– Мара Федоровна, возглавляемый Вами Совет проводит независимую экспертизу жалоб, судебных дел граждан, направляемых Вам правозащитными организациями? Только нужна ли сегодня независимая экспертиза?
– Независимый экспертно-правовой совет (НЭПС) всегда был независимым, не был связан с политикой, с какими-либо партиями, иначе утратился бы смысл нашей работы, поскольку мы не смогли бы быть объективными. Поэтому мы всегда были ориентированы исключительно на юридические критерии, защиту прав конкретных людей.
Элла Памфилова пригласила меня в Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека с учетом специфики нашей работы в НЭПС.
– Можете ли Вы вспомнить свои значительные и принятые предложения?
– Именно по моей жалобе в Конституционный Суд, объединенной с другими жалобами, в России приостановили исполнение смертной казни. Жалоба подавалась по конкретному делу, где молодой человек, которого я считала невиновным, прошел все инстанции, но был осужден за то, чего не совершал. Это происходило в регионе, где не было суда присяжных.
Поскольку я вхожу в Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека в качестве члена Совета, я участвовала в подготовке предложений для Президента РФ. Например, мы добивались отмены трехлетнего срока для начинающих судей. Этот срок был фильтром для судей, неугодных своим начальникам. У тех, кто не выполнял беспрекословно все указания начальства, не было шансов остаться судьей по окончании этого срока. Мы неоднократно обращались к Президенту РФ, и в итоге было отменено это положение.
В СПЧ мы добивались расширения категорий дел, рассматриваемых с участием присяжных заседателей. Я уже четвертый созыв являюсь членом СПЧ, и не было случая, чтобы на встрече с главой государства мы не говорили с ним о суде присяжных. Эту тему затрагивали и Тамара Морщакова, и Сергей Пашин, и Юрий Костанов, и Игорь Пастухов. И вот в июне этого года присяжные появятся в районных судах.
– Это в том числе и Ваше достижение. Но достаточно ли такой коллегии присяжных для вынесения справедливого вердикта?
– Я думаю, что при всех своих недостатках суды с участием присяжных, которые заработают с июня этого года, будут лучше судов, где есть только профессиональный судья. Возможно, у судов присяжных будут свои недостатки, возможно, на практике мы с чем-то не будем соглашаться, но в целом это лучше, чем было ранее.
– А не будет сложно сформировать в районе коллегию присяжных даже из шести человек?
– Наверное, это будет не просто. Особенно поначалу. Мы с членами СПЧ недавно выезжали в регионы, где встречались с руководством судов и проясняли готовность к работе с присяжными. Во-первых, не так уж много дел будет рассматриваться с участием присяжных заседателей. Во-вторых, в судах уверены, что они справятся с таким объемом работы.
В Самаре, например, суды рассылали открытки с вопросом, хотят ли люди стать присяжными. И очень многие ответили, что хотят. Но не все, конечно, смогут. Кто-то опасается потерять рабочее место, кто-то не подойдет по разным критериям.
При выезде СПЧ РФ в Самару мы говорили с губернатором и судьями, что очень важно, как будет этот процесс освещаться в средствах массовой информации. Люди не знают, что их ждет, не понимают, чем это может быть чревато. Причем такое случается не только в регионах, но и в Москве. Поэтому работа с потенциальными присяжными должна вестись очень активно.
Здесь особенно важна роль СМИ. На телевидении должны проводиться ролевые игры, нужны разъяснительные передачи и статьи. Ценность правосудия очень высока.
В дальнейшем мы хотели бы вести разъяснительную работу с потенциальными присяжными. С участием Совета судей мы создали «Клуб присяжных», будем привлекать бывших присяжных к работе с населением. Очень важно заинтересовать работодателей, чтобы они не препятствовали своим работникам. Заинтересованность работодателей может быть достигнута, например, с помощью налоговых льгот.
