Те, кто занимается вопросами защиты прав субъектов предпринимательской деятельности в уголовном процессе, не понаслышке знают, что мера пресечения в виде заключения под стражу, применяемая к подозреваемым и обвиняемым в совершении «экономических» преступлений, крайне негативно влияет на бизнес, нередко приводя его к банкротству и, соответственно, к потере сотнями граждан рабочих мест и источника дохода, снижению поступлений в бюджет. Именно такие последствия обусловливают необходимость поиска новых путей для изменения негативных тенденций правоприменительной практики, связанной с мерой пресечения в виде заключения под стражу для субъектов предпринимательской деятельности. Очевидно, что такая повышенная забота о предпринимателях не является следствием их привилегированного положения, а продиктована необходимостью защитить целый спектр прав и законных интересов очень большого круга лиц.
Напомню, именно эти причины стали предпосылками к введению Федеральным законом от 29 декабря 2009 г. № 383-ФЗ в УПК РФ ч. 1.1 ст. 108, изначально предполагавшей ограничение при избрании меры пресечения для лиц, которым инкриминировались налоговые преступления. Далее Федеральным законом от 7 апреля 2010 г. № 60-ФЗ в УК и УПК РФ были внесены поправки, расширившие список составов преступлений, по которым предполагается ограничение, предусмотренное ч. 1.1 ст. 108 УПК, причем были включены составы, по которым, – как и в случае с налоговыми преступлениями, – ограничение на избрание меры пресечения в виде заключения под стражу применяется без всяких оговорок, кроме ситуаций, когда подозреваемый или обвиняемый не имеет места постоянного жительства на территории России, личность его не установлена, им нарушена ранее избранная мера пресечения либо он скрылся от следственных органов или суда.
Законодателем регулярно предпринимаются попытки изменить негативные тенденции. Как уже отмечалось, вначале ст. 108 УПК была дополнена ч. 1.1. Далее Федеральным законом от 2 августа 2019 г. № 315-ФЗ в Кодекс были внесены поправки, позволившие надеяться на серьезные изменения в правоприменительной практике, так как законодатель расширил определение субъектов и понятие предпринимательства до иной экономической деятельности, распространив на него ограничения в избрании меры пресечения, предусмотренные в ч. 1.1 ст. 108 УПК. Хотя уже в самом определении как в действующей, так и в предлагаемой редакции наблюдаются значительные изъяны, так как лицо может привлекаться как бенефициар, при этом его участие в юридическом лице может быть опосредованным – через другую компанию, но при формальном подходе он уже не будет попадать в круг обозначенных в обсуждаемой норме субъектов, когда речь не идет о четко определенных составах, при инкриминировании которых мера пресечения в виде заключения под стражу избирается только в крайних случаях, упомянутых в п. 1–4 ч. 1 ст. 108 УПК.
Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 11 июня 2020 г. № 7 в п. 7 Постановления от 19 декабря 2013 г. № 41 «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога и запрета определенных действий» были внесены изменения. Законопроектом № 253849-8 их предлагается закрепить законодательно. Учитывая, что нормы фактически носили рекомендательный характер для судов при разрешении вопроса об избрании меры пресечения, стоит оценить их эффективность на сегодняшний день.
Как показывает практика, с принятием поправок в Постановление Пленума ВС от 19 декабря 2013 г. № 41 число предпринимателей, содержащихся под стражей, снижается, и это, на мой взгляд, серьезное достижение. Однако снижается оно не теми темпами, как планировалось, ведь, по замыслу законодателя, мера пресечения в виде заключения под стражу для данной категории подозреваемых или обвиняемых должна действительно быть исключительной. При этом мера пресечения в виде заключения под стражу продолжает активно применяться – даже при наличии возможности использовать альтернативные меры, когда есть все основания полагать, что они могут быть достаточными. В связи с этим практика свидетельствует, что положения ч. 1.1 ст. 108 УПК по тем составам, где их применение предусмотрено без оговорок, применяются успешно, а по составам, предусматривающим отсылку к совершению преступления в сфере предпринимательской деятельности, – увы, очень редко.
Подготовленный и представленный в Госдуму Верховным Судом проект поправок в УПК является очередной попыткой изменить негативные тенденции, оградить предпринимателей от необоснованного применения меры пресечения в виде заключения под стражу. Но если смотреть на законопроект объективно – без учета юридико-технических недостатков, на которые обратило внимание Правовое управление Государственной Думы, все же, думается, сложно утверждать, что поправки действительно станут решением проблемы, хотя и создадут дополнительные «фильтры», способствующие снижению количества удовлетворяемых ходатайств об избрании меры пресечения в виде стражи. Имеются также основания полагать, что поправки станут «триггером» для очередного снижения числа предпринимателей, в отношении которых избирается стража. Однако, несмотря на попытки законодателя создать достаточно оснований для значительного уменьшения числа предпринимателей, содержащихся в СИЗО, отсутствие желания правоприменителей изменить сложившуюся тенденцию способно свести на нет все законодательные усилия.
