«Банкротство» презумпции невиновности?

Продление срока содержания под стражей…

На данную тему столько сказано и написано, что по законам формальной логики на повествование об этом должно быть наложено табу. Но адвокатская деятельность не основана целиком на применении этих законов, поскольку строится на обратной связи. Невозможно выстраивать логические цепи, когда с противоположной стороны их «расковывают» – вербальные и невербальные «маркеры» в действиях судов зачастую свидетельствуют о прерывании коммуникации, обнажая приверженность обвинительному уклону.

Однако представляется удивительным другое – одна и та же деятельность судов по осуществлению правосудия (а именно – продление срока содержания подозреваемого (обвиняемого) под стражей) не только развивает «старые» и порой не соответствующие закону выводы, но и приходит к новым заключениям, зачастую имеющим признаки, далекие от презумпции невиновности. Поэтому бесконечные разговоры на эту тему давно не носят рутинного характера.

Итак, после судебного заседания сторона защиты получает на руки постановление о продлении подзащитному меры пресечения в виде содержания под стражей и, перечитывая его в очередной раз, зачастую понимает, что человеческая мысль в исполнении судов может обрести «пуленепробиваемую» устойчивость, если под пулями понимать факты, опровергающие суть выводов Верховного Суда РФ, изложенных в Постановлении Пленума от 19 декабря 2013 г. № 41 (далее – Постановление ВС № 41).

Само по себе продление срока стражи как меры пресечения почти утратило принадлежность праву. В моей адвокатской практике встречались случаи, когда правосудие торжествовало, и суды отказывали следователям и прокурорам в удовлетворении ходатайств о продлении срока содержания под стражей даже тем, кто обвинялся в совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 105 и ч. 2 ст. 318 УК РФ. Поэтому говорить об удовлетворении судами ходатайств прокуроров и следователей в этой части как об «абсолютном зле» не приходится. В то же время принятие взвешенных, обоснованных решений при рассмотрении данного вопроса находится, по моему мнению, приблизительно в том же соотношении, что и вынесение оправдательных приговоров по отношению к обвинительным. И молчать об этом, руководствуясь правилом не повторять сказанного, в данном случае неуместно настолько же, насколько неуместно в прениях по защите доверителя использовать довод о том, что «если умер Сократ, то он умер или когда жил, или когда умер. Если когда жил, то он не умер, так как один и тот же человек и жил бы, и был бы мертв; но и не тогда, когда умер, ибо он был бы дважды мертвым. Стало быть, Сократ не умер»¹.

Как показывает практика, такие позиции нередко огорчают не только доверителей, но и их поверенных – первым назначаются «космические» сроки наказания, а в отношении вторых возбуждаются дисциплинарные производства. Софистика для адвокатов всегда имеет следствия…

Удивительно, но этот довод работает «по ту сторону обратной связи» без каких-либо последствий. Существенно и то, что суды мотивируют постановления о продлении срока стражи таким образом, что становится очевидно: «банкротство» принципа презумпции невиновности – процесс, не знающий «точки замерзания», не имеющий нижнего предела и воистину безграничный.

В качестве обоснования своей точки зрения приведу пример из практики.

8 сентября 2020 г. Новосибирский районный суд Новосибирской области вынес очередное постановление о продлении срока содержания под стражей моему подзащитному Л., обвиняемому в совершении преступления по ч. 4 ст. 111 УК РФ.

Дело обстояло так. В январе 2020 г. граждане Л. и А., распивая спиртное, поссорились. А. оскорбил Л. и несколько раз ударил кулаком по голове (впоследствии это подтвердили результаты судебно-медицинской экспертизы). Л. оттолкнул нападавшего, но тот схватил со стола нож, которым разделывал селедку, и набросился на Л. Мужчина выбил нож из рук А. и снова оттолкнул его так, что тот упал… Вероятно, это продолжалось бы еще долго, но, когда А. в очередной раз набросился на Л., тот схватил нож и ударил им нападавшего в ногу чуть выше колена.

