Об оценке эффективности расследования сексуального насилия

Иногда маленькое, на первый взгляд, решение может обладать как большими достоинствами, так и серьезными недостатками. 20 ноября 2018 г. Европейский Суд по правам человека вынес Постановление по делу «С.Н. против России» (жалоба № 11467/15). В 2012 г. отец заявительницы, которая в тот момент еще была несовершеннолетней, сообщил в дагестанскую полицию о принуждении заявительницы к сексу со стороны нескольких мужчин. Многочисленные эпизоды происходили в течение двух лет, а первый – еще до того, как заявительница достигла возраста согласия.

Заявительница смогла представить ряд доказательств в поддержку заявления о преступлении (например, видеозапись одного из эпизодов) и указать следствию на возможность сбора других доказательств, в частности образцов ДНК подозреваемых и обвиняемых, но расследование началось лишь спустя пять месяцев после заявления и после четырех отказов в возбуждении уголовного дела. Восемь подозреваемых и обвиняемых были задержаны, однако освобождены через несколько дней. Несмотря на подтверждение показаний заявительницы полиграфом и опровержение им же показаний одного из обвиняемых, следствие решило не исследовать видеозаписи, биллинг звонков и биологические материалы, не проверять автомобили, которыми пользовались насильники, и прекратить расследование. Хотя по жалобам заявительницы суды Республики Дагестан признавали постановления о прекращении расследования незаконными, следствие лишь отменяло эти постановления, чтобы на следующий день принять новые, ничем не отличающиеся от раскритикованных судами.

Комитет из трех страсбургских судей установил нарушение ст. 3 и 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция) (запрет пыток и право на уважение частной и семейной жизни), поскольку российские власти не провели эффективного расследования утверждений заявительницы о многих случаях сексуального насилия в ее отношении.

Проверка Европейским Судом эффективности расследования изнасилования частными лицам отличает данное дело от похожего на него (Постановление ЕСПЧ от 22 октября 2015 г. по делу «С.М. против России», жалоба № 75863/11), в котором Суд ограничился прямым применением собственной практики¹ о том, что отказ в возбуждении полноценного уголовного дела составляет нарушение ст. 3 Конвенции.

Решение ЕСПЧ подчеркивает недостатки российской следственной системы (1), и это при том, что Суд не пока не пошел достаточно далеко в международно-правовой оценке неспособности государств расследовать сексуальное насилие (2).

1. Нерасследование изнасилований – нарушение обязательств государства по ст. 3 и 8 Конвенции

Поскольку решения российских судов не привели к активизации следствия, заявительница утверждала в Европейском Суде, что расследование сексуального насилия против нее было неэффективным: оно было начато слишком поздно, следствие не смогло собрать и проанализировать доказательства, на которые заявительница указывала, устранить противоречия между собранными доказательствами и т.д.

Правительство же заявило, что уголовное дело было возбуждено, проведены экспертизы, допрошены подозреваемые и обвиняемые, которые отрицали применение насилия в отношении заявительницы, между заявительницей и насильниками была проведена очная ставка, а потому расследование было эффективным. При этом постановления Советского районного суда г. Махачкалы, которыми прекращение уголовного преследования было признано незаконным, Правительство России вообще никак не прокомментировало.

Европейский Суд решил подойти к делу как не ставящему никаких новых правовых вопросов, ограничившись оценкой того, соответствовало ли расследование в данном деле критериям эффективности, уже давно и четко разработанным в страсбургской практике². В делах о расследовании сексуального насилия со стороны частных лиц Суд ранее допускал, что заявление потерпевшей может быть проверено еще до возбуждения уголовного расследования³. Поэтому в данном деле Суд начал свой анализ с доследственной проверки и заключил, что в первый ее месяц следователь занимался лишь опровержением показаний потерпевшей вместо установления того, что произошло на самом деле, и сохранения возможности собрать доказательства, а в последовавшие четыре месяца – дословно воспроизводил свои отказы в возбуждении уголовного дела (п. 50 постановления Суда по комментируемому делу).

Когда уголовное дело все же было возбуждено, следствие не смогло, по мнению Суда, исправить допущенные ошибки: не были найдены и изучены мобильные телефоны агрессоров, не установлены машины, которыми они пользовались, не разрешены противоречия в показаниях потерпевшей и обвиняемых, не приведено никаких объяснений невозможности получить биллинг соединений между потерпевшей и подозреваемыми и обвиняемыми (п. 51 постановления). Европейский Суд заключил, что, хотя перед следователями стояла непростая задача, многомесячные задержки и недочеты следствия поставили под вопрос эффективность реакции властей на заявление потерпевшей об изнасиловании и лишили уголовный процесс в данном деле смысла (п. 52 постановления).

Конвенция требует, что решение Европейского Суда о ее нарушении должно приводить не только к выплате компенсации заявителю и принятию общих мер для предотвращения подобных нарушений, но и к принятию мер для исправления нарушения в конкретном деле. В делах, подобных делу С.Н., это должно означать новое расследование, способное установить и наказать виновных. Но расследование уже признавалось неэффективным российскими судами, однако их постановления не приводили к сколь-нибудь осмысленным следственным действиям – и это подтвердили судьи в Страсбурге. Поэтому нет никаких предпосылок для ожидания от Следственного комитета новых следственных действий, предъявления обвинения и передачи дела в суд – эта возможность следователям ранее предоставлялась неоднократно и ни разу не была использована. Постановление Европейского Суда выглядит, таким образом, еще одним судебным актом, похожим на принятый в порядке ст. 125 УПК РФ, только с присуждением компенсации.

