Хочу поделиться историей, которая еще не закончилась, но уже представляет большой интерес, так как рискует превратиться в системную проблему. Она о том, как стандартная практика по воле заинтересованных лиц может обернуться драматическим сюжетом.
Итак, в офис к К., обвиняемому в совершении преступления по ст. 210 и 172 УК РФ, пришел гражданин Н. (директор одной из организаций) и сообщил, что является свидетелем по данному уголовному делу; в ближайшее время он пойдет на допрос и даст показания о своем участии в преступной деятельности по уклонению от уплаты налогов совместно с К. По словам Н., пришел он для беседы «исключительно в силу своего хорошего отношения, ведь так важно быть честным». Обвиняемый, понимая двусмысленность разговора, незамедлительно сообщил об этом нам, защитникам, попросив нас присутствовать (его офис находится в одном здании с адвокатской конторой).
Что делают адвокаты, когда подзащитному требуется правовая консультация по уголовному делу и оценка рисков, в том числе совместных с другим лицом? Участвуют в разговоре, анализируют ситуацию и напоминают, что явка с повинной по делу об уклонении от уплаты налогов не освобождает от ответственности, а право свидетеля, предусмотренное ст. 51 Конституции РФ, никто не отменял.
Однако вскоре выяснилось, что «потенциальный свидетель» участвовал в ОРМ «оперативный эксперимент», в рамках которого сотрудники правоохранительных органов снабдили его диктофоном и проинструктировали относительно тактики ведения разговора.
Но для чего нужна такая постановка? Можно ли таким образом получить незаконным путем доказательства и заодно лишить обвиняемого защиты, отстранив адвокатов от участия в деле?
По окончании расследования в следственный отдел по Октябрьскому району г. Екатеринбурга СУ СК РФ по Свердловской области следственным органом был направлен материал проверки «по факту принуждения адвокатами потенциального свидетеля к уклонению от дачи показаний».
По результатам проверки следственный отдел не усмотрел нарушений в действиях адвокатов и на основании п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по признакам преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 309 УК.
Из материала той же проверки следовало, что разговор с потенциальным свидетелем был инициирован оперативными сотрудниками, которые на протяжении нескольких месяцев плотно общались с ним. Защитники, в свою очередь, ни до, ни после на потенциального свидетеля не выходили и никакого влияния на него не оказывали.
Рассматриваемая ситуация иллюстрирует, что, несмотря на то что адвокаты отнесены к категории спецсубъектов (ст. 447 и 448 УПК РФ) и для них установлены гарантии обеспечения сохранности адвокатской тайны (ст. 8 Закона об адвокатуре, ст. 450.1 УПК), вряд ли можно считать, что они полноценно защищены от несанкционированного либо необоснованного проникновения заинтересованных силовых структур в их профессиональную деятельность.
С санкционированными решениями в отношении адвоката все более-менее понятно. Такие меры процессуального характера можно оспорить в предусмотренном законом порядке и даже рассчитывать на получение положительного для адвоката результата.
Что же касается процедур в отношении адвокатов в рамках оперативно-разыскной деятельности, осуществляемых в латентной форме, то они давно отработаны сотрудниками спецслужб и являются серьезной проблемой. ОРМ в подобных случаях официально не связаны с адвокатом – они могут проводиться по делам оперативного учета в отношении иных лиц, подозреваемых или обвиняемых в совершении преступлений, главным образом с целью получения информации в отношении адвоката, который и является истинным объектом внимания силовых структур.
Необходимо признать, что, несмотря на наличие прямых правовых норм, устанавливающих недопустимость провокационных действий и указывающих, что лицо, согласившееся на совершение определенных поступков в результате провокации, не может нести уголовную ответственность (ст. 5 Закона об оперативно-разыскной деятельности), судебная практика фактически не работает ни с понятием «провокация», ни с ее последствиями.
Так, в законе отсутствуют четкие критерии, по которым можно было бы без всяких сомнений определить, можно ли констатировать факт провокации, превысили ли сотрудники правоохранительных органов их полномочия при производстве ОРМ и можно ли расценивать такие действия как запрещенный метод. Например, доводы защиты в суде о факте провокации в делах о получении взятки зачастую остаются без внимания. Суды, как правило, утверждают, что сторона защиты не смогла доказать факт побуждения подсудимого к совершению преступления, а существенных нарушений и злоупотреблений при проведении ОРМ не установлено. При наличии справедливой судебной оценки действий спецслужб подобные прецеденты, полагаю, были бы исключены.
Несмотря на то что описанная ситуация с «потенциальным свидетелем для адвокатов» является наглядным примером злоупотребления силовыми структурами их полномочиями, следствие пытается извлечь из нее подходящий для себя итог. Аудиозапись разговора, по версии оперативников, должна быть доказательством влияния защиты на свидетеля. Однако фоноскопическая экспертиза установила, что угроз или давления на свидетеля со стороны адвокатов не оказывалось, а разговор носил характер консультации с объяснением правовых последствий тех или иных действий.
Изложенное дает основания полагать, что в данном случае речь идет о целенаправленной планируемой деятельности оперативных сотрудников, соединенной с провокацией, в отношении конкретных адвокатов, представляющих интерес как с позиции владения информацией по делу, так и с целью отстранения их от дальнейшей защиты обвиняемого.
Тем не менее вместо объективной юридической оценки провокационных действий оперативных работников руководителем следственного отдела в адрес территориального управления Минюста России было направлено обращение для инициирования дисциплинарного производства в отношении адвокатов, осуществляющих защиту по данному уголовному делу. При этом в обращении не поясняется, в чем именно выразилось нарушение адвокатами ст. 4 и 5 КПЭА, поскольку очевидно, что никаких действий, противоречащих законодательству либо направленных на подрыв доверия к институту адвокатуры, со стороны защитников не было.
В связи с этим возникают вопросы: как в подобной ситуации необходимо было поступить адвокатам и как минимизировать риски в таких процессах?
