Обращение к Уполномоченному по правам человека в аспекте уголовно-процессуальных отношений зачастую является «криком души» тех, кто исчерпал все возможные способы защиты прав, к соблюдению которых нередко наблюдается пренебрежение со стороны сотрудников правоохранительных органов.
Оба примера обращения моих доверителей к омбудсмену с целью восстановления в правах, закрепленных в Конституции, имели одинаковый исход.
Утром 30 ноября 2021 г. К. был задержан на территории г. Волгограда местным территориальным подразделением СОБР. При задержании к нему была применена физическая сила в отсутствие со стороны К. сопротивления – сотрудники полиции ударили его головой о его же автомобиль, около которого К. в тот момент находился. В результате ему была причинена черепно-мозговая травма, из видимых повреждений – рассечение левой брови. На левом заднем крыле автомобиля осталась вмятина от удара.
Как выяснилось позднее, К. содержали в местном отделении полиции, защитника к нему не допускали. Без соответствующих протоколов задержания поздним вечером 30 ноября с телесными повреждениями К. был доставлен в отдел по расследованию особо важных дел СУ по ЮВАО ГУ СК РФ по г. Москве.
С учетом фактического задержания К. с лишением свободы передвигаться юридически (в порядке ст. 91 УПК РФ) он был задержан 30 ноября лишь в 23:45 на территории г. Москвы и, согласно протоколу, направлен в ИВС.
После задержания с К. проводились «конвейерные» следственные действия в служебном кабинете следователя, в том числе в ночное время, при этом в ИВС он фактически помещен не был вплоть до 05:40 1 декабря.
Согласно положениям Приказа МВД от 7 марта 2006 г. № 140 лица, содержащиеся под стражей (а К. с 23:45 должен был содержаться под стражей в ИВС, так как был задержан в порядке ст. 91 УПК), могут конвоироваться для проведения следственных действий на основании заявки следователя. Конвоирование должно осуществляться в составе двух конвоиров, при этом конвоирование в служебное помещение, где работает следователь, не допускается.
При этом с момента задержания К. имел право, предоставленное Законом о содержании под стражей, на бесплатное питание, материально-бытовое и медико-санитарное обеспечение, в том числе в период участия в следственных действиях и судебных заседаниях, а также на восьмичасовой сон в ночное время, в течение которого запрещается привлечение к участию в процессуальных и иных действиях. Однако следственные действия в отношении него продолжались в кабинете следователя до поздней ночи.
Согласно ст. 164 УПК производство следственного действия в ночное время не допускается, за исключением случаев, не терпящих отлагательства. Стоит отметить, что К. был задержан по уголовному делу, возбужденному по событиям 2009 г. (т.е. почти 13 лет назад). До задержания он несколько раз допрашивался в качестве свидетеля в рамках данного дела, которое к тому же неоднократно прекращалось в связи с отсутствием состава преступления; кроме того, следователь критически относился к показаниям потерпевшей.
В настоящее время у правоохранителей одним из пунктов отчетной деятельности является так называемое раскрытие преступлений прошлых лет (ППЛ), что, очевидно, и повлекло задержание и арест в рамках данного дела К., Ф. и Б.
Утверждать о невыполнении с 2009 г. полного комплекса мероприятий по сбору и фиксации всех возможных доказательств, полагаю, было бы неуместно. Однако при таких обстоятельствах следователь в ночное время, нарушая не только закон, но и местные распоряжения МВД, счел нужным допросить К. несколько раз именно ночью, в том числе провести очную ставку с потерпевшей С. Возникает вопрос: чем была обусловлена неотложность данных следственных действий спустя почти 13 лет, притом что иных следственных действий, кроме повторных допросов, после 2009–2011 гг. не проводилось?
По мнению стороны защиты, данная тактика следователя представляла собой скорее попытку оказания физического и психологического давления на К. и других лиц по делу с целью получить дополнительный показатель в раскрытии ППЛ, поскольку показания потерпевшей С. ничем иным, кроме показаний подсудимых, полученных с применением насилия и только после составления протокола задержания, причем спустя 13 лет, не подтверждаются. Проведение следственных действий с нарушением прав задержанных, а также с применением физической силы в отношении К. защита посчитала применением пыток для получения «нужных» следствию показаний.
После данных событий я приняла поручение на защиту К.
Ввиду нарушенных положений ст. 21 Конституции, согласно которым никто не должен подвергаться пыткам и насилию, К. направил письмо Уполномоченному по правам человека.
В ответе омбудсмена было указано, что обращение переадресовано в соответствующие органы – то есть в те же структуры, где заявитель искал и не нашел поддержки. Вскоре К. получил ответ от следователя, расследовавшего дело, по которому К. был заключен под стражу. Следователь сообщал, что рассмотрел обращение К., адресованное омбудсмену, и принял решение, что в действиях следователя (то есть его самого) нарушений прав заявителя не выявлено.