Здесь следует пояснить, что мой подзащитный страдает заболеванием, из-за которого прием алкоголя парализует его нижние конечности (что подтвердил в судебном заседании лечащий врач), и очередное нападение А. могло для Л. плохо закончиться – во время драки он не мог не только маневрировать, но и подняться со стула. Л. мог ударить А. ножом в горло, пах, живот или грудь, но нанес удар в ногу – место, которое, по мнению Л., не являлось жизненно важным органом и не могло бы причинить существенного вреда нападавшему, но лишило бы его возможности активно нападать. 

Однако лезвие ножа поразило бедренную артерию, и в течение нескольких минут А. скончался от кровопотери. После этого Л. позвонил жене, попросил вызвать скорую помощь и полицию и остался дожидаться прибытия спецслужб.

В отношении Л. было возбуждено уголовное дело и избрана мера пресечения в виде содержания под стражей. Постановление было вынесено судьей, рассматривающей дело по существу уже на стадии допроса свидетелей. Примечательно, что в качестве свидетелей суд вызвал лиц, которые могли только охарактеризовать личности подсудимого и потерпевшего, – инцидента между А. и Л. никто не видел.

Срок стражи Л. продлевался несколько раз, выносились однотипные постановления, но последнее заставило меня вспомнить слова А.П. Чехова: «Если вам не о чем писать, то и пишите об этом»: описательно-мотивировочная часть документа заняла треть страницы!

Вообще постановления о продлении срока стражи служат для меня маркером профессионализма конкретного судьи. Именно в этих судебных актах – как при погружении лакмусовой бумажки в кислоту – проявляются стиль мышления судьи и его приверженность соблюдению всех требований закона. С вероятностью 99% такое постановление будет вынесено не в интересах подзащитного, но его содержание позволит понять, как выстраивать тактику защиты, если постановление выносит судья, рассматривающий уголовное дело по существу. Любой промежуточный судебный акт – это «подсказка» защитнику.

В качестве доводов, обосновывающих постановление от 8 сентября 2020 г., суд указал (цитата): «содержание Л. под стражей обусловлено тем, что производство по делу в настоящее время не окончено, оснований для изменения ранее избранной меры пресечения не имеется, подсудимый обвиняется в совершении особо тяжкого преступления против личности, наказание за которое предусмотрено только в виде лишения свободы на длительный срок, Л. не работает, не имеет постоянного источника дохода, характеризуется как лицо, склонное к совершению преступлений, со свидетелями состоит в родственных и дружественных отношениях, в связи с чем у суда имеются основания полагать, что последний может продолжить преступную деятельность, скрыться от суда, оказать давление на свидетелей» (Здесь и далее курсив мой. – В. Д.).

В соответствии с Постановлением ВС № 41 при продлении срока стражи на любой стадии производства по уголовному делу судам необходимо проверять наличие предусмотренных ст. 97 УПК РФ оснований, которые должны подтверждаться достоверными сведениями и доказательствами. Кроме того, ему надлежит учитывать обстоятельства, указанные в ст. 99 УПК, и другие данные, обосновывающие необходимость продления срока меры пресечения. Следует иметь в виду, что обстоятельства, на основании которых лицо было заключено под стражу, не всегда являются достаточными для продления ее срока.

В данном случае никакие обстоятельства не учитывались, а потому ничем и не подтверждались, – и это, пожалуй, единственный пример, когда суд, разрешая вопрос о продлении срока стражи, применил законы формальной логики.

Наличие у обвиняемого возможности воспрепятствовать производству по уголовному делу на начальных этапах предварительного расследования может служить основанием для решения о содержании под стражей. Однако впоследствии суд должен проанализировать иные значимые обстоятельства – результаты расследования или судебного разбирательства, личность обвиняемого, его поведение до и после задержания, а также другие данные – в обоснование того, что лицо может совершить действия, направленные на фальсификацию или уничтожение доказательств, оказать давление на участников процесса либо иным образом воспрепятствовать расследованию преступления или рассмотрению дела в суде. 

