– Роман Германович, разделяете ли Вы мнение, что после прихода присяжных в районные суды надежда на справедливый приговор выросла? Какие еще категории дел необходимо, на Ваш взгляд, включить в компетенцию суда присяжных?
– Я полностью согласен с таким утверждением. Существующая судебная практика свидетельствует о том, что суды с шестью присяжными заседателями уже выносят оправдательные приговоры. Кроме того, нередко присяжные выносят вердикты, совпадающие с позицией защиты. И не важно, это шесть независимых присяжных или восемь. В любом случае они рассуждают иначе, чем один профессиональный судья, не обращая внимание на обвинения, не подкрепленные доказательствами.
У меня с коллегой – адвокатом Сергеем Зайцевым – в районном суде ожидается именно такое дело, где мы будем стремиться получить от присяжных позитивный для нас вердикт. Суду, правда, уже дважды не удалось сформировать коллегию присяжных. Это связано с пандемией. Но рано или поздно коллегия все же соберется и дело будет слушаться по существу.
– Какие еще категории дел необходимо, на Ваш взгляд, включить в компетенцию суда присяжных?
– Давайте подходить прагматично к такой перспективе. Полагаю, что надо вернуться к тому объему полномочий, который предусматривался на первом этапе введения в России суда присяжных в 1992–1993 гг. в соответствии с Концепцией судебной реформы и на основании п. 4 ст. 123 Конституции РФ. Вряд ли когда-то в компетенцию присяжных вернут дела о преступлениях террористической направленности, но те же коррупционные деяния обязательно должны быть им подсудны. Или посмотрим, например, на ст. 210 УК РФ (организация преступного сообщества). Это же нонсенс: создание преступного сообщества наказывается лишением свободы на срок от 12 до 20 лет, а создание устойчивой вооруженной группы в целях нападения на граждан или организации по ст. 209 (бандитизм) – от 10 до 15 лет. То есть банда считается менее опасной, чем преступное сообщество? При этом создание банды подсудно присяжным, а более тяжкое с позиции УК РФ преступление – создание преступного сообщества – не подсудно!
Я считаю, что надо вернуться к изучению этого вопроса и устранить несправедливость. Оба этих деяния совершенно адекватно воспринимаются присяжными.
– Мы же знаем, что преступным сообществом нередко считается обычный сговор директора с бухгалтером.
– Верно. У нас любое экономическое преступление, если в нем больше чем один фигурант, считается совершенным преступным сообществом.
– Какие проблемы, связанные с производством в суде присяжных заседателей, на Ваш взгляд, нужно решить в первую очередь?
– Есть две группы проблем: законодательные и правоприменительные.
В первую группу входят вопросы, которые не урегулированы законом или урегулированы не в должной степени. Это, например, полная непрозрачность процедуры формирования коллегии присяжных заседателей, в частности, составления предварительных списков кандидатов, вызываемых в суд для участия в формировании коллегии присяжных заседателей. Согласно требованиям ч. 1 ст. 326 УПК РФ секретарь судебного заседания или помощник судьи производит отбор кандидатов в присяжные заседатели из находящихся в суде общего и запасного списков путем случайной выборки. Но вряд ли кто-то сможет пояснить, что такое случайная выборка.
В начале 90-х, когда наше судопроизводство не было компьютеризировано, предварительные списки кандидатов составлялись секретарем судебного заседания вручную на основании общего и запасного списков, утвержденных губернатором региона. Сейчас появились компьютерные технологии, использующие базы данных. Но как отбираются кандидаты с использованием баз данных, никто из нас не знает. Мой знакомый московский адвокат просил суд об обеспечении его участия в формировании предварительных списков кандидатов, но суд отказал ему в этом.
Другую проблему я вижу непосредственно в тексте ч. 4 ст. 325 УПК РФ. Правовая неопределенность текста закона позволяет, на мой взгляд, совершать некоторые манипуляции при формировании коллегии присяжных заседателей.
В ч. 4 указано, что в постановлении о назначении уголовного дела к слушанию судом с участием присяжных заседателей должно быть определено количество кандидатов в присяжные заседатели, которые подлежат вызову в судебное заседание и которых должно быть не менее четырнадцати в областном (краевом) суде и не менее двенадцати в районном суде.
Я несколько раз участвовал в делах, рассматриваемых судами субъектов Российской Федерации других регионов. Там на предварительном слушании согласно ст. 325 УПК РФ определялось количество присяжных заседателей, которые подлежат вызову в судебное заседание. При этом в постановлениях о назначении судебного заседания по итогам предварительного слушания присутствовала формулировка из ч. 4 ст. 325 УПК РФ: «Вызвать в судебное заседание кандидатов в присяжные заседатели в количестве не менее … человек».
