомнения в виновности не опровергнуты (а они не опровергнуты, если есть решения компетентных в этих вопросах арбитражных и гражданских судов, подтверждающих правомерность действий), выносить обвинительный приговор нельзя. Но до сих пор органы уголовного судопроизводства считают, что они вовсе не обязаны разрешать такого рода сомнения и все эти решения можно отбросить. Это абсолютное опровержение силы судебных решений, причем решений принятых в высших инстанциях. Представляете себе соотношение законной силы решений различных судов?».
«Я – фанат судебной реформы, – признается Морщакова, – но она не состоялась. Не работает принцип публичности уголовного преследования, именно потому, что уже на стадии возбуждения уголовного дела выборочно решается вопрос, кого сажать, а кого нет».
«Суд не может быть пристяжным в упряжке правоохранительных органов», – утверждает Тамара Георгиевна. «А наш суд управляем, – подхватывает Генри Резник. – В сознании наших судей происходит инверсия всех ценностей, которых они должны придерживаться. Что такое заключение под стражу? Это ограничение одной из главных ценностей человека – права на свободу и личную неприкосновенность. Из кого у нас формируется судейский корпус? Это выходцы из правоохранительных органов – то есть люди с репрессивной установкой. Поэтому у нас удовлетворяется 92 % ходатайств следователей о заключении под стражу предпринимателей и 98% – о продлении срока содержания. Это абсолютная дикость, и мы уже проиграли в Европейском Суде 42 дела по нарушению права на свободу и личную неприкосновенность и более 280 дел по нарушению права на справедливое судебного разбирательство».
Для того, чтобы сократить число случаев применения меры пресечения в виде заключения под стражу президент Адвокатской палаты г. Москвы считает необходимым каждый раз проводить судебное мини-разбирательства, когда суд не принимает на веру все, с чем приходит следователь, а требует доказать обоснованность квалификации преступления.
О мини-процессах говорил и юрист Секретариата Европейского Суда Григорий Диков: «Российские суды не проверяют доказательства разумного подозрения на стадии назначения предварительного заключения или его продления. Проблема в том, что наши судьи не понимают, что можно применять разные стандарты в доказывании. Одно дело – стандарты доказывания, используемые на стадии судебного разбирательства, а и совсем другое – стандарт разумного подозрения, который значительно ниже. Для того, чтобы облегчить судьям работу здесь можно оперировать определениями презумпции, исследовать письменные доказательства, а не допрашивать свидетелей. Но судья может и должен устраивать мини-процессы на начальной стадии».
Сознание правоохраны надо менять
В ходе дискуссии участники конференции сошлись во мнении о том, что проблема не в нормах УПК, а в сознании людей. Особенно обвинительный уклон правоприменителей стал заметен в позиции российских судей после примера, приведенного федеральным судьей Нью-Йорка Робертом Леви.
«Не берусь анализировать российское законодательство, – начал Роберт Леви, – я его не знаю. Я расскажу, как рассматриваются дела по экономическим преступлениям в Соединенных Штатах. Я согласен с тем, что законы хороши лишь в той мере, в какой они применяются судьей. Судья – это не просто профессия, судья несет ответственность за верховенство закона. Часто суд – это единственная инстанция, где человек может получить защиту. И если судья не может оценивать дело непредвзято, ему лучше подыскать себе другую работу. Поскольку в моей практике не было дела, когда я принимал бы решение об аресте за экономическое преступление, я разослал по электронной почте письма своим коллегам с вопросом, когда они выбирали арест в качестве меры пресечения по подобным делам. Ответ был: «Никогда». Никто не смог вспомнить, чтобы человека заключали под сражу по обвинению в экономическом преступлении. У нас есть 13 альтернативных методов пресечения, таких как, заморозка активов, электронные браслеты, домашний арест. И судья должен использовать все возможное, лишь бы не отправлять человека в камеру.
Не достаточно того, чтобы прокурор просто пришел в суд и сказал, что обвиняемый может сбежать, или он коррумпирован, или будет препятствовать проведению следствия. Судья должен понимать, что стоит за этими словами, должен видеть доказательства. Судья оценивает, склонен ли человек к насилию, была ли у него судимость, являлся ли он в суд по повестке раньше или уклонялся от явки, задерживали ли его и т.д.
Я приведу пример из своей практики. Я рассматривал дело о мошенничестве одного бизнесмена, назову его Стенли Смит. Он работал в компании, занимавшейся золотом и серебром, и готовил финансовую отчетность. Отчетность показывала, что активы у компании большие, а пассивов почти нет. Люди покупали акции, но однажды выяснилось, что г-н Стэнли ворует активы и акции компании резко упали в цене, фирма обанкротилась. Прокурор просил арестовать бизнесмена, на том основании, что г-н Стэнли является гражданином не США, а Великобритании, владеет миллионным состоянием и имеет большие связи, ему грозит пожизненный срок, он наверняка сбежит.
Однако существовали причины, по которым его можно было не задерживать, и применять арест я не стал. Во-первых, Смит легально живет в США 27 лет, у него дом, семья – жена и дети. Я определил залог за освобождение в 5 млн долл., а также обязал найти шестерых поручителей, которые, если обвиняемый не вернется в суд, должны будут выплатить еще по 50 тыс. долл. каждый. Суд запретил г-ну Смиту покидать Нью-Йорк, выходить из дома ему разрешалось лишь ненадолго, для встреч с адвокатом. Подсудимому надели специальный электронный браслет, позволяющий отслеживать его местоположение, у него отобрали загранпаспорт».
Рассказ г-на Леви поразил депутатов. «До такого уровня судебной защиты нам далеко», – сокрушались они. «Сегодня любой гражданин страны для правоохранительных органов – это преступник, – заявил Михаил Гришанков. – Мы должны не увеличивать численность тюремного населения, а изменить сознание правоохранителей». Поддержал политика президент Фонда «Общественное мнение» Александр Ослон: «То, о чем мы сейчас говорим, не юридическая тема, а вопрос культуры. Государственные организации живут в состоянии шизофрении – они рассматривают свою работу, как бизнес-деятельность. Они не только служат, но и зарабатывают. Имея власть, они зарабатывают эффективнее».
Для того, чтобы сформирование новую позицию в обществе по мнению участников конференции необходимо проводить подобные конференции, оглашать факты, свидетельствующие о беспределе в органах правопорядка. «Правоохранители боятся света, – заключил Гришанков. – А общая тенденция такова: бизнес «реально загнали», и то, что сейчас аресты предпринимателей стали формой передела собственности – общепризнанный факт. Прокуратура как таковая утратила функцию надзора – это неправильно. Любой орган должен выполнять системную задачу, а не зависеть от конкретных руководителей. Сейчас же мы видим борьбу руководств».
«Наша краткосрочная цель – что-нибудь прокричать, – поддержал коллегу депутат Госдумы Сергей Петров, – а долгосрочная – создать политическую конкуренцию».
Марина САМАРИ
"АГ" № 22, 2008