Поэтому проблема, полагаю, кроется скорее в правоприменительной практике, нежели в законодательстве.
Если говорить о реальном решении проблемы, то, на мой взгляд, вряд ли возможно спроектировать совершенную норму УПК таким образом, чтобы оградить предпринимателей от заключения в СИЗО, оставив применение такой меры пресечения в исключительных случаях, но обеспечив в то же время возможность ее избрания для лиц, которые обвиняются по общеуголовным частям УК и лишь мимикрируют под предпринимателей. В связи с этим, как представляется, к решению проблемы нужно подходить комплексно.
В частности, речь идет о выделении специальных составов преступлений, по которым без оценочных категорий ведения предпринимательской или иной экономической деятельности предписано избрание меры пресечения в виде заключения под стражу только в исключительных случаях. Практика показывает, что при наличии прямого указания – как, например, в ч. 5–7 ст. 159, ст. 190–199 УК, – проблемы в правоприменительной практике при избрании меры пресечения отсутствуют, что подтверждается статистикой ОНК. Так, на дату публикации этого материала только два предпринимателя, обвиняемые по ст. 190–199 УК, содержатся под стражей в московских СИЗО. Что касается применения этой меры к общеуголовным частям ст. 159 УК, отмечу, что проблема продолжает существовать, причем показатели официальной статистики в отношении числа предпринимателей, обвиняемых по ст. 159 УК и содержащихся под стражей, будут ниже, чем в реальности. Действительно, невозможно оценить в полной мере реальную картину проблемы по общеуголовным частям ст. 159 УК в связи с избранием меры пресечения в виде стражи для предпринимателей, поскольку далеко не всегда правоприменитель указывает в карточке этот статус.
Так, на запрос Экспертного центра по уголовно-правовой политике и исполнению судебных актов заместитель ОНК г. Москвы Ольга Дружинина ответила, что в настоящее время в московских СИЗО содержатся 10 228 человек, что на 14,3% выше лимита. При этом официально предпринимателей из них – 171 человек, но по той причине, что в случае, когда предприниматель привлекается по общеуголовным частям ст. 159 УК, в карточке не указывается, что данное лицо является субъектом предпринимательской деятельности. По данным ОНК, число предпринимателей, содержащихся под стражей, составляет около 10% (то есть около 1000 человек), но эта статистика не официальная, так как надо опросить каждого из указанных лиц, проверить факты, на которые они ссылаются. При этом возможно, что данные по числу содержащихся в СИЗО предпринимателей близки к называемым ОНК г. Москвы, так как, например, при инкриминировании мошенничества при возмещении НДС следователи крайне редко выставляют в карточке отнесение привлекаемого лица к субъектам предпринимательской деятельности при очевидности совершения деяния именно в этой сфере. При инкриминировании мошенничества в связи с исполнением госконтракта ситуация еще сложнее.
Таким образом, в решении вопроса о защите прав субъектов предпринимательской деятельности в уголовном процессе одной лишь корректировки УПК, на мой взгляд, недостаточно. Как представляется, выделение специальных составов преступлений и включение их в список наряду с ч. 5–7 ст. 159, ст. 199 УК будет выходом на новый уровень в решении проблемы.
Что касается исключения из проекта закона согласия прокурора, то, полагаю, вряд ли это существенно повлияет на практику, так как количество дел, в которых мера пресечения в виде стражи принималась вопреки возражениям прокуратуры, не так велико. При этом такая мера создавала бы увеличение и без того значительной нагрузки на органы прокуратуры. В связи с этим, как представляется, вопрос может быть решен на уровне постановления Пленума ВС о недопустимости удовлетворения ходатайства следователя об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в случае возражения прокурора в судебном заседании.
При этом предусмотренные проектом поправок в ст. 223 УПК дополнительные гарантии, препятствующие необоснованному продлению срока заключения под стражу, помогут улучшить ситуацию при решении вопроса, когда на местном уровне сложилась определенная практика при избрании меры пресечения, суды и прокуратура не оценивают критически доводы, представляемые в обоснование продления срока следствия и содержания подозреваемых (обвиняемых, подсудимых) под стражей.
Таким образом, необходим комплексный подход к решению проблемы избрания для предпринимателей меры пресечения в виде заключения под стражу, что должно означать необходимость обращаться не только к процессуальным, но и к квалификационным, а также организационно-структурным аспектам.
