Пытки в России, в отличие от большинства европейских государств, до сих пор не криминализированы. То, каким образом в УК РФ раскрывается понятие «пытка» в примечании к ст. 117 («Истязание»), не соответствует общепризнанным международным нормативным правовым актам, содержащим запрет пыток и описание этого грубого нарушения прав человека. Деяние, имеющее признаки пытки в международном понимании, в российском законодательстве чаще всего охватывается положениями ч. 3 ст. 286 УК РФ. В связи с этим никто из правозащитников – да и, пожалуй, само государство – не смогли бы привести точную статистику о том, представители каких органов, как именно и как часто применяют пытки, а также назвать число лиц, которые понесли уголовное наказание за совершенные преступления.
За время своей правозащитной деятельности, начиная с 2000-х, юристам общественной организации «Комитет против пыток» удалось добиться вынесения обвинительных приговоров в отношении 138 сотрудников правоохранительных органов, применявших в своей деятельности пытки. Основную часть осужденных составляют полицейские и лишь единицы – сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний. Данная статистика, полагаю, отражает общую картину по стране и обусловлена отнюдь не тем, что в учреждениях уголовно-исполнительной системы пытают меньше. Только работа по конкретным делам приоткрывает завесу происходящего в пенитенциарных учреждениях на самом деле.
Так, за последние три года в Оренбургской области были вынесены три обвинительных приговора в отношении нескольких офицеров ФСИН, под чьим непосредственным руководством сотрудники учреждения пытали и издевались над осужденными: избивали, применяли сексуальное насилие и прочие незаконные действия, в том числе повлекшие смерть осужденного. Данные дела получили широкий резонанс в Оренбургской области. То, что уголовные дела по факту пыток в учреждениях УИС дошли до суда – скорее исключение нежели правило. Если бы не упорство правозащитников и самих осужденных, пострадавших от пыток, все три дела были бы «спущены на тормозах». Ведь каждое из расследований по указанным фактам, несмотря на то, что осужденные заявляли о них своевременно (еще в 2013 г.), – продолжалось по несколько лет, многократно приостанавливалось либо прекращалось.
Однако факт вынесения обвинительных приговоров и масса сопутствующих обстоятельств нарушения прав осужденных, установленных в ходе судебных заседаний, не стали в диалоге с государством веским аргументом в пользу констатации серьезности проблемы пыток в исправительных учреждениях. И прокуратура по надзору за соблюдением законов в Оренбургской области, и представители УФСИН, и Уполномоченный по правам человека в Оренбургской области в общении с правозащитниками продолжают настаивать, что нарушения прав человека на территории исправительных учреждений носят эпизодический, а не систематический характер. В подтверждение данной позиции приводится обычно аргумент, что число сотрудников ФСИН, привлеченных к ответственности за такие преступления, ничтожно мало.
Следует отметить, что преступления, совершаемые сотрудниками учреждений УИС на территории самих учреждений, носят глубоко латентный характер. О причинах стоит упомянуть отдельно.
Сотрудники ФСИН, совершившие преступления в отношении осужденных, имеют много возможностей скрыть факт преступления: удалить видеозаписи с регистраторов и камер видеонаблюдения, смыть следы крови, сделав, если понадобится, ремонт в помещении, где применялись пытки, максимально изолировать избитого осужденного, пока не сойдут следы побоев, – для этого зачастую фальсифицируется материал о совершении осужденным проступка, и тот помещается в ШИЗО. Если причиненные телесные повреждения скрыть невозможно, в целях придания применению силы видимости законности составляется рапорт о том, что осужденный якобы оказал неповиновение либо пытался напасть на сотрудника. Нужно ли говорить, что при этом никакие видеозаписи, подтверждающие отраженную в рапорте информацию, не представляются? Кроме того, сотрудники колоний и СИЗО всегда с легкостью найдут «очевидцев» из числа других осужденных, которые подтвердят любую, даже самую нелепую версию о механизме получения пострадавшим телесных повреждений.
Например, в Оренбургской области в сентябре 2013 г. и.о. начальника СИЗО-2 (г. Орск Оренбургской области) Евгений Шнайдер и его подчиненный Виталий Симоненко избили осужденного Владимира Ткачука, впоследствии скончавшегося от перелома костей черепа. У него были также повреждены и другие части тела. Помимо Ткачука были избиты еще двое осужденных. Однако впоследствии наряду с другими свидетелями из числа осужденных и сотрудников ФСИН пострадавшие осужденные дали первичные показания о том, что умерший Владимир Ткачук якобы сообщал им о том, что ему на голову незадолго до смерти упала доска.
Еще одним серьезным препятствием на пути правосудия встает деятельность отделов Следственного комитета РФ, расследующих уголовные дела о совершении преступлений сотрудниками ФСИН. Практически во всех случаях следователи месяцами, а то и годами отказывают в возбуждении уголовных дел, а если и возбуждают, то потом всячески пытаются их прекратить. Например, по упомянутому делу «о падении на голову доски» следователи шесть раз отказывали в возбуждении уголовного дела и шесть раз потом прекращали возбужденное дело.