В Ростовском областном суде, а сейчас и в районных судах, иная практика. В постановлениях о назначении судебных заседаний по итогам предварительного слушания указывается конкретное количество кандидатов, подлежащих вызову в суд. При этом судьи, как правило, обсуждают этот вопрос с участниками процесса.
Участвуя в судебных заседаниях Ставропольского и Пермского краевых судов, я столкнулся с практикой, когда председательствующий судья в постановлении о назначении судебного заседания, говоря о количестве вызываемых кандидатов, указывал количество не менее числа, определенного законом. В этих случаях в суд для формирования коллегии приходили 30–35 человек. При этом защитники так и не узнали, какое количество кандидатов было вызвано в суд.
Никто из явившихся кандидатов не заявлял о самоотводах. Не было удовлетворено ни одного мотивированного отвода. Представители стороны обвинения вели себя крайне пассивно, как будто их устраивал состав скамьи. В результате таких отборов, как в одном, так и в другом суде, председательствующий судья выбрал 12 основных и 6 запасных присяжных, а тех, кто был в конце списка, просто поблагодарил и отпустил. В итоге создалось впечатление, что списки были предварительно изучены канцелярией суда, которая и отбирала «надежных» кандидатов.
К слову будет сказано, в Пермском краевом суде я потерпел обидное поражение. Моего подзащитного признали виновным с раскладом голосов присяжных 7 на 5. А в Ставропольском краевом суде моего подзащитного признали невиновным с раскладом голосов 6 на 6.
А к правоприменительной проблеме я бы отнес действия судей. У судьи, уже имеющего опыт рассмотрения дел с участием присяжных, имеется навык, позволяющий, так или иначе, влиять на присяжных. А неопытные судьи допускают много элементарных ошибок.
Ни обвинение, ни защита не могут так влиять на присяжных, как судья, имеющий непререкаемый авторитет. Для простых людей, впервые попавших в суд, это фигура, к которой всегда надо прислушиваться. Поэтому я все время предупреждаю молодых адвокатов, что не нужно вступать в конфронтацию с судьей и тем самым подрывать его авторитет в глазах присяжных. К нему нужно относиться уважительно, но быть с ним на равных.
– Какими специальными навыками должен обладать адвокат, выступающий защитником в суде присяжных?
– Несколько лет назад в Ростове состоялась очень представительная научно-практическая конференция, посвященная 150-летию образования российской адвокатуры. Мне представилась возможность выступить с докладом о специфике участия адвоката в суде присяжных. В этом докладе я озвучил выработанные Адвокатской палатой Ростовской области рекомендации адвокатам, участвующим в суде присяжных (см. Журнал «Южнороссийский адвокат». 2014 г. № 3). Из этого перечня я бы выделил интеллигентность адвоката, его стрессоустойчивость, умение правильно вести допрос, не задавая таких вопросов, на которые свидетель может дать невыгодный для защиты ответ. Иногда адвокат пытается «расколоть» свидетеля или лицо, заключившее досудебное соглашение со следствием. Не надо этого делать. Надо дать им возможность высказать перед присяжными свою позицию, а потом ее правильно истолковать. Такие навыки просто необходимы адвокату.
– Приходилось ли сталкиваться на практике с влиянием публикаций в СМИ о деле на присяжных заседателей, участвующих в его рассмотрении? Возможно ли найти способ оградить их от такого влияния?
– Вопрос не только насущный, но и весьма болезненный. Сейчас я участвую в Московском областном суде в деле по обвинению Константина Пискарева и других 9 подсудимых в бандитизме. Там около 20 эпизодов с убийствами и похищениями людей. Первые эпизоды обвинения, которые вменены моему подзащитному, по мнению следствия, были совершены еще в 1998 г.
Предварительное слушание по данному делу прошло в апреле 2019 г., коллегия была сформирована только в октябре 2019 г. 3 июля 2020 г. коллегия присяжных была распущена, а дело в соответствии со ст. 237 УПК РФ возвращено генеральному прокурору России (обвинительное заключение утверждал его заместитель Виктор Гринь) для устранения нарушений закона, препятствующих рассмотрению дела в суде.
СМИ вмешались в это дело с начала первых арестов наших подзащитных. Особую активность проявляли некоторые популярные телеканалы. Они искали информационные поводы и время от времени «выбрасывали» в эфир очередную порцию компромата, которую я внимательно мониторил. 23 марта состоялось последнее заседание, после чего процесс был приостановлен в связи с пандемией.
