30 апреля «АГ» опубликовала новость о том, что Следственный комитет задержал в г. Москве адвоката АП Санкт-Петербурга Ивана Павлова, которому вменяется совершение преступления, предусмотренного ст. 310 «Разглашение данных предварительного расследования» УК РФ.
По версии следствия, адвокат без согласия следователя передал журналистам «Ведомостей» копию постановления о привлечении журналиста Ивана Сафронова в качестве обвиняемого, а также «организовал размещение» этого документа в интернете. Кроме того, Иван Павлов якобы рассказал журналистам о появившемся в деле секретном свидетеле. По мнению лица, возбудившего уголовное дело, указанные действия адвоката являются преступлением.
Не будучи участником процесса, я не вправе комментировать обстоятельства расследования данного уголовного дела. Верю и надеюсь, что Иван Павлов и его защитники (а в их профессионализме сомневаться не приходится) смогут доказать несостоятельность обвинения и добиться прекращения этого странного дела. Адвокатское сообщество, уверен, также окажет (и уже оказывает) всяческую поддержку коллеге, оказавшемуся в сложной ситуации.
Тем не менее считаю возможным и уместным (поскольку обстоятельства дела получили довольно широкую огласку, а его результат может стать прецедентом для адвокатского сообщества) высказать мнение об отсутствии, на мой взгляд, законных оснований для уголовного преследования адвокатов за действия, аналогичные инкриминированным Ивану Павлову. Оговорюсь, что мои выводы основаны на информации по данному делу, размещенной в открытом доступе.
Напомню, что объектом преступления, предусмотренного ст. 310 УК, являются общественные отношения, обеспечивающие тайну предварительного следствия и дознания в целях предотвращения помех при осуществлении процессуальной деятельности, в том числе при сборе и фиксации доказательств и защиты интересов и безопасности участников предварительного расследования.
Попробуем разобраться, относятся ли якобы разглашенные адвокатом сведения к тайне следствия и способен ли факт их разглашения воспрепятствовать ходу расследования, а также нарушить законные права и интересы иных лиц.
Полагаю, в данном случае следствие недопустимо широко трактует понятие «данные предварительного расследования» – без учета его содержания, выявленного Конституционным Судом РФ.
Напомню, что КС РФ в Определении от 6 октября 2015 г. № 2444-О выявил смысл положений ст. 310 УК, согласно которому «на органы, осуществляющие уголовное преследование, и суды – в силу предписаний Конституции Российской Федерации и основанных на них правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации – возлагается обязанность учитывать не только сам факт разглашения данных предварительного расследования, но и существо разглашенных данных, их соотношение с интересами предварительного расследования и (или) правами и законными интересами участников уголовного судопроизводства (здесь и далее выделено мной. – Н.Т.), которым причинен вред или которые находятся под угрозой причинения вреда, с тем чтобы оценить исходя из конкретных условий времени, места и обстановки совершения деяния характер и степень его общественной опасности. Подписка о неразглашении данных предварительного расследования предполагает принятие лицом на себя ряда обязательств, включая согласие на частичные временные ограничения, связанные с возможностью предания данных предварительного расследования гласности лишь с разрешения следователя, дознавателя, что, в свою очередь, предполагает осознание участниками уголовного судопроизводства возможной ответственности за их несанкционированное разглашение. Соответственно, нарушив подписку о неразглашении данных предварительного расследования, они должны осознавать и возможность ограничения в правах и свободах, т.е. сознательно обречь себя на подобные ограничения».
Вопреки смыслу, заложенному в указанном определении, следствие предлагает адвокату (и иным участникам судопроизводства) подписывать соответствующие акты о неразглашении в соответствии со ст. 161 УПК без определения в них предмета «данных предварительного расследования» применительно к конкретному делу. Такая неопределенность как минимум затрудняет осознание участниками уголовного судопроизводства возможной ответственности за несанкционированное разглашение данных расследования.
В рассматриваемом случае (насколько мне известно из открытых источников), как практически и всегда, следователем в акте о неразглашении также не были конкретизированы и обоснованы применительно к конкретному уголовному делу сведения, не подлежащие огласке без его согласия. Между тем отсутствие законных обоснований того или иного запрета (т.е. его неопределенность) непропорционально ограничивает право адвоката, предусмотренное п. 11 ч. 1 ст. 53 УПК. Данное право адвоката, разумеется, не безгранично, но законность запрета определенных действий (не являющихся заведомо незаконными) при осуществлении защиты должна быть надлежаще мотивирована (что, по крайней мере, позволит обжаловать незаконные, с точки зрения защитника, действия следователя).