При рассмотрении ходатайства прокурора суд не мог анализировать ничего из перечисленного, поскольку ходатайство не содержало предмета анализа. Суд указал ровно то же, что и прокурор. На это в заседании обращала внимание сторона защиты, подчеркивая нецелесообразность удовлетворения «мертвых» заявлений прокурора, но, как известно, «Сократ если умер, когда жил, то он не умер, так как один и тот же человек и жил бы, и был бы мертв»…

О том, что обвиняемый (подозреваемый) может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по делу, может свидетельствовать наличие угроз с его стороны либо со стороны его родственников с целью фальсификации доказательств. Указанные обстоятельства и результаты их исследования должны быть приведены в каждом решении об избрании меры пресечения и о продлении срока содержания под стражей – независимо от того, на какой стадии судопроизводства оно принимается. Однако ни таких обстоятельств, ни результатов их исследования постановление не содержало, и это как раз не представляется странным, поскольку в противном случае суду пришлось бы обосновывать свои тезисы аргументами о том, зачем Л. оказывать давление на жену и соседей, давших ему положительные характеристики. А это даже для адвокатов – непосильный труд…

Далее из описательно-мотивировочной части постановления следовало, что суд посчитал необходимым продлить стражу Л. в связи с наличием оснований полагать, что обвиняемый может продолжить преступную деятельность. Однако в соответствии с Постановлением ВС № 41 такой вывод может быть сделан с учетом совершения лицом умышленного преступления, судимость за которое не снята и не погашена. Между тем в постановлении Новосибирского районного суда указано, что Л. не судим, в то время как Верховный Суд подчеркивает, что решение не должно содержать формулировок о виновности лица.

Учитывая, что постановление о продлении срока стражи было вынесено судьей, в производстве которой находится уголовное дело в отношении Л., подобный вывод сторона защиты расценила как предрешение судьей вопроса о виновности подзащитного, поскольку фраза о «продолжении занятия преступной деятельностью» предусматривает уверенность суда в том, что Л. уже совершил преступление, и именно – по ч. 4 ст. 111 УК РФ, поскольку об иной не заявлено. Это, безусловно, ставит подзащитного в уязвимое положение и лишает его права на справедливый приговор.

Вот так просто и незатейливо суд нарушил требования Постановления ВС № 41.

Помимо этого в постановлении о продлении Л. срока стражи отмечалось, что суд считает необходимым продлить стражу в связи с тем, что производство по делу не окончено. Тем самым он указал на правовую взаимосвязь между возможностью изменения меры пресечения и приговором по делу – то есть обвиняемый будет находиться в СИЗО до вынесения приговора – независимо от каких-либо обстоятельств.

Как указывал Конституционный Суд РФ (определения от 24 мая 2005 г. № 216-О, от 25 сентября 2014 г. № 2167-О и от 23 июня 2016 г. № 1350-О), по смыслу УПК РФ решения, связанные с применением меры пресечения, и решения по существу уголовного дела имеют различные фактическую основу и предназначение. Решения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу или ее продлении не должны предопределять содержание решения, которое будет впоследствии вынесено по вопросу о виновности или невиновности лица в совершении преступления.

Кроме того, своим выводом о том, что Л. должен содержаться под стражей, «поскольку обвиняется в совершении преступления, наказание за которое предусмотрено только в виде лишения свободы на длительный срок», судья, одновременно рассматривающий дело по существу, незаконно отверг саму возможность назначения наказания с учетом требований ст. 73 УПК РФ и дал общую и достаточную картину будущего приговора по делу, находящемуся в ее производстве, а учитывая, что фактически суд уже установил вину Л. в непроцессуальном порядке (в т.ч. –  «продолжит заниматься преступной деятельностью»), тот лишается права на справедливое разбирательство.

Встречая в судебных постановлениях подобные формулировки (уверен, не только меня «судьба балует»), соотношу их появление не с желанием суда дать адвокату обоснованный повод для обжалования, а с принципом – род занятий определяет склад понятий. Задумываются ли судьи, приводя в процессуальных документах подобные доводы, о том, что это свидетельство если не их предвзятости, то как минимум непрофессионализма?