Во втором примере в 2015 г. при попытке приобрести земельный участок в Подмосковье С. передала недобросовестным риелторам около 5 млн руб., часть из которых являлись заемными (ипотека) и передавались в помещении банка. В результате С. приобрела право собственности на участок, но вскоре была лишена данного права по решению суда, ввиду того что предыдущий собственник объекта недвижимости не имела намерений продавать его, подпись от ее имени в договоре купли-продажи ей не принадлежит, а сама Д. длительное время состояла на учете у психиатра.
После нескольких лет отстаивания прав на судебную защиту, гарантированных ст. 46 Конституции РФ, уголовное дело так и не было возбуждено, виновные к уголовной ответственности не привлекались.
В результате широкого общественного резонанса уголовное дело по ч. 4 ст. 159 УК впоследствии все-таки было возбуждено, а С. – признана потерпевшей.
На этапе предварительного следствия С. столкнулась с новым препятствием – вскоре после возбуждения дела оно было прекращено по решению прокурора. Возбужденное позднее уголовное дело постигла та же участь. В качестве оснований прекращения дел следователь указывал отсутствие события преступления либо отсутствие признаков состава преступления в действиях риелторов (п. 1 и 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ). В каждом последующем постановлении следователь использовал то одно, то другое основание, без надлежащей юридической оценки событий, о которых сообщала в своих показаниях С. Все решения следователя, – а их было не менее семи, – отменялись либо прокурором, либо судом как незаконные и необоснованные. А после следователь и вовсе приостанавливал производство по п. 1 ч. 1 ст. 208 УПК в связи с неустановлением лица, совершившего преступление.
В 2021 г. я приняла поручение на представление интересов С. После изучения ситуации стало понятно, что следствие действовало не в интересах потерпевшей, затрудняя ее доступ к правосудию. В ходе оказания правовой помощи доверительнице выяснилось: следователь выделил факт подделки подписи в договоре купли-продажи земельного участка со стороны продавца в отдельное производство по ст. 327 УК (подделка официального документа), несмотря на то что подделка подписи в указанном договоре является способом совершения мошенничества и не подлежит отдельной квалификации. Орган дознания, в свою очередь, отказал в возбуждении дела по ст. 327 УК, но выделенный материал в следственный орган не вернул.
Кроме этого, очевидным оставался тот факт, что дело расследуется ненадлежащим органом. Несмотря на то что спорный участок располагался в Подмосковье, денежные средства при его покупке передавались риелторам С. в банке, офис которого находится в Москве. Таким образом, следователем были нарушены нормы УПК (ч. 5 ст. 152), а также рекомендации Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» о том, что расследование подследственно тому органу, где преступление было окончено. Факт передачи денежных средств в Москве был бесспорным, в связи с чем состав мошенничества был оконченным на территории столицы.
Таким образом, действия следователя являлись не только незаконными, но и затягивали сроки привлечения виновных к уголовной ответственности, позволяя им остаться безнаказанными, а С. – без возмещения имущественного вреда.
Одновременно с письмами в надзорные инстанции правоохранительных органов С. обратилась к Уполномоченному по правам человека в РФ с ходатайством, чтобы дело было передано в надлежащий следственный орган Москвы для качественного расследования в четко установленные законом сроки.
Обращение С. было направлено в прокуратуру Московской области, откуда полноценного ответа о том, почему заявительница лишена возможности на осуществление правосудия, так и не поступило.
Просьба С. о личном приеме омбудсмена рассмотрена не была. В письме за подписью начальника отдела защиты прав потерпевших указывалось, что вопрос личного приема С. в аппарате офиса омбудсмена будет рассмотрен отдельно после получения ответа из областной прокуратуры. До настоящего времени данный вопрос остается открытым, поступил ли указанный ответ в офис омбудсмена, тоже неизвестно.
Отмечу, что за время моего участия в уголовном деле в качестве представителя С. расследование данного преступления идет крайне медленно, права потерпевшей неоднократно нарушались. Несмотря на то что длительное время дело находится на контроле Генпрокуратуры, ситуация, к сожалению, не меняется.
Из Доклада Президенту РФ о деятельности Уполномоченного по правам человека в РФ за 2022 г. следует, что в уголовном процессе инициированы в компетентных органах проверки и восстановлены в правах 908 участников уголовного процесса, 47 должностных лиц привлечены к ответственности.
Очевидно, что жалобы К. и С. не попали в указанную статистику, окончательных ответов о результатах обращения к омбудсмену пока не поступило.
Оба уголовных дела на данный момент к логическому завершению не приведены, правовую помощь доверителям я продолжаю оказывать.
Сложившаяся практика показывает, что проверки по обращениям граждан уполномоченными лицами зачастую должным образом не проводятся или носят формальный характер, имеют тенденцию перенаправления из органа в орган. Нередко жалоба, адресованная в вышестоящий орган, рассматривается лицом, незаконные действия которого являются предметом обжалования.
Считаю, что подход к рассмотрению жалоб на нарушения основных прав человека требует пересмотра на законодательном уровне: персональная ответственность должностных лиц должна стать ключевым фактором. Также представляется целесообразным наделить омбудсмена правом требовать от должностных лиц, действия которых обжалуются, личного отчета в каждом конкретном случае.
