– Федеральная палата адвокатов РФ отрицательно оценила проект изменений в УПК РФ, предусматривающий установление двухмесячного срока на обжалование приговора в «сплошной» кассации. По мнению ФПА РФ, законопроект противоречит логике определения в уголовном процессе пресекательных сроков, ведет к нивелированию проведенной реформы кассационного производства, существенно ухудшая положение осужденного. Тамара Георгиевна, высказана ли относительно проекта какая-то позиция со стороны Совета по правам человека?
– В начале февраля 2020 г. Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) направил документ, подписанный председателем СПЧ, на имя председателя Государственной Думы ФС РФ со своими возражениями против принятия этого законопроекта к рассмотрению в первом чтении в Государственной Думе.
Аргументы СПЧ демонстрировали нецелесообразность принятия такого законопроекта, неоправданность его никакими разумными целями, а также содержали критику в адрес доводов Верховного Суда РФ, приведенных в обоснование предлагаемых им изменений в пояснительной записке к проекту закона. Фактически аргументы Совета по правам человека, как ясно из состоявшейся уже позднее дискуссии, совпадают с мнением представителей адвокатского сообщества, и это понятно, поскольку их позиции исходят из общих принципиальных правовых оснований.
– Разделяете ли Вы позицию профессионального адвокатского сообщества и СПЧ относительно законопроекта, который получил с их стороны единодушно отрицательную оценку?
– Дело в том, что и профессиональное адвокатское сообщество, и СПЧ опровергают доводы Верховного Суда РФ, которыми мотивируется установление ограниченного срока на обжалование. Если исходить из явных и ожидаемых последствий, то он просто уменьшит число дел, рассматриваемых в девяти созданных в 2018 г. федеральных кассационных судах – к ним поступают для разрешения жалобы со всей территории РФ. Другие обозначаемые цели, по мнению ФПА РФ и СПЧ, нельзя признать ни значимыми, ни объективно достигаемыми с помощью предлагаемого двухмесячного срока. Хотя Верховный Суд РФ утверждает, что это поможет лучше и оперативнее организовать кассационное рассмотрение дела и обеспечить разумные сроки судебного разбирательства. Конечно, участники процесса просто не успеют в срок обратиться с жалобой, и не будет, как сейчас, повторных заседаний кассационной инстанции по одному делу в случаях подачи жалобы осужденными и их представителями не одновременно. Эти доводы говорят сами за себя и справедливо отвергаются как не согласующиеся с правом на защиту от незаконного, необоснованного и несправедливого приговора.
Я хотела бы обратить внимание на особенность той дискуссии, которая сейчас ведется по поводу ограничения сроков обжалования. Верная критика проекта таких изменений в УПК РФ не включает, однако, в орбиту рассуждений всю конкретику принципиальных оснований. Эти основания не позволяют установить двухмесячный срок на обжалование вступившего в законную силу и уже обращенного к исполнению приговора, в частности, и в «сплошной» кассации, по правилам которой жалоба всегда влечет ее рассмотрение в судебном заседании.
Безусловно, я присоединяюсь к утверждению, что предлагаемая новелла не может не препятствовать реализации права на защиту. Пленум ВС РФ (в постановлении от 25 июня 2019 г.) утверждает, и ФПА РФ настаивает на том, что неисправленная судебная ошибка по уголовному делу не позволяет считать завершивший рассмотрение дела приговор актом справедливого правосудия. Эта правовая позиция была сформулирована не в 2019 г., а в 1996 г. Конституционным Судом РФ. С тех пор она многократно звучала в судебных документах, став уже практически аксиомой. Верховный Суд РФ, декларируя присоединение к данной позиции и одновременно предлагая введение срока на кассационное обжалование, фактически ей не следует.
– Тамара Георгиевна, как Вы оцениваете существо и значение предложения Верховного Суда РФ об ограничении кассационного обжалования приговоров сроком до двух месяцев?
– Во-первых, необходимо отметить, что введение такого срока не только нарушает или затрудняет право на защиту, оно противоречит многим принципиальным положениям, действующим в процедурах привлечения лица к уголовной ответственности. Прежде всего, это не соответствует целям уголовного судопроизводства, к которым относится вовсе не только осуждение виновного, но и защита от осуждения лица, виновность которого не может быть признана законным образом установленной. Поэтому логично отсутствие срока для обращения в кассацию, где основанием жалобы являются такие существенные нарушения, которые повлияли на исход дела, тем более что осужденный уже отбывает наказание и обжалует он обвинительный приговор, т.е. спорит с обвинением.