Где-то за неделю до первого после перерыва заседания по существу появился репортаж REN-TV под названием «Присяжные готовы оправдать всех подсудимых». В репортаж вошло интервью с одним из бывших присяжных заседателей, освобожденным от участия в деле еще 3 февраля 2020 г. в связи с неявкой в судебное заседание. Этот присяжный, не стану называть его фамилию, хотя она фигурирует в репортаже REN-TV, сообщил всему свету, что присяжные не верят следствию и прокурорам, так как следствие не нашло нужных доказательств вины подсудимых.
Суд в той ситуации поступил следующим образом. 3 июля 2020 г. председательствующий судья признала судебное заседание по делу Пискарева недействительным и со ссылкой на вынесенное днем ранее постановление другого судьи Мособлсуда о соединении двух уголовных дел в одно производство (некоего Сергея Желновского обвиняли в том же самом, в чем обвиняются Пискарев и другие) передала уголовное дело для соединения в одно производство с уголовным делом по обвинению Желновского. При этом судья объявила коллегии присяжных заседателей, что их дальнейшее участие в объединенном уголовном деле невозможно. При этом, так и осталось непонятным, почему такое решение не было принято в начале 2020 г., когда уголовное дело принял к производству Московский областной суд.
Законом не предусмотрено такое основание для роспуска коллегии. У нас еще оставалось 3 запасных присяжных, так что процесс можно было продолжать. Поэтому все сразу поняли, что принятие этого решения состоялось именно сейчас потому, что кому-то, кое-где стало ясно, что обвинительного вердикта с имеющимся составом присяжных можно и не получить.
Уверен, что канал REN-TV вышел в эфир не случайно. Это была сознательная провокация, направленная на срыв процесса. Она была ангажирована и рассчитана именно на такой исход. Вот и ответ на ваш вопрос о роли СМИ.
Кстати, сотрудники прокуратуры категорически возражали против как объединения двух дел, так и возвращения нашего дела прокурору.
А насчет противодействия СМИ я скажу лишь, что далеко не всегда использование материалов в прессе приводит именно к тем результатам, на которые рассчитывают их заказчики. Случается, что все происходит наоборот – те, на кого пытаются надавить, начинают внутренне сопротивляться и выносят далеко не тот вердикт, которого добиваются наши процессуальные оппоненты. Ну и мы, в свою очередь, тоже должны активно высказывать свое мнение в СМИ, но делать это очень аккуратно, не допуская нарушений адвокатской этики.
– А каким образом сам адвокат может противостоять давлению со стороны обвинения или председательствующего судьи?
– Я с этим не сталкивался. На меня никто никогда не оказывал давления. Может быть, потому что понимали – это бесполезно.
В последнее время, если я принимаю поручение на участие в суде присяжных, то всегда договариваюсь о том, чтобы нас было двое. У нас много молодых адвокатов, которым мне удалось привить любовь к этой форме судопроизводства. И когда рядом с ними более опытный партнер, это позволяет избавиться от тех страхов, которые могут появиться в непривычной обстановке. Достаточно одного-двух таких процессов, и они спокойно выходят в одиночное плавание. И прекрасно работают.
– Расскажите об интересных случаях в Вашей адвокатской практике. Вам удавалось добиться оправдательных приговоров в сложных процессах? Какое дело было наиболее резонансным?
– В первую очередь я бы вспомнил дело по обвинению капитана Эдуарда Ульмана – командира группы спецназа ГРУ, которого вместе с его сослуживцами обвиняли в убийстве шести местных жителей села Дай Чеченской Республики. Я защищал командира группы. Дважды присяжные выносили оправдательный вердикт, однако приговоры отменялись военной коллегией Верховного Суда РФ. Когда мы начали слушать дело в третий раз, по инициативе потерпевших и суда был инициирован процесс в Конституционном Суде РФ.
20 апреля 2006 г. КС РФ вынес Постановление № 4-П, согласно которому Военный суд Северо-Кавказского военного округа был не вправе рассматривать это дело с участием присяжных заседателей, так как на момент совершения преступления в Чеченской Республике еще не было суда присяжных.
При третьем рассмотрении – профессиональными судьями – вынесен обвинительный приговор. Но там уже было все предопределено.
Хочу также вспомнить еще одно дело в том же суде. Это так называемое Анапское дело по обвинению Сергея Зиринова в создании банды и убийствах. Я защищал Евгения Александровича, являвшегося на момент преступления администратором Краснодарского областного суда, а на момент задержания – помощником председателя Ставропольского краевого суда. Его в итоге оправдали.
