В одном из предыдущих материалов мы подробно рассказывали об уголовном преследовании, возбужденном против адвоката Вильгельма Люстига за оскорбление представителя судебной власти, которое, по иронии истории, стало первым делом пореформенного коронного суда. Сегодня, когда представители власти все чаще и все легче оскорбляются самыми разными вещами, небезынтересно познакомиться еще с одним сюжетом: с историей о том, как 120 лет назад суд занимался даже не анализом текста, а обосновал обвинение более чем сомнительной аллюзией.
До 1866 года адвокатура Российской империи существовала только в так называемом Западном крае и Прибалтийских губерниях (т. е. территориях, вошедших в состав России в XVIII в.). Ее организация и взаимоотношения с судебной властью в немалой степени отличались от тех принципов, которые были позже заложены в основу судебной реформы, но тем не менее это все же была профессиональная корпорация, хотя и довольно разобщенная. Случай, о котором пойдет речь далее, произошел в конце XIX в. с известным варшавским адвокатом Станиславом Киеньским.
Источник заимствования: https://pl.wikipedia.org/wiki/Stanisław_Kijeński
Сергей Аркадьевич Андреевский познакомился с Киеньским через несколько лет после описываемых событий, в 1904-м, когда они вместе защищали одного из обвиняемых в нашумевшем деле об убийстве известным польским революционером Каспржаком четырех полицейских (их подзащитный, случайно оказавшийся на месте преступления, был обвинен в соучастии). Андреевский аттестовал коллегу так: «Киеньский – опытный юрист, с профессорской эрудицией, весьма корректный, но недоверчивый и щепетильный в сношениях с русской юстицией»1.
Недоверие к русской юстиции было в силу вполне понятных причин свойственно многим польским адвокатам. Однако в описываемом весьма курьезном случае Киеньскому пришлось выступить защитником российского законодательства и даже сослаться на волю русского царя, к которому он вряд ли питал какие-либо теплые чувства.
Источник заимствования: https://pl.wikipedia.org/wiki/Marcin_Kasprzak
7 февраля 1897 года присяжный поверенный Киеньский явился в канцелярию 2-го уголовного департамента Варшавской судебной палаты по совершенно рядовому делу: ему требовалась копия приговора. Для ее получения должны были быть уплачены гербовый сбор и канцелярские пошлины, о чем адвокат, разумеется, знал и был готов их немедленно уплатить. Однако канцелярист Собичевский ответил, что соответствующие марки он не продает, а деньги принять не может, так как у него нет бухгалтерской учетной книги, и предложил Киеньскому отправиться за марками в гражданский департамент. Адвокат сослался на высочайшее повеление, датируемое 1866 годом, о том, чтобы секретари имели марки для продажи, на что его собеседник заявил, что оно ему не знакомо. Киеньский в процессе спора поинтересовался: «Значит, государь не для вас писал законы?», на что Собичевский страшно оскорбился (разговор происходил при других канцелярских служащих) и потребовал извинений, которых не последовало. Дело кончилось составлением протокола и выдвижением против присяжного поверенного обвинения по той же самой ст. 286 Уложения о наказаниях, на которую Сенат указал в деле Люстига: «Кто ругательными или поносительными словами оскорбит чиновника, хотя не в присутственном месте, но однакоже при исполнении им обязанностей службы или вследствие сего исполнения обязанностей его, тот за сие подвергается: заключению в смирительном доме от двух до четырех месяцев»2.
Источник заимствования: https://img-fotki.yandex.ru/get/9760/97833783.7d0/0_e49c9_5d0095e3_XXXL.jpg
Окружной суд не нашел в словах Киеньского ровным счетом ничего «ругательного или поносительного»; напротив, на основании свидетельских показаний было установлено, что адвокат в процессе спора говорил негромко и сдержанно, в то время как канцелярист был весьма раздражен. Приговор гласил: Киеньского признать по суду оправданным.
Однако товарищ прокурора Варшавского окружного суда Дмитрий Красовский, человек деятельный и очень внимательно относившийся к своей карьере «ока государева», принес апелляционный протест (дело слушалось без участия присяжных, и потому можно было апеллировать; в противном случае была допустима только кассация). Он считал, что адвокат должен был не пререкаться с канцеляристом – простым исполнителем, а обратиться к его начальству, а также обязан был помнить, «что на нем, как на лице, принявшем присягу, лежала, прежде всего, обязанность воздержаться в официальных отношениях от всего, что могло бы дать повод к заключению о неуважении к судебному месту»3. Судебная палата согласилась с доводами Красовского, оштрафовав Киеньского на 25 рублей.