– Пресса не раз писала о давлении на присяжных. Такие публикации вряд ли способны стимулировать людей. Скорее, могут их запугать.
– Те присяжные, с которыми мы общались, не испытывали чувство страха. Хотя мы взаимодействовали с большим количеством людей, участвовавших в серьезных процессах.
Какие-то страхи обычно возникают у тех, кто не имеет подобного опыта. А те, кто уже прошел это испытание, говорили, что они боялись только одного – принять неверное решение. Даже спустя годы многие из них постоянно прокручивают в голове минувшие процессы и волнуются, был ли верным вынесенный ими вердикт.
Мне известно, что в одном суде, накануне вынесения вердикта, присяжные всем составом пошли в храм, чтобы бог им помог вынести справедливое решение.
– У людей еще осталась совесть. Или это особенность нашего менталитета?
– Будучи работником прокуратуры, на стажировке в США я наблюдала за работой присяжных. Там они очень ориентированы на доверие к каким-то участникам процесса и иногда не обращают внимания на доказательства.
У наших присяжных очень трепетное отношение к судьбам людей, попавших на скамью подсудимых. При этом, как показывает практика, они почти не обращают внимания на национальность, пол, должностное и материальное положение подсудимого.
Когда я работала в прокуратуре, в игровом судебном процессе мы неоднократно обыгрывали довольно провокационное дело, где в реальном суде результат был неправосудным – осудили невиновного. Одна команда присяжных состояла из профессионалов (прокуроров и судей), другая – из людей, как говорится, с улицы. На вердикт мы разводили их по разным комнатам. Несмотря на то обстоятельство, что это было игровое дело, присяжные с улицы очень сильно волновались, боясь ошибиться, даже пили валерьянку. А мы потом с прокурорами и судьями просматривали их обсуждения. И убедились, что люди не стали обращать внимание на первое негативное впечатление от фабулы дела, с которой они ассоциировали подсудимого. Они стали внимательно изучать все доказательства, убедились, что имеются какие-то нестыковки в деталях, и вынесли вердикт «невиновен».
В другом игровом процессе, кстати, с участием Генри Марковича Резника, у нас была команда из 11 пожилых женщин и совсем старенького мужчины. Они рассматривали дело о жестоком изнасиловании и убийстве. Дедушка даже плакал в процессе, женщины тоже сильно переживали. И несмотря на очень яркое, артистичное выступление прокурора, тоже вынесли оправдательный вердикт, заявив, что их не убедили представленные доказательства. А в реальном процессе человек был приговорен к исключительной мере – смертной казни. Впоследствии этот человек был оправдан.
– Сейчас такие ролевые игры проходят в различных аудиториях. Недавно в стенах МГЮА состоялся учебный процесс, где в роли судьи выступал член СПЧ Сергей Пашин. Насколько полезны такие тренинги?
– Очень полезны. В настоящее время ролевые игры проходят во многих регионах, они используются для повышения квалификации судей и прокуроров. Но почему-то туда редко приглашают адвокатов, хотя без них в суде присяжных не обойтись. Впрочем, адвокаты проводят свои тренинги и тоже готовятся к выступлениям в судах с участием присяжных.
– Вы сказали, что судебная система вроде бы готова к увеличению количества процессов с участием присяжных? А Следственный комитет, прокуратура? В этих органах нужно проводить серьезные изменения?
– Изменения, безусловно, нужны. Когда суд присяжных только вводился в России, прокуратура вообще выступала против, утверждая, что следователи и прокуроры не готовы к такой работе. Мы спрашивали, сколько лет понадобится, чтобы «подтянуть» обвинителей, и доказывали, что именно присяжные должны стать своеобразным ОТК, вынуждающим следователей работать качественнее.
Позже, когда суд присяжных заработал, прокуратура стала говорить, что введение суда присяжных дало результат и работа следователей улучшилась. Да и сами прокуроры стали более качественно готовиться к процессам. Поэтому для меня суды присяжных – это еще и стимул к повышению качества правосудия и, в том числе, качества обвинения.
