Идея «доброй совести» в деловых отношениях ведет происхождение от римской «bona fides» и немецкого «Treuund Glauben», что переводится как «добрые нравы». Этот принцип применим к разным видам правоотношений между субъектами гражданского права, в том числе договорным.
«Старое римское право было проникнуто строгим формализмом, действовало не то, что было желаемо, а то, что было сказано; буква договора преобладала над его мыслью. С течением времени, однако, эта формалистическая тенденция ослабляется: рядом со старыми строгими договорами (так называемыми obligationes stricti juris) появляются договоры “доброй совести” (obligationes bonae fidei), т.е. такие, содержание которых определяется не их буквой, а истинными намерениями сторон или, при их неясности, обычаями делового оборота. Еще позже даже по отношению к строгим договорам (главным образом stipulatio) претор стал проводить то же начало “доброй совести” при посредстве особого возражения о недобросовестности истца, exceptio doli, возражения, которое у новых (пандектных) юристов получило название “exceptio doli generalis”»1.
В римском праве понятие добросовестности подвергалось неоднократным изменениям, преимущественно в пользу послабления требований к «bona fides». То, что ранее требовало строгого согласования и соблюдения формы, со временем стало презюмироваться и вошло в понятие добросовестного поведения.
В современном российском гражданском правопорядке понятие добросовестности обрело новую жизнь в 2013–2015 гг. после реформы обязательственного права, результатами которой стали изменения в ГК РФ и принятое впоследствии Пленумом Верховного Суда РФ Постановление от 23 июня 2015 г. № 25 (далее – Постановление Пленума ВС РФ № 25).
При этом судебная практика столкнулась с проблемой, о которой говорили еще в XIX в., – продвижением субъективного взгляда на тот или иной вопрос под видом толкования добросовестного поведения сторон в конкретном деле. Более того, при неспособности выбрать из перечня способов защиты субъективного права наиболее релевантный сторона сделки нередко ограничивалась указанием на нарушение императивных норм, требующих от сторон добросовестного поведения (п. 4 ст. 1 ГК) и воздержания от злоупотребления правами (ст. 10 ГК), что на основании ст. 168 Кодекса влекло за собой признание сделки ничтожной. В подобных случаях императивной нормой, которую нарушает сделка, является п. 1 ст. 10 ГК о запрете злоупотребления правом.
В Обзоре судебной практики № 1 за 2017 г. (утв. Президиумом ВС 6 февраля 2017 г.) Верховный Суд отметил, что применение судами ст. 168 ГК без указания конкретной нормы закона, которую нарушает сделка, недопустимо2. Аналогичный вывод содержится в Определении Судебной коллегии по гражданским делам ВС от 13 сентября 2016 г. № 18-КГ16-102.
Представляется, что ссылка на необходимость добросовестного поведения сторон как способ защиты нарушенного права будет уместна в исключительных случаях, а не как универсальное средство.
В договорных правоотношениях применение принципа добросовестности особенно необходимо. В современных экономических реалиях неограниченное действие принципа свободы договора (ст. 421 ГК) угрожает интересам «слабой» стороны договора, поскольку с точки зрения буквального толкования данной нормы стороны свободны в заключении любого договора, чем нередко пользуется «сильная» сторона, ставя свои условия сделки, для контрагента нередко крайне обременительные. Возникает довольно парадоксальная ситуация, когда принцип свободы договора приводит к экономической «несвободе» одной из сторон, а иногда «может явиться фактором настоящего экономического рабства»3.
Подобные рассуждения подтверждает судебная практика. Так, в Постановлении Президиума ВАС РФ от 5 ноября 2013 г. № 9738/13 по делу № А57-1954/2011 указано: «Принцип свободы договора является фундаментальным частноправовым принципом, основой для организации современного рыночного оборота. Отступления от этого принципа допускаются лишь в крайних случаях для защиты интересов и экономических ожиданий третьих лиц, слабой стороны договора (потребителей), основ правопорядка или нравственности или интересов общества в целом».
Добросовестное поведение и санкции за пренебрежение им на стадиях переговоров, заключения, исполнения и прекращение договора призваны в том числе удержать «сильную» сторону соглашения от злоупотреблений и нарушений прав контрагента (контрагентов). При установлении, осуществлении и защите гражданских прав и исполнении гражданских обязанностей участники правоотношений должны действовать добросовестно (п. 3 ст. 1 ГК). Оценивая действия сторон как добросовестные или недобросовестные, следует исходить из поведения, ожидаемого от любого участника гражданского оборота, учитывающего права и законные интересы другой стороны, содействующего ей в том числе в получении необходимой информации. По общему правилу п. 5 ст. 10 Кодекса добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются, пока не доказано иное4.
В соответствии с п. 4 ст. 1 ГК никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения. То есть законодатель разделяет противозаконное и недобросовестное поведение. Последнее находится в рамках, допускаемых правовым полем, в то время как первое правом порицается.
И.А. Покровский отмечал, что свобода договора может привести к экономической эксплуатации, в результате чего «сторона, экономически сильнейшая, пользуясь нуждой стороны слабейшей, ставит ей тяжелые условия, на которые та по необходимости должна согласиться»5. На наш взгляд, сегодня такой подход сформирован в кабальных сделках, признаваемых законодателем оспоримыми (п. 3 ст. 179 ГК)6.
