– Вы 60 лет верно служите адвокатуре. Что подвигло вас сделать такой выбор, и как вы попали в адвокатское сообщество?
– В какой-то мере случайно. Вообще-то я хотела поступать на факультет журналистики МГУ.
Но за сутки до окончания работы приемной комиссии я приехала в Университет полюбопытствовать, какой там конкурс. За столиком журфака никого не было, а за соседним сидел мужчина в возрасте, который поинтересовался, чего я хочу. Он-то и заявил: «Хотите получить профессию на всю жизнь – приходите на юридический, не пожалеете». Я поддалась его уговорам и, когда пришел представитель факультета журналистики, забрала у него свои документы, подав их на юридический. Училась там с великим удовольствием, мне было очень интересно и довольно легко. До сих пор не верю, когда говорят, что на юрфаке учиться очень трудно.
А в адвокатуру я пришла по государственному распределению, получить которое было непросто, но я уже была замужем и могла капризничать – отказываться от тех предложений, которые меня не устраивали. Причиной такого каприза было знакомство с адвокатами на втором курсе. До 3 марта 1954 г. слово «адвокат» чаще употреблялось с пренебрежительным оттенком. И вскоре заведующий кафедрой уголовного процесса Моисей Львович Шифман предложил студентам посетить заседание научно-студенческого кружка, куда должны были прийти адвокаты. Что такое адвокатура, на тот момент я не знала. На слуху были судьи, прокуроры, следователи...
Встреча оказалась судьбоносной. Мне показалось, что эти люди из другого мира – они даже одеты были иначе. На курсе у нас мужчины ходили, как правило, в галифе и френчах, девушки – в школьных платьицах, а адвокаты все были в костюмах и при галстуках. Всегда любопытно встречаться с чем-то новым. Увидев этих мужчин и, главное, услышав, как они говорят, я была поражена. Позже я узнала, что многие из них вернулись из лагерей, не утратив ни интереса к жизни, ни интеллигентных манер. Фантастические люди!
Позже в университете появился факультативный курс «Советская адвокатура». Я с удовольствием посещала лекции, а затем каждый год проходила практику в Московской городской коллегии адвокатов. О существовании областной я тогда даже не знала. На практике мне пришлось познакомиться с бывшими присяжными поверенными, и я поняла, что значит интеллектуал. Многие из них были энциклопедически образованными, безумно доброжелательными и внимательными. Именно от них я впервые услышала слово «досье».
Руководителем моих студенческих практик был очень известный адвокат Лев Моисеевич Яхнич, которому довелось поработать в прокуратуре, сидеть в камере смертников. Отправляя меня на ознакомление с уголовным делом, он шутливо объяснил мне, как нужно составлять адвокатское досье: «Пиши все, что сочтешь нужным». Когда же я показала ему, что сделала, он признал мою работу «настоящей». И диплом я тоже писала о советской адвокатуре.
– В основном, наверное, писали об уголовных делах?
– Да, конечно. Впоследствии я много занималась гражданским правом. На мой взгляд, цивильное право гораздо сложнее уголовного, от чего интерес к нему только возрастает. Бытовые истории, которые больше привлекают, обеспечивают более стабильный заработок. Но главное – они позволяют работать самостоятельно, не подчиняясь указаниям прокуроров и следователей.
– И как же вы начали адвокатскую практику?
– Тоже случайно. Я фаталистка. Вначале мне сказали, что мест нет. Но я, как уже говорила, продолжала капризничать. И уже в последний день распределения мне вдруг предложили работу в Московской области, предупредив, что меня могут отправить как на границу Тульской или Рязанской области, так и в более близкий район.
15 августа 1957 г. я пришла с путевкой о распределении в Президиум Московской областной коллегии адвокатов на ул. 25-летия Октября. Найти дом было сложно, поскольку он находился во дворе, на второй этаж вела винтовая лестница, над которой была расположена вывеска «Венерологический кабинет». И лишь на маленькой медной табличке можно было увидеть надпись: «Президиум МОКА». Он располагался в двух комнатах: в первой стояли шкафы с книгами, во второй – стол из какого-то старинного кабинета.