Об этом резонансном и интересном с профессиональной точки зрения деле много писали, мне – ростовчанину – посчастливилось в нем участвовать, хотя все остальные адвокаты были из Москвы. Там, вопреки тому же Постановлению КС РФ от 20 апреля 2006 г., суд совершенно незаконно сформировал коллегию не из жителей того региона, где совершены преступления, т.е. Краснодарского края, а из жителей различных регионов Южного и Северо-Кавказского федеральных округов. Адвокат Анна Ставицкая заявляла об этом в апелляционной инстанции, но суд почему-то не принял это во внимание.
Назову еще дело Олега Топалова. Он находился в СИЗО № 1 «Матросская тишина» и обвинялся Главным следственным управлением СК РФ по г. Москве в участии в банде. А известным на всю страну он стал благодаря тому, что сумел сбежать из этого изолятора. Но повредил при этом ногу и через два дня сдался.
Это дело до сих пор рассматривается в Мособлсуде. Однако по одному эпизоду – двойному убийству в г. Батайске Ростовской области – дело было выделено в отдельное производство и направлено в Ростов-на-Дону, где присяжные полностью оправдали Топалова. Примечательно, что в суде были допрошены два соучастника, ранее заключившие досудебное соглашение о сотрудничестве и уже осужденные в Краснодаре. Они подробно рассказали об участии Топалова в преступлении, но присяжные им не поверили и вынесли вердикт единогласно – 12:0. Топалов давно на свободе, занимается бизнесом, женился, иногда мы даже с ним встречаемся.
– Были ли в Вашей практике случаи, когда применение нестандартных, творческих методов позволило донести до присяжных доводы в пользу невиновности Вашего подзащитного и добиться оправдательного вердикта?
– Было так называемое ноу-хау. Этому предшествовала масса раздумий и сомнений. И очень сложно было убедить суд разрешить это сделать. Как раз по делу Эдуарда Ульмана, а затем по делу об убийстве казачьего атамана Геннадия Недвигина в городе Новочеркасске Ростовской области, которого расстреляли во дворе собственного дома.
Я обратился в войсковую часть, которая занималась картографией и изготавливала макеты любой местности. В первом случае они выполнили макет того места возле реки Аргун, где в засаде находилась группа Ульмана. Во втором – макет домовладения, где произошло убийство атамана. Прежде чем приобщить эти макеты к материалам дела, пришлось выдержать жаркие споры. Когда потерпевшие без присяжных осмотрели эти макеты и подтвердили их соответствие действительности, суды постановили, что данные макеты приобщаются к материалам уголовных дел и могут быть представлены присяжным заседателям. После этого мы в присутствии присяжных заседателей начали допрашивать многочисленных свидетелей и просили их показать на местности все детали преступлений.
Так, например, по делу об убийстве Недвигина обвинение утверждало, что подсудимые стреляли с крыши гаража, примыкавшего к территории домовладения, и затем скрылись с этого места по кромке забора. Но выяснилось, что забор был покрыт колючими ветками акации, к тому же на протяжении четырех метров это были стальные профлисты, по которым бежать невозможно. Зрительно воссоздать эти подробности стало возможным только благодаря нашим макетам. В результате подсудимые были оправданы.
– Как Вы думаете, необходимо ли предоставить стороне защиты право проводить полноценную экспертизу, поможет ли это устранению неравноправия сторон?
– Я убежден в том, что это нужно сделать. Это был бы козырь в наших руках. Такие предложения вносились, в том числе Президентом России. Но пока они не приняты законодательно.
На следствии, если защита предлагает провести экспертизу, то ей, как правило, отказывают. Надежда, что это разрешит суд, также очень мала. В лучшем случае нам разрешают получить заключение специалиста, но не позволяют, чтобы в этом документе содержалась рецензия уже имеющегося заключения эксперта. Приходится получать заключение специалиста на основании материалов уголовного дела. Но и тут суд предпочитает верить эксперту, предупрежденному об ответственности за дачу ложного заключения. У меня в практике были случаи, когда присяжные убеждали суд в необходимости изучить заключение специалиста наравне с заключением эксперта. И это всегда приводило к положительному для защиты результату. Однако, как правило, суд этого не разрешает.
– По какому пути, на Ваш взгляд, пойдет развитие суда присяжных в России в будущем?
– Я обычно избегаю делать такие предположения, но очень надеюсь, что юрисдикция суда присяжных будет расширена хотя бы до тех пределов, которые предусматривались в начале эксперимента в 90-х гг. Хочется в это верить.
Мне посчастливилось работать в тех пилотных регионах, где зарождался суд присяжных. Первое мое дело состоялось в 1995 г., после чего я влюбился в эту форму судопроизводства, люблю ее до сих пор, вспоминаю свои старые дела и радуюсь новым, передаю свой опыт молодым коллегам. Ничего более правильного, объективного и даже целомудренного в сфере уголовного судопроизводства человечество еще не придумало.