Хотя я понимаю, что одним судом присяжных не обойтись, необходим целый комплекс мер, чтобы сделать более эффективной судебную систему. Не говоря уже о досудебной стадии. Сейчас, например, мне приходит большое количество жалоб на применение пыток, подбрасывание наркотиков, и все это – на стадии следствия.
Люди, будучи невиновными, в результате пыток признаются в совершении преступлений, а потом в суде отказываются от таких показаний. Но доказать в суде пытки не могут, и судьи ориентируются на признательные показания. Я допускаю, что в каких-то случаях и не было пыток, но в других – они точно имели место. Поэтому я считаю, что необходимо обессмыслить пытки независимо от того, давались признательные показания в присутствии адвоката или без него на предварительном следствии и не были им подтверждены в суде, – они вообще не должны учитываться как допустимое доказательство. А еще я не понимаю, почему в присутствии присяжных запрещено говорить о пытках. Это же вопрос достоверности или недостоверности доказательств. Присяжные при грамотном ведении процесса вполне могут разобраться с этой проблемой.
Есть уже несколько решений ЕСПЧ о применении пыток в России. Об этом же свидетельствуют результаты наших многочисленных бесед не только с обвиняемыми, но и с сотрудниками полиции.
СПЧ РФ уже много лет поднимает вопрос о том, что нужно уделить внимание изменению критериев оценки работы полицейских. Впрочем, это же касается и прокуроров, и судей.
– Оправдательных приговоров очень мало. Но еще страшнее, что субъекты уголовного процесса фактически неравноправны. Почему у нас редко учитываются позиции защиты?
– Я отношусь к тем юристам, которые считают, что наши адвокаты, как и во многих странах, должны иметь право вести параллельное расследование. Тогда равные права будут не только в суде, но и в досудебном процессе.
Это не дело, когда прокурор приходит в суд с готовыми документами, а адвокат должен просить следователя или суд провести какую-то экспертизу или получить заключение. А следователь и суд могут отказать в ее проведении.
Есть и этическая сторона вопроса. Судьи иногда ставят адвокатов в очень унизительное положение, отказывая в ходатайствах, повышая на них голос. Я иногда приводила в суд студентов, и мне было неудобно за поведение некоторых судей.
Мне рассказали о докторе наук, выступавшей в суде в качестве адвоката, судья неоднократно делал замечания, говорил, что ей надо читать кодекс. А потом вообще съязвил: «А Вы кодекс читали?». На что она скромно ответила: «Вообще-то я его писала». И действительно, она была одним из разработчиков кодекса.
– Такие процессы, видимо, нужно записывать на диктофон. Тогда судьям будет неповадно так себя вести.
– Это вопрос гласности. Аудиопротокол должен вестись, но пока это не делается. И все начинают привыкать, воспринимают как норму такое отношение судей к участникам процесса.
Я преподавала и судьям, и прокурорам. И у нас были откровенные разговоры, в ходе которых судьи говорили, что шли на работу в суд, потому что хотели вершить правосудие. Но жизнь ломала и заставляла поступать иначе, действовать в рамках системы выживания. Сегодняшние критерии оценки деятельности судей требуют корректировки.
– Как вы относитесь к предложению Верховного Суда снизить нагрузку на судей, освободив их от составления мотивировочной части решения?
– Я знаю, что на Западе в большинстве стран мотивирование решения отсутствует. Боюсь, что у нас такая новация лишит граждан возможности оценивать правовую логику судьи. Если невозможно понять, почему суд пришел к тому или иному выводу, то как оспаривать это решение?