Согласно ч. 1 ст. 108 УПК РФ заключение под стражу в качестве меры пресечения применяется при невозможности избрания иной, более мягкой меры. Из этой нормы следует, что суд, разрешая ходатайство, обязан в отношении каждого лица обсудить более мягкие меры и прийти к выводу о невозможности их применения, что должно найти отражение в мотивировке постановления. 

В соответствии с Постановлением ВС № 41 в решениях об избрании меры пресечения в виде стражи и продлении ее срока должно быть указано, почему в отношении лица не может быть применена более мягкая мера, приведены результаты исследования в судебном заседании конкретных обстоятельств, обосновывающих избрание данной меры пресечения или ее продления, а также оценка судом этих обстоятельств и доказательств с изложением мотивов принятого решения.

Но, как показывает рассматриваемый пример, более мягкие меры пресечения (в частности, изменение стражи на домашний арест) судом не обсуждались, мнения сторон по этому поводу не выслушивались, что подтверждается описательно-мотивировочной частью документа. И это несмотря на то, что защита в судебном заседании заявляла о необходимости изменения меры пресечения на домашний арест, что также не нашло отражения в постановлении.

Таким образом, суд не учел обстоятельства, которые могли существенно повлиять на его выводы, то есть последние противоречат фактическим обстоятельствам дела.

В постановлении также указано, что Л. имеет малолетнего ребенка, хотя материалы дела содержат информацию о том, что на его иждивении находятся трое малолетних детей. Данное обстоятельство подтверждается свидетельскими показаниями, свидетельствами о рождении детей, а также другими данными. И суд вновь не учел обстоятельства, которые могли существенно повлиять на его выводы. 

Также в постановлении о продлении срока стражи не содержится информации о состоянии здоровья обвиняемого и возможности его содержания в СИЗО длительное время, что, безусловно, является нарушением права Л. на защиту от несправедливости будущего решения. 

Не обозначены также дата и время фактического задержания Л., дата и время избрания ему меры пресечения, даты и сроки продления стражи, а также общий срок содержания под стражей в связи с последним продлением. Ответ на вопрос о том, не вышел ли суд за максимально допустимые сроки содержания обвиняемого под стражей, в постановлении не фигурирует.

В документе упомянуто также, что обвиняемый и его защитник возражали против стражи, однако суд устранился от указания доводов и мотивов возражений и их оценки. Это закономерно стало причиной отсутствия в постановлении аргументов, послуживших основаниями для признания их необоснованными. По сути, возражениям подсудимого и его защитника суд не дал оценки, что, безусловно, является нарушением требований УПК и нарушением права на справедливое и эффективное судебное разбирательство.

Указание в судебном решении на то, что Л. характеризуется как лицо, склонное к совершению преступлений, ничем в судебном заседании не подтверждалось – этот вопрос вообще не рассматривался. Кроме того, суд сам отметил, что Л. не судим. Не то ли это противоречие, которое закон причисляет к существенным нарушениям УПК?

При этом довод о том, что Л. не работает и не имеет постоянного источника дохода, не является основанием для продления срока стражи и не может быть положен в основу судебного решения ни при каких обстоятельствах и ни при какой совокупности доказательств.

Безусловно, постановление было обжаловано, и теперь апелляция решит его судьбу. Уникальность данного судебного решения, на мой взгляд, заключается в том, что в его невероятно коротком тексте уместились почти все пороки российского правосудия – предвзятость в виде выступления на стороне обвинения, нарушение права на справедливое судебное разбирательство, несоответствие выводов суда фактическим обстоятельствам дела и предрешение вопроса о виновности.

Вынесение на обсуждение таких процессуальных документов с разрешения доверителей и определение способов правомерной борьбы с нарушениями, которые они содержат, я считаю необходимым. Свобода судейского самовыражения, если ее реализация не сопряжена с ответственностью, угрожает переродиться в произвол.

Буду рад, если мои доводы, – а они являются доводами апелляционной жалобы, – принесут пользу (в первую очередь, конечно, моему подзащитному). Хотя, как утверждал Аукан Марк Анней, от пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд. Но вера без дел мертва, а без нетерпимости нет убеждений.