19 ноября «АГ» опубликовала новость о том, что Конституционный Суд РФ не стал рассматривать две жалобы российской компании, получившей от украинского банка право требования к крымскому заемщику еще тогда, когда не существовало закона, позволяющего списать такую задолженность.
Определением от 15 октября 2020 г. № 2376-О Конституционный Суд фактически продублировал ранее принятое Определение от 24 сентября 2020 г № 2374-О. Так, Суд не усмотрел правовой неопределенности в специальном порядке принятия Фондом защиты вкладчиков (далее – Фонд) решения о списании долга или его части перед банками, действовавшими на территории Республики Крым и (или) на территории города федерального значения Севастополя.
Однако представляется, что такую неопределенность все же можно констатировать, в связи с чем разъяснения КС вызывают больше вопросов, чем ответов. Поясню почему.
Во-первых, Федеральный закон от 30 декабря 2015 г. № 422-ФЗ «Об особенностях погашения и внесудебном урегулировании задолженности заемщиков, проживающих на территории Республики Крым или на территории города федерального значения Севастополя, и о внесении изменений в Федеральный закон “О защите интересов физических лиц, имеющих вклады в банках и обособленных структурных подразделениях банков, зарегистрированных и (или) действующих на территории Республики Крым и на территории города федерального значения Севастополя”» (далее – Закон № 422-ФЗ), по мнению КС, призван устранить «неопределенности правового положения должников по обязательствам перед банками». Возникает вопрос – в чем конкретно выражена эта неопределенность: в том, что, как отмечено в определении, обособленные подразделения были закрыты Национальным банком Украины (к слову, в данном определении КС не раз отождествляет закрытие обособленных подразделений с прекращением деятельности банка в целом, что, на мой взгляд, не является обоснованным)? Но ведь банки, продолжающие вести деятельность на территории Украины, по-прежнему существуют, равно как и организации и индивидуальные предприниматели на территории России, которым право требования по кредитному договору было передано от украинских кредитных организаций! Таким образом, если стороны правоотношения продолжают действовать, а предмет договора, как и обязательства по нему, остаются прежними, в чем же тогда проявляется «неопределенность»?
Однако КС прямо указал, что «принятие Национальным банком Украины решения о прекращении деятельности банков на территории Республики Крым повлияло на возможности осуществления и защиты гражданских прав и исполнения соответствующих обязанностей всеми участниками гражданских правоотношений».
Особенно странной, на мой взгляд, позиция Суда представляется в свете нормы ч. 2 ст. 2 Закона № 422-ФЗ, согласно которой «при наличии письменного согласия заемщика лицо, имеющее право требовать погашения задолженности, может обратиться в суд с требованием о взыскании с заемщика указанной задолженности без обращения с заявлением в Фонд». Получается, если должник готов уплатить денежную сумму по кредитному договору добровольно, «неопределенность» в правоотношениях сразу исчезает? Создается впечатление, что определенность кредитных правоотношений целиком зависит от воли должника. Почему допускаемая законом (ч. 6 ст. 2 Закона № 422-ФЗ) реструктуризация (отсрочка и (или) рассрочка погашения) задолженности «определенность» правоотношений порождает, а взыскание полной суммы по кредитному договору через суд – нет?
Еще одним критерием, от которого, по мнению КС, зависит «определенность» правоотношений, является размер задолженности по кредитному договору. Так, в соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 3 Закона Республики Крым от 29 ноября 2017 г. «Об основаниях и порядке принятия решений о реструктуризации задолженности, списании части долга заемщиков, имеющих место жительства на территории Республики Крым» списанию подлежит задолженность, которая по состоянию на 18 марта 2014 г. не превышала 5 млн руб. или эквивалентную сумму в иностранной валюте. По всей видимости, если сумма задолженности превышает 5 млн руб., правоотношения из «неопределенных» сразу становятся «определенными».