Мы подошли к самому интересному. Что же оскорбительного было найдено в вопросе: «Значит, государь не для вас писал законы»? Палата сочла, что он является парафразом «известной русской поговорки», и именно подтекст носил оскорбительный характер. В решении указывалось, что Киеньский как выпускник русского университета не мог этого не понимать. Любопытно, что сама поговорка приведена не была.
Источник заимствования: https://scontent-waw1-1.xx.fbcdn.net/v/t1.0-9/37685565_273113083270335_2156324692149927936_n.jpg?_nc_cat=107&_nc_oc=AQmrqimC8047GmmpdTW55SOyAYBTENdOSLDESLHsbby-JM2BFZz0mGnDz3jBrQacYF8&_nc_ht=scontent-waw1-1.xx&oh=e756f15def6696660a8fab2a5cb7e16e&oe=5DDB6825
Разумеется, адвокат подал кассационную жалобу, и «дело о поговорке» отправилось в Сенат. Киеньский просил «не… забывать, что он – поляк, который мог и не знать и, действительно, не знал про существование какой-то оскорбительной поговорки, близко подходящей к той фразе, которую он произнес, обращаясь к секретарю Собичевскому. И неужели, – удивлялся он, – пребывание в университете должно служить гарантией, что человек изучил все поговорки: ведь не этим занимаются главным образом в университетах»4.
Источник заимствования: https://ru.wikipedia.org/wiki/Фойницкий,_Иван_Яковлевич
Заключение по делу в Сенате давал товарищ обер-прокурора уголовного кассационного департамента, крупнейший ученый-криминалист, многолетний профессор столичного университета Иван Яковлевич Фойницкий. Он согласился с мнением палаты, что фраза относится к числу «неприличных» (а не к «ругательным или поносительным» – точь-в-точь как в деле Люстига), и сенаторы, следуя его выводам, оставили приговор в силе.
Вряд ли могут быть сомнения в том, какую известную русскую поговорку усмотрели судьи и прокуроры в восклицании Киеньского: «Дуракам закон не писан». А вот действительно ли присяжный поверенный каламбурил – этого мы никогда не узнаем. Представляется маловероятным, чтобы, несмотря на совершенно свободное владение русским языком (и, вполне возможно, знание действительно очень распространенной поговорки), он в разговоре на польском языке подразумевал именно это. Скорее всего, это – домысел Красовского, для которого русский был родным, а желание «вступиться за поруганную честь судебного ведомства» напрямую было связано с его служебными перспективами (Дмитрий Дмитриевич торчал на одном месте без движения уже как минимум 7 лет). Есть и еще одно косвенное соображение «против».
Самое известное дело в его карьере пришло к Киеньскому в 1922 году. 30 декабря, в тот самый день, когда значительная часть бывшей Российской империи провозгласила себя Советским Союзом, он защищал Элигиуша Невядомского, известного художника, человека крайне правых, ультранационалистических взглядов, застрелившего двумя неделями ранее первого президента Второй Речи Посполитой (так – «Вторая республика» – неофициально называлось польское государство с 1921 года) Габриэля Нарутовича. В своей заключительной речи на процессе, закончившемся осуждением убийцы к смертной казни (приговор был приведен в исполнение месяцем позже), его адвокат, в частности, сказал: «Подобного тому, что совершил Невядомский, в истории Польши не было. Но и сама Польша никогда прежде не оказывалась в обстоятельствах, столь исключительных, как те, свидетелем которых был Невядомский. Польша никогда в такой степени не была поглощена чужаками. Невядомский видел, что во всех сферах жизни нас оттесняют, выбрасывают из седла. В этом – трагедия его поступка, трагедия его глубоко любящего, страдающего сердца… В своей речи пан Невядомский сказал, что видит Польшу превращаемой в Иудо-Польшу и что правительство создает для этого благоприятные условия… Это следует принять во внимание при оценке поступка Невядомского»5. Процитированные слова вызвали бурю восторга в стане правых и бурю негодования – у всех остальных, не желавших видеть свою страну «Польшей для поляков».
Трудно поверить, что при наличии огромного количества польских он имел в виду именно русскую поговорку, не правда ли?
1 Андреевский С.А. Дело в Варшаве (рассказ из судебной практики): https://memuarist.com/ru/events/86133.htm.
2 Сборник статей Уложения о наказаниях, разъясненных: 1. Решениями Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената за 1866, 1867 и 1868 гг. 2. Решениями Первого и Второго общих собраний Правительствующего сената. 3. Некоторыми другими решениями и указаниями / Сост. Н. Шрейбер. СПб., 1869. С. 96–97.
3 Розенцвейг Г.О. Из залы суда. Судебные очерки и картинки. СПб, 1900. С. 106.
4 Там же. С. 107.
5 Paul Brykczynsky. Primed for Violence: Murder, Antisemitism, and Democratic Politics in Interwar Poland / Madison, Wisconsin, 2016. P. 120.
