30 июня 2021 г. утвержден второй в текущем году Обзор судебной практики Верховного Суда РФ, в котором обобщены правовые позиции по недавно рассмотренным делам.
Как и ранее, наиболее объемный пул разъяснений представлен в разделе, посвященном позициям Судебной коллегии по экономическим спорам. Примечательно, что в этот раз банкротная практика заняла не столь значительную часть данного раздела, и в обзор вошло большое количество судебных актов СКЭС по различным категориям споров – от налоговых до споров в сфере интеллектуальной собственности.
Обзор, на мой взгляд, не содержит «прорывных» позиций, которые действительно были бы направлены на формирование практики нижестоящих судов, – содержащиеся в нем разъяснения в основном были ранее озвучены ВС, который снова вынужден их напоминать.
Именно это, пожалуй, наиболее прискорбно, поскольку свидетельствует о том, что нижестоящие суды неохотно учитывают позиции Верховного Суда. Это значит, что в делах с идентичными фактическими обстоятельствами правовое разрешение спора полностью зависит от широкой дискреции суда, который может и не внять доводам стороны, основанным на сформированных в обзоре ВС позициях.
Признаюсь, в моей практике есть аналогичные примеры, когда существует конкретная позиция высшей инстанции, но нижестоящие суды ее игнорируют, оставляя «за скобками». Думаю, это объясняется тем, что нижестоящие суды исходят из того, что факт неприменения в конкретном споре сформированной ВС судебной практики не гарантирует участнику спора, не согласному с вынесенными судебными актами, что его жалоба, основанная на указанных разъяснениях, будет передана для рассмотрения в Судебную коллегию ВС. Тем самым создается предпосылка для некоего «процессуального парадокса», когда позиция есть, но ее применение не обязательно.
В связи с этим вспоминается практика ВАС РФ, разъяснения которого были едва ли не законом, и нижестоящие суды, полагаю, подспудно осознавали, что игнорирование этих позиций может быть пресечено уже на уровне апелляционной инстанции. Сейчас это больше напоминает «рулетку».
Возвращаясь к Обзору № 2, хотелось бы отметить наиболее интересные, на мой взгляд, позиции.
Первое. Определение от 17 марта 2021 г. № 302-ЭС20-19914, в котором Коллегия по экономическим спорам указала на законность прекращения нижестоящими судами производства по обособленному спору в банкротном деле в связи с отказом инициатора спора от заявленных требований (п. 21 обзора).
В данном определении Суд применил аналогию с рассмотрением дел о защите прав и интересов группы лиц (так называемые «групповые иски») и сделал несколько важных с точки зрения правоприменения выводов.
Инициатор обособленного спора, выступающий с требованием о признании сделки в деле о банкротстве недействительной, фактически выступает «от имени конкурсной массы» должника, являясь одновременно представителем как должника, так и группы кредиторов. Этот вывод вытекает из того, что результатом рассмотрения данного спора должно стать либо пополнение конкурсной массы, либо освобождение должника от необоснованных обязательств. Таким образом, интересы выгодоприобретателей по сделке противопоставляются интересам сообщества кредиторов должника.
Как следует из определения, отказ инициатора от требования в обособленном споре не должен и не может влечь автоматическое прекращение производства по данному спору, поскольку умаляет право остальных участников обособленного спора (а по сути – всех участников банкротного дела) на продолжение рассмотрения заявленных требований по существу и фактически лишает их в дальнейшем возможности заявить тождественное требование в силу прямого предписания п. 3 ч. 1 ст. 150 АПК РФ.
Таким образом, во избежание подобных рисков ВС фактически описал пошаговую инструкцию, регулирующую порядок действий в аналогичных ситуациях.
Арбитражный суд, рассматривающий обособленный спор, при получении заявления об отказе от требования обязан отложить разбирательство и указать в определении на возможность замены инициатора спора иным участвующим в деле лицом. Если заявление о замене инициатора поступает, суд прекращает производство по обособленному спору в отношении лица, заявившего отказ, заменяет его иным лицом и продолжает рассмотрение требования по существу. Только в случае непоступления заявления о замене суд вправе прекратить производство по спору.
При этом ВС особо подчеркнул, что ни суд, ни первоначальный инициатор не обязаны уведомлять иных участников обособленного спора о возможности замены инициатора.
В этом смысле можно провести аналогию с косвенными исками участников хозяйственных обществ по корпоративным спорам, когда участник также выступает в интересах общества и имеет опосредованный интерес, а иск подается с заблаговременным уведомлением остальных участников общества, чтобы они также могли вступить в спор на стороне корпорации под угрозой утраты процессуального права на предъявление тождественного требования в отдельном споре, если в текущем споре инициатором заявлен отказ.
Несомненно, указанный подход обоснован, поскольку направлен, прежде всего, на защиту интересов независимых кредиторов, в том числе в ситуации, когда отказ от требований может быть заявлен в целях лишения участников банкротных споров права на предъявление в дальнейшем тождественных требований. В этом смысле создаются определенные гарантии (безусловно, не всеобъемлющие, но от этого не менее эффективные), которые должны обеспечить повышение уровня правовой защиты участников дел о банкротстве.
Второе. Определение от 23 марта 2021 г. № 305-ЭС20-16189 (п. 24 обзора) также представляет особый интерес, поскольку развивает судебную практику, направленную на более полное обеспечение имущественных интересов кредиторов вне рамок дел о банкротстве, когда кредитор не успел в судебном порядке взыскать просроченную задолженность в связи с исключением должника из ЕГРЮЛ в административном порядке как недействующего юрлица.