Когда я пришла на заседание Президиума МОКА, то увидела солидных людей, с которыми мне предстояло работать. Возглавлял Президиум Лазарь Яковлевич Назаров, сплотивший вокруг себя пришедших с войны нескольких человек из той, «другой», жизни. Работать с таким адвокатом (бывшим присяжным поверенным), как, например, Иосиф Борисович Гринблат, выступавшим еще по делу Промпартии, было интересно. Его профессиональная грамотность, образованность и общая культура доставляли удовольствие. Он очень нежно ко мне относился и работал вплоть до своего 91-летия.
22 февраля 1958 г., после полугодичной стажировки, я получила удостоверение адвоката МОКА. Так для меня адвокатура оказалась не только любимой работой, но и смыслом жизни. Всегда работала с радостью, и в этом смысле я – счастливый человек. Ни разу не пожалела о том, что пришла в адвокатуру.
– Так куда же вас направили?
– Вначале я попала в районную консультацию поселка Крюково (ныне – Зеленоград), располагавшуюся в комнатках маленького двухэтажного домика, где в коридоре стояла керосинка и висели тряпки уборщицы бабы Моти. Одну комнату занимала канцелярия, вторую – консультация, а напротив были совещательная комната и небольшой зал. Туалет, естественно, был на улице.
Тем не менее все эти годы я шла на работу как на праздник. По окончании стажировки я стала работать в Химкинской консультации и проработала там 17 лет. Хотя предпочитаю говорить не «работала», а «служила».
Я тогда много занималась уголовными делами несовершеннолетних. Их родители относились ко мне очень тепло, моя дочь даже удивлялась, как много людей здоровается со мной на улице.
– Вам не предлагали перейти на какую-то другую работу, например, в суд?
– Боже упаси. Я даже слышать об этом не хотела.
– А все остальное время вы работали уже в Москве?
– Я работала в Московской областной юридической консультации (ныне – филиал № 1 МОКА), ее возглавлял очень известный адвокат Семён Львович Кроник, который собрал вокруг себя ровесников, участников войны. Всего их было 20 человек. А сейчас в филиале больше 100 человек.
В силу своего характера Кроник считал, что у него все должно быть самое лучшее. Когда знакомые узнавали, что я работаю у Кроника, просто не верили, ведь там собрались очень известные адвокаты. Я была среди них самой молодой.
А попала я к нему опять-таки случайно. На одном вечере меня пригласил танцевать мужчина, не очень высокий, довольно красивый и уверенный в себе. Оказалось, что это был тот самый знаменитый Кроник. Он-то и спросил: «А почему вы до сих пор не у нас?» И предложил перейти к ним в консультацию, куда попасть было просто невозможно.
Адвокаты нашей консультации называли себя «деревенскими», среди нас было много людей военного поколения, особенно любивших жизнь, дороживших ею так, что трудно описать. Каждый вечер, где бы мы ни вели дела, все собирались на работе – так было принято, к тому же мы считали филиал своим вторым домом.
– Когда было интереснее работать: в те годы или сегодня, в новой России?
– Тогда, даже спору нет. Адвокатура – отражение общества. А в обществе в то время были особенные люди – «шестидесятники», адвокаты, преданные своему делу. В области насчитывалось 320 адвокатов, а сейчас более 5000, в Москве занималось практикой чуть более 700, а сейчас свыше 8000. Наверное, закон, по которому так резко все изменилось, был исторически необходим. Но в начале 90-х общество стало «болтать» из стороны в сторону и, естественно, начала «болтаться» адвокатура. Наступило такое время, когда я предпочитала говорить, что работаю просто юристом, потому что слово «адвокат» стали ассоциировать с не очень чистоплотными людьми. Это абсолютно неверно, ведь в каждую бочку может попасть ложка дегтя. И когда начали принимать случайных людей, которые шли за длинным рублем, отношение к адвокатуре изменилось к худшему.
– Наверное, за 15 лет многие случайные люди ушли из сообщества?
– Ничего подобного. По разным причинам уходили те, кто не захотел подчиняться требованиям и этическим правилам адвокатуры или не сумел обзавестись клиентурой. Мои учителя говорили: «Если за 5 лет к тебе не пришли клиенты твоих клиентов – уходи. Значит, ты не состоялась как адвокат».
– А что вы думаете о новом расширении адвокатуры в соответствии с Концепцией регулирования рынка профессиональной юридической помощи?