Злоупотребление правом – наиболее характерный вид недобросовестного поведения субъекта права. Так, Верховный Суд в Определении от 3 февраля 2015 г. № 32-КГ14-17 подошел к пониманию злоупотребления правом по ст. 10 ГК следующим образом: «Назначение субъективного права состоит в предоставлении уполномоченному субъекту ˂...˃ юридически гарантированной возможности удовлетворять потребности, не нарушая при этом интересов других лиц, общества и государства. При осуществлении субъективного права в противоречии с его назначением происходит конфликт между интересами общества и отдельно взятого лица».
А.А. Павлов отмечает, что в п. 1 ст. 10 ГК перечислены следующие возможные формы злоупотребления правом:
- осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу (шикана);
- действия в обход закона с противоправной целью;
- использование гражданского права в целях ограничения конкуренции;
- злоупотребление доминирующим положением на рынке.
Данный перечень не исчерпывающий, поскольку в той же норме указано на недопустимость иного заведомо недобросовестного осуществления гражданских прав.
Действия в обход закона с противоправной целью являются такой формой злоупотребления правом, при которой субъект права преследует противоправную цель, не совершая при этом действий, формально противоречащих законодательству. Запрет на обход закона есть не что иное, как указание на применение любой правовой нормы не только и не столько в соответствии с ее буквой, сколько согласно ее духу. Он направлен на эффективную реализацию строго императивного по смыслу предписания, суть которого состоит в невозможности достижения результата посредством правовой конструкции, прямо не запрещенной соответствующей нормой7.
Поправками в ч. 1 ГК, внесенными Федеральным законом от 8 марта 2015 г. № 42-ФЗ, в ст. 307 Кодекса введен п. 3, закрепивший следующее правило: «При установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию».
На стадии заключения договора нередко возникает вопрос о праве последующего одностороннего отказа стороны от исполнения обязательства, который по общему правилу не допускается (п. 1 ст. 310 ГК). В п. 2 Постановления Пленума ВАС РФ от 4 марта 2014 г. № 16 «О свободе договора и ее пределах» закреплено важнейшее положение о допустимости на основании ст. 310 ГК согласования в договоре права на одностороннее изменение или односторонний отказ от договора, только если такое соглашение заключается в связи с осуществлением обеими его сторонами предпринимательской деятельности.
Цель данной нормы – защитить «слабую» сторону договора. Следовательно, подразумеваемый в ней запрет не может распространяться на случаи, когда в договоре, лишь одна из сторон которого выступает в качестве предпринимателя, указанное право предоставлено стороне, предпринимателем не являющейся.
В п. 1 ст. 16 Закона о защите прав потребителей закреплено следующее правило: «Условия договора, ущемляющие права потребителя по сравнению с правилами, установленными законами или иными правовыми актами Российской Федерации в области защиты прав потребителей, признаются недействительными»8. По смыслу буквального толкования нормы ее положения применимы к нарушениям «сильной» стороной договора императивных норм специального законодательства о защите прав потребителей и не распространяются на случаи нарушения императивных норм общегражданского законодательства. Однако условия договоров между потребителями и предпринимателями нередко нарушают императивные требования ГК. Таким образом, представляется, что условия договора, противоречащие запретам, установленным общегражданским законодательством, должны признаваться ничтожными в целях защиты потребителя.
Данный подход воспринял Верховный Суд, подробно изложив его в Определении Судебной коллегии по гражданским делам от 25 апреля 2017 г. № 50-КГ16-269.
В судебной практике распространены случаи злоупотреблений «сильной» стороной договора ее положением в кредитных правоотношениях. Кредитные организации зачастую используют пробелы в законодательстве, толкуя закон в свою пользу, чем ставят потребителя в крайне невыгодное положение.
Для защиты потребителя законодатель предусмотрел ряд механизмов. В частности, п. 2 ст. 16 Закона о защите прав потребителей запрещает обусловливать приобретение одних товаров (работ, услуг) обязательным приобретением других (п. 76 Постановления Пленума ВС РФ № 25).
Суды, в том числе арбитражные, руководствуясь смыслом приведенной нормы, активно защищают «слабые» стороны договорных отношений. Так, в деле № А76-14038/2018 (Постановление АС Уральского округа от 26 февраля 2019 г. № Ф09-574/19) было указано на недопустимость самостоятельного включения «сильной» стороной дополнительных услуг в основное соглашение: «В то же время, как указал Президиум Верховного Суда Российской Федерации, исходя из запрета обусловливать предоставление одних услуг обязательным предоставлением других услуг, необходимости защиты экономически слабой стороны – гражданина, обязательное заключение договора страхования, которым банк обусловливает выдачу кредита, является нарушением прав потребителя».
1 Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права.
2 Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации [Электронное издание. Редакция 1.0] // Отв. ред. А.Г. Карапетов. – М.:, 2018. – 1264 с. (Комментарии к гражданскому законодательству #Глосса.). С. 502.
3 Покровский И.А. Там же.
4 Абзац 3 п. 1 Постановления Пленума ВС РФ № 25.
5 Покровский И.А. Там же.
6 Определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС от 23 мая 2017 г. № 19-КГ17-10; Определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС от 21 мая 2018 г. № 302-ЭС17-22978 по делу № А74-2776/2017.
7 Сергеев А.П., Терещенко Т.А. Сделки в обход закона vs притворные и мнимые сделки: отдельные вопросы квалификации // Арбитражные споры. 2015. № 2.
8 Пункт 76 Постановления Пленума ВС РФ № 25.
9 Другие примеры квалификации в качестве ничтожных условий потребительского договора в контексте применения ст. 16 Закона о защите прав потребителей приведены в определениях ВС от 24 мая 2016 г. № 4-КГ16-9; от 16 мая 2017 г. № 24-КГ17-7; от 30 мая 2017 г. № 4-КГ17-20.