Я понимаю, что некоторые судьи перегружены. И при такой нагрузке невозможно работать так, чтобы быть достойным звания судьи, невозможно соблюсти и дух, и букву закона. В спешке легко упустить что-то важное. И судья попадается на крючок. В этой связи необходимо развивать третейские суды, которые могли бы, как это было ранее, формироваться при общественных организациях, вузах и т.д. Третейские суды в других странах принимают на себя значительную часть нагрузки. В СПЧ РФ мы неоднократно писали в Администрацию Президента РФ, не раз говорили самому Президенту, что председатели не должны назначаться. В каждом суде должны избирать своего председателя, необходима также регулярная ротация руководителей судов. Когда их назначают сверху, они ориентируются только на тех, от кого зависит их должность. Это совершенно неверно.
– А какую правозащитную проблему, на ваш взгляд, можно назвать наиболее глобальной и актуальной?
– Поскольку мне ближе уголовный процесс, то я бы назвала проблему пыток. О ней мы уже говорили.
Но есть еще одна интересная тема. Мы столкнулись с тем, что по делам о взятках и взяткодатели, и взяткополучатели, заключившие соглашение о сотрудничестве со следствием, показывали на третье лицо, в отношении которого не велась оперативная разработка, не добыты доказательства. В результате лица, пойманные с поличным, освобождались из-под стражи и получали серьезное смягчение своего приговора. А человек, в отношении которого они дали показания, получал реальный, причем солидный срок.
Я очень обеспокоена таким положением дел. Необходимы более серьезные гарантии против оговора по делам, где обвинение строится на показаниях лиц, с которыми заключено соглашение о сотрудничестве.
– А их осуждают как взяткодателей или как взяткополучателей?
– Якобы взятки они брали для передачи третьим лицам.
– Вы создали Центр научно-правовых экспертиз и юридической помощи, предлагающий адвокатам помощь в решении сложных практических задач. Расскажите, как Вы видите сотрудничество?
– Адвокатов интересуют мнения наших экспертов по поводу самых разных проблем. Например, если они не разрешены ни в теории, ни на практике. В таких случаях в госорганы адвокаты представляют заключения авторитетных экспертов, известных в России и за ее пределами, имеющих ученое звание, научную степень. Как правило, российские юристы знают экспертов по их трудам либо обучались у них.
У нас есть возможность привлечь таких экспертов для подготовки обращений как в отечественные суды, так и в ЕСПЧ, а также для оказания помощи в выработке правовой позиции по сложным уголовным, гражданским, административным и другим делам.
К нам и раньше обращались адвокаты, которым требовались экспертные заключения. Центр способен организовать подготовку таких документов юристами, имеющими многолетний опыт практической деятельности, знающими последние тенденции развития научных представлений по различным отраслям права.
Мы также готовим обзоры судебной практики, которые могут быть полезны для адвокатов. Это практика наших высших судов, а также ЕСПЧ.
Кроме того, мы собираемся проводить обучающие мероприятия для адвокатов по повышению компетентности адвокатов, знакомить их со всеми новациями в законодательстве, проводить разбор сложных проблем адвокатской практики. В нашем обучении примут участие пользующиеся большой популярностью Сергей Пашин, Тамара Морщакова и другие известные юристы. Мероприятия с их участием охотно посещают не только адвокаты, но даже судьи из российских регионов. У них время от времени накапливаются вопросы, не решенные ни в законодательстве, ни в судебной практике. И наши эксперты позволяют порой найти выход из самых запутанных ситуаций.
– Кто чаще других обращается к вам за экспертизой?
– Мы очень тесно работаем с юристами правозащитных организаций. Они нас знают, обращаются к нам, присылают материалы дел, чтобы мы дали заключение, которое может быть представлено в суд или государственные органы. Не все суды принимают такие заключения. Но Конституционный Суд теперь принимает заключения ученых и даже включил в свой регламент такое понятие, как «друг суда».
Кроме того, мы проводим для юристов правозащитных организаций обучение по повышению их компетентности.
– А среди экспертов, готовящих эти заключения, есть адвокаты?
– Конечно. Прежде всего это Юрий Костанов, Сергей Насонов, Игорь Пастухов.