Итак, сама по себе процедура предупреждения адвоката о неразглашении данных предварительного расследования (ввиду их неопределенности) свидетельствует об отсутствии реальной возможности полноценного «осознания участниками уголовного судопроизводства возможной ответственности за их несанкционированное разглашение». Это обстоятельство уже ставит большой вопрос об обоснованности привлечения Ивана Павлова к ответственности за разглашение данных расследования.
Теперь несколько доводов по существу конкретных претензий следствия к адвокату. В данном случае последнему вменяется в том числе разглашение (путем передачи в СМИ и размещения в интернете) постановления о привлечении его подзащитного в качестве обвиняемого. Сложно представить, что такие действия были предприняты защитником без одобрения доверителя и с какой-то иной, помимо его защиты, целью.
Напомню, что согласно ч. 8 ст. 172 УПК следователь вручает обвиняемому и его защитнику копию постановления о привлечении первого в качестве обвиняемого. То есть данный документ находится в распоряжении не только защитника, но и обвиняемого, не составляя для указанных участников судопроизводства следственной тайны. При этом обвиняемый, в отличие от адвоката, не дает подписку о неразглашении данных предварительного расследования (см. Определение КС от 21 декабря 2004 г. № 467-О). Это означает, что обвиняемый вправе (без согласия следователя) оперировать в целях своей защиты материалами дела, полученными им в надлежащем порядке (в данном случае – на основании ч. 8 ст. 172 УПК) и не нарушающими права иных лиц. Такие действия не выходят за рамки предусмотренных п. 21 ч. 4 ст. 47 УПК правомочий обвиняемого как участника судопроизводства.
Реализация обвиняемым через посредство адвоката предусмотренных п. 21 ч. 4 ст. 47 Кодекса правомочий участника уголовного судопроизводства укладывается и в рамки реализации адвокатом установленных в п. 11 ч. 1 ст. 53 УПК полномочий защитника (по крайней мере, если запрет распространения защитником постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого совершенно ясно и определенно не вытекает из текста подписки о неразглашении с обоснованием причин такового). Иное ставило бы под сомнение процессуальную роль защитника как независимого правового советника и профессионального представителя обвиняемого в уголовном судопроизводстве.
Таким образом, с большой долей вероятности можно предположить, что сами по себе действия адвоката, распространившего с одобрения подзащитного сведения, содержащиеся в постановлении о привлечении его доверителя в качестве обвиняемого, как правило (исключения должны быть ясно определены и обоснованы), не являются незаконным распространением данных предварительного расследования в конституционно-правовом смысле данного понятия.
Относительно претензии к адвокату в связи с сообщением им в беседе с журналистами сведений о наличии в уголовном деле подзащитного засекреченного свидетеля (без раскрытия его настоящих данных) не совсем понятно, в чем здесь заключается препятствие для следствия либо опасность нарушения прав и законных интересов такого свидетеля. Ведь он потому и засекречен, чтобы его реальные данные не стали известны участникам судопроизводства и иным лицам, исходя из требований обеспечения безопасности. Сам по себе факт сообщения о наличии в уголовном деле лиц, сведения о которых засекречены в установленном законом порядке, на мой взгляд, вряд ли создает реальную или потенциальную опасность причинения ущерба расследованию либо нарушает права и законные интересы участников уголовного судопроизводства. Подобное заявление адвоката, очевидно, преследует лишь правозащитные цели – например, может выражать позицию защиты по вопросу о возможном злоупотреблении при использовании подобных методов расследования в конкретном деле против доверителя. Не секрет, что применение мер безопасности не всегда в полной мере обоснованно, что приводит к нарушению принципа состязательности сторон, ставит сторону обвинения в более привилегированное по отношению к стороне защиты положение.
Считаю, что и в данном случае ограничение прав адвоката не имеет разумных обоснований, а посему само по себе это действие защитника не выходит за рамки правомочий, предусмотренных п. 11 ч. 1 ст. 53 УПК. Соответственно, такие действия, на мой взгляд, не содержат признаков преступления по ст. 310 УК.