Не могу назвать представленные в данном определении разъяснения обладающими правовой новизной, поскольку выводы, которые в нем приведены, давно нашли отражение в судебных актах нижестоящих судов. Тем не менее то, что Суд обратил внимание на указанную проблему, свидетельствует, судя по всему, об отсутствии единообразия в подходах судов в аналогичных ситуациях.
Итак, лицо, чьи права нарушены в результате исключения должника из ЕГРЮЛ, вправе в течение года с момента исключения заявить возражения относительно данного обстоятельства. При рассмотрении возражений кредитора необходимо установить фактическое прекращение деятельности исключенным юрлицом. То, что на момент исключения должник обладал формальными признаками недействующего юрлица (непредставление отчетности в течение года, отсутствие движения денежных средств по расчетному счету), не всегда является основанием для отказа в удовлетворении требования кредитора о восстановлении юрлица в ЕГРЮЛ. Таким обстоятельством не может служить также отсутствие обращения кредитора с возражениями на предстоящее исключение в регистрирующий орган в течение установленного срока с момента публикации соответствующего решения. Если должник вплоть до момента исключения не давал оснований полагать о прекращении его деятельности (участвовал в судебных заседаниях, вел переговоры и т.д.), кредитор вправе рассчитывать на восстановление своих прав путем восстановления исключенного юрлица в Реестре.
Подобную практику, полагаю, можно назвать состоявшимся трендом закрытия выходов для недобросовестных бенефициаров и контролирующих лиц, что в принципе согласуется с общей направленностью попыток максимально полной защиты интересов кредиторов и расширения и укрепления соответствующего правового инструментария.
Третье. С точки зрения правоприменения интересными представляются выводы, представленные в п. 29 обзора, в котором приведена выдержка из Определения от 28 января 2021 г. № 310-ЭС20-15694.
В данном определении Верховный Суд сделал неоднозначный вывод: восполнение утраченных запасов недр природной среды вследствие естественных процессов не может являться основанием для освобождения недропользователя от обязанности возместить причиненный вред государству как собственнику недр.
ВС основывался на том, что отсутствие у недропользователя лицензии на добычу недр является самостоятельным основанием для его привлечения к гражданско-правовой ответственности в виде возложения обязанности по компенсации стоимости добытых недр.
На мой взгляд, здесь возникает сугубо догматический вопрос: судя по фабуле, в ходе рассмотрения дела извлеченный объем недр был восполнен природной средой, и ущерб как таковой отсутствовал. При этом деликтная ответственность наступает при наличии всей совокупности элементов гражданского правонарушения: наличие вреда, противоправность действий его причинителя, наличие причинно-следственной связи между возникновением вреда и противоправными действиями, вина причинителя вреда.
В отсутствие всех элементов деликта оснований для привлечения к ответственности нет. Здесь логика Суда направлена скорее не столько на учет положений ст. 1064 ГК РФ, сколько на защиту госсобственности безотносительно к правовым обоснованиям и способам такой защиты.
В указанном случае напрашивается аналогия с причинением вреда окружающей среде – в такого рода спорах законодательством предусмотрены два способа восстановления нарушенного права: либо восстановление окружающей среды до состояния, предшествующего нарушению (например, обязать высадить деревья), либо компенсация стоимости ущерба (к примеру, взыскать стоимость вырубленных зеленых насаждений). Соответственно, при натуральном восстановлении утрачивается субъективное право на взыскание компенсации. Здесь логика понятна.
Однако в определении ВС логика, на мой взгляд, остается шаткой и, возможно, – требующей дополнительного мотивирования, поскольку при текущем обосновании выводы Коллегии по экономическим спорам противоречат существу законодательного регулирования деликтной ответственности.
Четвертое . Определение от 9 марта 2021 г. № 301-ЭС20-19679, в котором Суд разрешил вопрос на стыке банкротного и налогового законодательства (п. 35 обзора).
В указанном споре рассматривалась возможность организации-покупателя, являющегося плательщиком НДС, принять к вычету суммы налога, предъявленные ему предприятием-продавцом, признанным банкротом.
Полагаю, здесь выводы Суда более чем мотивированы и направлены в первую очередь на сохранение стабильности гражданского оборота, когда его участником является банкрот, продолжающий в ходе конкурсного производства осуществлять производственную деятельность.
Отвечая на поставленный вопрос, Экономколлегия указала, что в такой ситуации привлечение покупателя к налоговой ответственности и лишение его права принять к вычету предъявленные суммы НДС не отвечают конституционным установлениям, приведенным в Постановлении Конституционного Суда РФ от 19 декабря 2019 г. № 41-П.
Таким образом, Верховный Суд в очередной раз подтвердил уже неоднократно высказанную позицию, что лишение налогоплательщика права на применение вычетов возможно лишь при установлении направленности его действий на уклонение от уплаты НДС совместно с лицами, не осуществлявшими реальной экономической деятельности. В отсутствие таких доказательств решение налогового органа о привлечении налогоплательщика к ответственности неправомерно.
Надеюсь, тенденция неприменения нижестоящими судами разъяснений Верховного Суда, представленных как в отдельных определениях, так и в обзорах судебной практики, все же постепенно будет «сходить на нет», позволяя участникам судопроизводства иметь возможность прогнозировать возможный исход рассматриваемых споров.