Два месяца на обжалование не могут удручать сторону обвинения, потому что ей доступны все материалы дела, полученные в ходе расследования и судебных разбирательств, и не нужно дополнительно их изучать. В то время как лицо осужденное, тем более когда оно уже находится не на свободе, нуждается здесь в гораздо большей поддержке. Ограничение же срока обжалования, напротив, еще более ущемляет его процессуальное равенство в противостоянии с обвинением.
Равноправие сторон в хронологии развития видов пересмотра вступивших в силу приговоров от стадии к стадии все менее обеспечено. И это серьезно усиливается введением срока на обжалование для первой «сплошной» кассации. Обвинение всегда лучше подготовлено к кассации, настаивает ли оно на законности приговора или требует возможного ухудшения положения осужденного, потому что оно из этой же позиции исходило в нижестоящих судах. Тогда как осужденный, естественно, обжалует приговор с противоположной позиции – с точки зрения его правовой неосновательности. И для своей защиты от продолжающегося публичного обвинения, которое выдвигалось в предыдущих судебных инстанциях, осужденное лицо и его адвокат не имеют возможности должным образом подготовиться.
Введение срока на обжалование в процедуре «сплошной» кассации усиливает процессуальное неравноправие сторон обвинения и защиты. С точки зрения объективных причин защите гораздо труднее не пропустить срок на обжалование, что приведет к дискриминации в доступе к использованию «сплошной» кассации для отстаивания интересов осужденного. Это звучит диссонансом в сравнении с легитимной ситуацией действия в уголовном процессе правила благоприятствования защите, включая режимы проведения заседаний и запрет поворота к худшему в вышестоящих судах при проверке вступивших в законную силу приговоров. Благоприятствование защите, поддерживающее презумпцию невиновности, всегда служило в уголовном процессе при публичном государственном обвинении компенсацией объективного неравноправия сторон, предоставляло защите некоторые более удобные временные позиции для формулирования и предъявления аргументов против обвинения. Теперь это применительно к «сплошной» кассации исчезает.
Предложенные новации ухудшают процессуальное положение осужденного. Так, многие из них, не сумев воспользоваться более полной процедурой «сплошной» кассации, где по каждой жалобе начинается судебное разбирательство и поэтому существует большая вероятность устранения судебной ошибки, будут вынуждены обращаться в судебные коллегии и Президиум Верховного Суда РФ. Там кассационный и надзорный пересмотр судебных актов начинается только, условно выражаясь, с разрешения судьи, который первоначально изучает кассационную или надзорную жалобу. Это существенно сужает новые возможности защиты в «сплошной» кассации, которая именно потому может признаваться эффективным средством правовой защиты (с точки зрения европейских стандартов согласно ст. 13 Европейской Конвенции по правам человека), что доступ к ней реально обеспечен. Из-за предложенных сроков на обращение возможность доступа к «сплошной» кассации для многих осужденных к лишению свободы будет утрачена. И для них по-прежнему остаются только неэффективные средства обжалования.
Создается странное положение, которое нельзя ничем оправдать: на фоне официально подтверждаемой в нашем уголовном судопроизводстве, до сих пор так и не разорванной «связки между правоохранительными органами и судом», ведущей к обвинительному уклону, этот уклон консервируется, потому что становится меньше возможностей защищаться против него в кассационных судах. Раньше можно было возражать против него в кассации без ограничения срока, а теперь это должно быть вписано в рамки двух месяцев.
– Тамара Георгиевна, Верховный Суд РФ мотивирует такие изменения в УПК РФ обеспечением правовой определенности. Что это значит в данном случае по отношению к обвинительному приговору?
– Правовая определенность в последние годы у нас рассматривается как некий особый принцип. И на этом моменте следует сосредоточить, на мой взгляд, главный «удар критики», поскольку правовая определенность, которая заявляется и звучит как стандарт, признаваемый на международно-правовом уровне, обращена не к уголовным делам.