Как указал КС, рассмотренные положения «являются необходимыми и носят вынужденный характер в силу возникших юридико-фактических обстоятельств». При этом явные – а главное, конкретные – основания для такой «необходимости» остались вне поля зрения. Если в качестве такого основания КС выделяет указанную «неопределенность» правоотношений, то в таком случае весьма трудно признать данные доводы убедительными и, следовательно, – поверить в наличие действительной «необходимости» особого порядка реструктуризации задолженности и (или) списания части долга по кредитному договору на территории Крыма.
Во-вторых, Конституционный Суд подчеркнул также алеаторный (рисковый) характер сделки, а именно: «лица, приобретшие <...> права требования к заемщикам кредитных учреждений <...> совершая такие сделки, несут бремя неблагоприятных последствий». Однако носит ли в действительности уступка права требования по кредитному договору при рассматриваемых условиях алеаторный характер? Были ли у лиц, приобретших права требования к заемщикам, разумные основания опасаться неопределенности в объеме и соотношении взаимных исполнений? Данный вопрос очень важен, поскольку от ответа на него зависит обоснованность высказанного Судом довода. Постараемся найти на него ответ.
При системном анализе правовой проблемы можно прийти к выводу, что никакого «бремени неблагоприятных последствий» в том виде, в котором о нем упомянул КС, нет. Напомню, что такое «бремя», как полагает Суд, связано «с принятием Национальным банком Украины упомянутого решения и, как результат, создавшейся недостаточной определенностью правового положения участников рассматриваемых правоотношений в тот или иной конкретно-исторический период». На практике при любой уступке права требования кредитор рискует столкнуться только с одним неблагоприятным для себя последствием – вероятной трудностью получить от должника денежные средства (например, неплатежеспособность должника; тот факт, что он скрывается от кредитора, и т.д.). Замечу, что такие трудности вовсе не обязательно приводят к невозможности взыскания денежных средств по соответствующему договорному обязательству. КС же на такую невозможность указал. Более того, он отнес к «бремени» неконкретное «отсутствие определенности» в возникших правоотношениях, на несостоятельность которой в качестве термина и аргумента было указано ранее.
В-третьих, вероятно, на неубедительность решения КС укажет еще одна цель, которая, как считает высший орган конституционного контроля, была положена в основу Закона № 422-ФЗ.
Так, в определении отмечено, что особый порядок направлен на «обеспечение защиты интересов физических лиц, имеющих место жительства на территории Республики Крым или на территории города федерального значения Севастополя». Как известно, права человека являются высшей ценностью, а их защита – гарантируемая обязанность государства (ст. 2, ч. 1 ст. 45 Конституции РФ). Но есть ли разумные границы у такой защиты и можно ли понимать защиту прав человека как любое благоприятствование в отношении него?
Представляется, что отождествление понятий «защита» и «благоприятствование» некорректно. Защита прав гражданина всегда основывается на законе, который, в свою очередь, должен быть справедливым и обоснованным. Не любое благоприятствование в отношении прав гражданина отвечает признакам справедливости и обоснованности. Более того, зачастую оно может быть связано с откровенной необъективностью и подобострастием. Именно необъективным благоприятствованием видится решение КС о «необходимости» отказа кредиторам в реализации права требования по кредитному договору. Такое ограничение прав (ч. 3 ст. 55 Конституции) представляется крайне спорным, а доводы Суда в пользу этого ограничения, как отмечалось ранее, не кажутся состоятельными.
Таким образом, положения федерального законодательства об особом порядке принятия Фондом решения о списании долга или его части, на мой взгляд, не являются необходимыми, обоснованными, и, к сожалению, на наличие такой необходимости и обоснованности не смог указать Конституционный Суд. Сделав приоритетом защиту прав граждан России, КС не учел иного принципиального положения Основного Закона – о защите частной собственности (ч. 2 ст. 8, ч. 1 ст. 35 Конституции), которая также гарантируется государством.