– Если «вливание» произойдет на условиях адвокатуры, то все не так плохо. Это означает, что придется сдавать экзамены, что кандидатов будет оценивать Квалификационная комиссия, что от новых адвокатов можно будет потребовать соблюдения этики и дисциплины, а нарушителей – привлечь к ответственности вплоть до лишения статуса. А вот если принять всех «оптом», то будет очень плохо. Прежде всего, обществу. Главное, что итогом реформы должно стать введение адвокатской монополии на судебное представительство. Иначе зачем огород городить?
– Вы занимались семейными делами. Недавно много шума наделал закон, декриминализировавший семейное насилие. Как вы к нему относитесь?
– Для России это не губительно. Наше общество устроено на общинных началах. «Бьет – значит любит», что с этим поделать? А в Америке сейчас многие женщины начали вспоминать о домогательствах 30-летней давности. У нас это невозможно: другие мужчины, совсем другие женщины.
Русские женщины, когда в отношении их мужей возбуждали уголовные дела по статье «Хулиганство», со слезами просили закрыть дела, лишь бы вернуть супругов в семьи. И производства по таким делам часто прекращались, так как женщины забирали свои заявления. Я, конечно, на стороне защиты прав женщин. Но не стоит слепо копировать чужую практику. Давайте жить по своим законам.
– Наверное, поэтому у нас и ювенальная юстиция не прижилась.
– Да и не нужна она в таком виде, как на Западе. Нам необходимы по-настоящему грамотные и образованные судьи. Но, как сказал один коллега, «где же их взять».
– Вы читаете молодым адвокатам лекции о традициях адвокатуры. Насколько эти традиции сильны, в каком виде они сохраняются?
– Адвокатский долг был сформулирован еще в римском праве. Отказываться от него не следует. Принимая на себя защиту, адвокат вклинивается в судьбу не только одного человека, но и тех, кто его окружает. И потому, даже если человек оступился не в первый раз, настоящий адвокат должен сделать все от него зависящее, чтобы оказать помощь квалифицированно, попытаться понять вместе с доверителем, что произошло в его жизни.
Традиции надо сохранять непременно, что очень трудно сделать при таком большом количестве адвокатов. Глядя на фотографии присяжных поверенных, понимаешь, как их лица отличаются от других. В их глазах – мысль, на челе – напряжение, видны доброта и сочувствие. Есть такие фотографии в Университете им. Кутафина, где с молодежью занимается вице-президент ФПА РФ Светлана Володина.
Светлана Игоревна уделяет особое внимание системе обучения, основанной на соблюдении традиций, чтобы вырастить из вчерашних школьников достойных юристов. Но чтобы стать настоящим адвокатом и понять суть профессии, нужно как минимум пять лет проработать и лишь затем открывать свой кабинет. В противном случае мы получаем рекламную вывеску: «Круглосуточные консультации, результат гарантирован». Но это же не адвокаты, а случайные люди. Адвокат – «штучный товар».
– Кто же должен заботиться о сохранении традиций?
– На мой взгляд, региональные палаты. И, конечно, ФПА РФ, где сейчас уделяют большое внимание не только данному вопросу, но и дальнейшему развитию адвокатской корпорации.
Хорошо, что теперь есть люди, которые могут донести до властных структур те мнения и пожелания, которые высказываются в адвокатской среде. С удовольствием слежу за выступлениями Юрия Сергеевича Пилипенко; позиция, которую занимает ФПА РФ, меня как адвоката устраивает.
Что касается традиций, то это не только бесплатные консультации, ведение дел по назначению, не только особое отношение к своим доверителям. Традиции проявляются даже в том, как внешне выглядит адвокат.
У нас в МОКА работой с молодежью занимался адвокат Мирон Семёнович Мельниковский, которому ныне исполнилось бы 103 года. Девушки на его занятия не могли явиться без чулок даже в самую жаркую погоду.
Не уверена, что в обществе потребления, где все завязано на деньгах, найдется много адвокатов, готовых вести бесплатные дела.
А явиться в суд в бандане и шортах – вообще отвратительно. И хотя лишение статуса в данном случае было признано неправильным решением, лично я думаю, что такое нарушение внешнего облика произошло не случайно, а осмысленно. Ну а если сам адвокат этого не понимает, то он, видимо, болен и ему можно только посочувствовать.
Кодекс профессиональной этики адвоката требует четкого его соблюдения не только в профессиональной деятельности. Мои учителя не раз напоминали, что даже маленькое пятнышко на репутации одного адвоката ложится большим пятном на всю адвокатуру.