Апелляцию к правовой определенности для обоснования ограничения срока на обращение к кассации можно отвергнуть как с точки зрения логики статуса сторон защиты и обвинения в уголовном процессе, так и с позиции нормы международного акта – Европейской Конвенции по правам человека и Протокола № 7 к этой Конвенции. Она предусматривает (в качестве исключения из запрета быть повторно судимым) необходимость пересмотра без ограничения срока окончательного судебного приговора, если в нем допущены нарушения закона, повлиявшие на исход дела. Это положение Протокола № 7 часто связывают только с процедурами возобновления дела по новым и вновь открывшимся обстоятельствам, но это неверно. Текст Протокола содержит два вида оснований для пересмотра окончательных судебных решений по уголовным делам. Этим как раз и подчеркиваются различия фундаментальных существенных нарушений и оснований пересмотра уголовных дел по новым и вновь открывшимся обстоятельствам. Предусмотрены два случая – либо новые или вновь открывшиеся обстоятельства, либо фундаментальные существенные процессуальные нарушения, повлиявшие на исход дела. Именно последнее основание у нас и было воспринято для формулировки мотивов кассационного обжалования окончательных, вступивших в законную силу приговоров. И это нельзя не принимать во внимание.
Я хочу остановиться на явно отрицательном значении использования теоретического тезиса (в законе он воплощен в конкретных институтах) об обеспечении правовой определенности. Она, конечно, ориентирована, прежде всего, на процедуры, где участники спора в суде имеют объективно одинаковый статус, и не характеризует в такой же мере сферу публичного обвинения. Необходим же ответ на вопрос: ради чего определенность? Во-первых, в уголовных делах такое требование противоречит тезису, который поддержал Верховный Суд РФ в позиции Конституционного Суда РФ, что ошибочный судебный приговор не может быть признан по своему существу актом справедливого правосудия и он должен быть исправлен. Этот подход в свете обоснования обсуждаемых изменений в УПК РФ уже совершенно меняется. Во-вторых, необходимо разобраться, в чем же сохраняется определенность, если судебная ошибка в обвинительном приговоре не устранена? В чем сохраняется та правовая определенность, которая может быть признана принципиальным для уголовного процесса требованием? В том, чтобы лицо, ошибочно осужденное, продолжало отбывать наказание и отбыло его до конца? Ясно, что такая правовая определенность не соответствовала бы никаким международным стандартам.
Классическое понимание правового смысла определенности и ее границ для уголовных дел заключается в запрете быть повторно судимым, недопустимости поворота к худшему и признании права осужденного даже после отбытия наказания, если будет доказано, что была совершена судебная ошибка, на реабилитацию и компенсацию причиненного осуждением ущерба. Значит, правовая определенность здесь провозглашается для потерпевшего? Но это неправильное понимание способов защиты прав потерпевшего, потому что его права в уголовном процессе должны обеспечиваться публичной властью, государством – не только в ходе судебных процедур, но если не удалось найти виновное лицо, то и путем компенсации, что вытекает из конституционных норм. Не может же ВС РФ считать допустимым отступить от этих положений в случае ошибочных приговоров, провозгласив защищаемой ценностью правовую определенность только потому, что в течение двух месяцев осужденное лицо не успело оформить свои претензии к судебному акту.
Предложение Верховного Суда РФ ходатайствовать о восстановлении пропущенного срока обжалования перед судом, вынесшим приговор, тем более что его решение по вопросу о пропуске срока не может быть даже оспорено, ничего уже не меняет. Потому что остальные проверочные стадии – вторая кассация и надзор – «оснащены фильтрами», они могут не пропускать жалобы, даже и вполне основательные. Такая практика, когда жалобы отвергаются в течение многих лет, отмечена в письме СПЧ в Государственную Думу. В нем приведен целый ряд примеров, свидетельствующих о том, что судебные ошибки исправляются через десятки лет.
Введение ограниченного срока на кассационное обжалование, как и надежды на то, что далее выборочная проверка по кассационным жалобам будет эффективно корректировать результаты отказа в рассмотрении из-за пропуска срока, не приблизят к тому, чтобы исправление существенных нарушений, повлиявших на исход уголовного дела, было, как правило, возможным. Предпочтение правовой определенности вопреки интересам незаконно осужденного не отвечает целям и нравственным ценностям уголовного судопроизводства.
– По Вашему мнению, как можно исправить законопроект ко второму чтению?
– От предлагаемого изменения в УПК РФ, ограничивающего право на обжалование приговора в «сплошной» кассации, необходимо отказаться. В законопроекте ВС РФ есть и некоторые другие предложения, например, налагающие дополнительные обязанности на суд, который оглашает окончательное судебное решение, разъяснить в его письменном тексте порядок обжалования. Допустим, и разъяснение особенностей «сплошной» и «выборочной» кассации было бы вполне уместно.