2. Европейский Суд упустил возможность оценить проблемы, стоящие за нарушением Конвенции

Практика Европейского Суда предусматривает возможность рассмотрения дел о насилии в отношении женщин, в том числе сексуальном, в более широком контексте, нежели в обсуждаемом деле.

Во-первых, Суд упустил возможность указать на особую уязвимость заявительницы и, как следствие, на обязанность властей отнестись к расследованию сексуальных преступлений в отношении женщин на Северном Кавказе с особой тщательностью. Ранее в своей практике Суд неоднократно отмечал, что некоторые группы женщин особенно уязвимы к насилию. В Постановлении по делу от 4 декабря 2003 г. «М.С. против Болгарии» (п. 183) Суд указал на особую уязвимость несовершеннолетних девушек, а также на особые психологические факторы, которые обусловливают их специфическую реакцию на сексуальное насилие (например, отсутствие сопротивления). Большая Палата в Постановлении от 9 июня 2009 г. по делу «Опуз против Турции», жалоба № 33401/02 (п. 161), признала уязвимость заявительницы в связи с ее «социальным происхождением, а именно в связи с уязвимым положением женщин на юго-востоке Турции». Комитет по ликвидации дискриминации в отношении женщин (КЛДЖ) выделяет насилие в отношении женщин на Северном Кавказе в отдельную проблему⁴.

Аналогичным образом в деле С.Н. заявительница утверждала, что она была особенно уязвима к определенному виду сексуального насилия – принуждению к вступлению в половую связь под угрозой распространения порочащих сведений, учитывая ее юный возраст и существование так называемой «культуры чести» в регионе ее проживания (п. 45 постановления). В сложившихся обстоятельствах ее отказ насильникам был бы равнозначен возможным неблагоприятным последствиям для нее самой и для ее родственников. Это не только предопределило поведение заявительницы в момент совершения в отношении нее насильственных действий, ее уязвимое положение было использовано насильниками для неоднократного вовлечения заявительницы в нежелательные для нее сексуальные отношения.

Во-вторых, в отличие от КЛДЖ⁵, Суд в большинстве случаев отказывается анализировать влияние гендерных стереотипов и отсутствия гендерно-чувствительного подхода к расследованию дел о сексуальном насилии на его эффективность. Этот подход подразумевает отсутствие стереотипных представлений относительного того, что представляет собой сексуальное насилие и каким должно быть «надлежащее» поведение пострадавших, а также обеспечение уважительного отношения к пострадавшим во время следственных действий, предоставление им необходимой психологической поддержки и помощи.

На отсутствие этих мер жаловалась и заявительница в деле С.Н.: так, следствие было сосредоточено на поиске следов физического насилия (п. 9 постановления), вместо того, чтобы установить наличие или отсутствие согласия заявительницы на сексуальные отношения в ситуации страха и зависимости, в которой она не могла оказывать реального сопротивления (п. 45 постановления). Кроме того, заявительница указывала, что следствие собирало сведения о поведении ее самой и членов ее семьи – для того, чтобы дискредитировать данные ими показания.

Суд не дал оценку этим обстоятельствам, в отличие от своей предыдущей практики. Так, в Постановлении «М.С. против Болгарии» (п. 182) Суд указал, что нежелание следствия проанализировать сопутствующие обстоятельства совершенного преступления стали результатом излишнего сосредоточения на «прямых» доказательствах изнасилования, таких как следы насилия, наличие сопротивления и т.д. А в Постановлении от 24 июля 2012 г. по делу «Д.Дж. против Хорватии» жалоба № 424/18 (п. 76, 102) ЕСПЧ отмечал, что негативные комментарии следственного судьи о поведении заявительницы в момент изнасилования были одним из факторов, свидетельствующих об отсутствии объективности и беспристрастности. В деле С.Н. Суд также проигнорировал то, что потерпевшая была неоднократно допрошена несколькими следователями мужского пола в присутствии педагога мужского пола и была вынуждена пройти тест на полиграфе (п. 45 и 23 постановления).

Таким образом, подход Суда в деле С.Н. – признание нарушения ст. 3 и 8 Конвенции без учета гендерной проблематики и уязвимости заявительницы – не отражает не только ушедшие далеко вперед международные стандарты расследования сексуальных преступлений (Конвенция о ликвидации дискриминации в отношении женщин, Стамбульская Конвенция), но и подход самого Суда, пусть и непоследовательный, в делах о сексуальном насилии. На наш взгляд, в деле С.Н. Суд, даже не поставив перед сторонами вопрос о нарушении ст. 14 Конвенции, упустил возможность признать, что сексуальное насилие в отношении женщин – это форма гендерного насилия и дискриминации, как это происходит в делах о домашнем насилии⁶.

Тем не менее Суд неявно признал, что заявительница находилась в более уязвимом положении, чем многие другие жертвы нарушений ст. 3 Конвенции, даже если государством нарушен запрет на пытки и жестокое обращение, а не только обязательство расследования. Так, заявителям в деле «Орлов и другие против России» (Постановление от 14 марта 2017 г., жалоба № 5632/10), похищенным из отеля в Ингушетии и избитым российскими силовыми структурами, было присуждено по 19 500 евро компенсации морального вреда, а в данном деле – 18 000 евро лишь за неспособность властей провести эффективное расследование. Но учитывая сложности исполнения Россией решений Европейского Суда о нерасследовании противоправного насилия (хотя таких решений сотни, к ответственности не привлечен никто), все же лучший способ движения вперед – признавать проблемы открытым, а не подразумеваемым способом.