Думается, что дело, в первую очередь, не в сложности расследования, а в ряде других факторов. Следственный орган работает в тесном взаимодействии с оперативной службой ФСИН. Отбывающие в пенитенциарных учреждениях осужденные – для следователей ценнейший источник информации. Как объясняют иногда сами следователи, стоит какому-нибудь районному следственному отделу всерьез начать работу по делу в отношении сотрудников ФСИН, как сразу ухудшается работа по другим делам, где необходима помощь оперативников «тюремного» ведомства.
Другая часть проблемы неэффективности расследования объясняется еще банальнее – некоего рода кумовством. Практика показывает, что чем дальше от региональных центров находятся исправительные учреждения, тем ближе отношения между их сотрудниками и «людьми в погонах» из иных ведомств – прокурорами, следователями и даже судьями. Эти люди представляют собой некое сообщество, в котором все считают друг друга «своими». Так, когда дело Ткачука рассматривалось в суде, медицинская сестра исправительного учреждения в ходе судебного заседания пояснила, что во время ее допроса следователь обсуждала с начальником СИЗО детали расследования. Впоследствии следователь была уволена, но сам факт во многом показателен.
Во всех случаях, имеющихся в практике Комитета против пыток, уголовные дела начинали эффективно расследоваться только после их изъятия из районных следственных отделов и передачи на уровень выше – в отделы по расследованию особо важных дел при региональных управлениях СК России. Но чтобы добиться соответствующей передачи, надо убедить руководство следственного управления в том, что дело получило общественный резонанс и «местные» следователи не справляются.
Из опыта юристов Комитета против пыток можно сделать важный вывод: представляя интересы лиц, в отношении которых в учреждениях УИС предположительно были применены пытки, не стоит занимать выжидательную позицию – время в любом случае работает не на пользу качеству расследования. Стратегия и тактика должны носить наступательный характер – следственный орган надо «тормошить» ходатайствами и жалобами до тех пор, пока не появятся очевидные признаки того, что следователи всерьез занялись расследованием, а не имитацией работы. Наступление, на наш взгляд, нужно начинать именно на следственный орган, от действий или бездействия которого зависит многое: будут ли изъяты видеозаписи, зафиксированы телесные повреждения, обеспечена безопасность ключевых свидетелей и самих пострадавших.
Кроме того, необходимо сразу обжаловать все незаконные действия и бездействие: не направили вовремя итоговое процессуальное решение, не ответили на ходатайство, не провели важные первичные проверочные либо следственные действия – сразу жалобу в суд и запись на прием к руководителю следственного органа с обращением по всем фактам волокиты. Расследование по делам данной категории начинается, как правило, только после того как в СУ СК РФ соответствующего региона начинают понимать, что «прикрывать» преступление «себе дороже», поскольку под удар ставится репутация следственного органа, да и конкретные должностные лица в управлении могут потерять не только премии, но и должности либо работу.
К слову, следственный орган зачастую начинает уделять серьезное внимание делу о применении пыток лишь тогда, когда соответствующая жалоба коммуницирована ЕСПЧ либо если по ней Европейским Судом вынесено решение. К сожалению, на практику ЕСПЧ в своей деятельности ориентируются в основном юристы правозащитных организаций – следователи и суды поверхностно относятся к его выводам, зачастую игнорируют правовые позиции Суда. Вместе с тем влияние практики ЕСПЧ на данную категорию дел имеет важное значение – одним из доказательств является уход отечественных судов от назначения условных наказаний должностным лицам за применение пыток. Суды по-прежнему выносят достаточно мягкие приговоры, но, тем не менее, чаще всего в виде реального лишения свободы.
Отмечу, что принятый недавно Федеральный закон от 19 июля 2018 г. № 197-ФЗ «О службе в уголовно-исполнительной системе Российской Федерации и о внесении изменений в Закон Российской Федерации “Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы”» вряд ли существенно повлияет на ситуацию с пытками в исправительных учреждениях, поскольку его положения скорее конкретизируют правовой статус сотрудника ФСИН и упорядочивают внутриведомственные взаимоотношения, а не обеспечивают гарантии того, что сотрудники пенитенциарных учреждений откажутся от практики применения насилия к осужденным.
Полагаю, что одной из таких гарантий для осужденных могло бы стать снятие запрета на использование мобильной связи в исправительном учреждении, чтобы осужденный мог находиться в постоянном (или достаточно регулярном) контакте с родными, а также с теми, кто незамедлительно отреагирует, если он сообщит о насилии или вдруг перестанет выходить на связь. Также важными гарантиями явились бы детальная регламентация и повсеместное использование камер видеонаблюдения и видеорегистраторов, введение серьезной ответственности сотрудников ФСИН (вплоть до увольнения) за неиспользование данных технических средств. Кроме того, необходимо обеспечить синхронное поступление записей с устройств учреждений на сервер, который находился бы в управлении ФСИН по региону, и увеличить срок хранения этих записей до года. Перечисленные меры – лишь малая часть того, что можно сделать. Конечно, они не дадут полной гарантии, что пытки прекратятся, однако количество и степень их жестокости, на мой взгляд, сократятся на порядок.
Однако думается, что в ближайшее время вряд ли ожидается серьезное реформирование системы ФСИН. Полагаю, государство будет направлять свои усилия лишь на улучшение имиджа ведомства, а не на защиту лиц, отбывающих наказания, от произвола тех, кто обеспечивает исполнение наказаний.
