В Семейный кодекс РФ в 2024 г. внесено лишь одно дополнение – в соответствии с Федеральным законом от 23 ноября № 405-ФЗ лица, являющиеся гражданами государств, в которых разрешена смена пола путем медицинского вмешательства, включая применение лекарственных препаратов, направленных на смену пола, в том числе на формирование у человека первичных и (или) вторичных половых признаков другого пола, и внесение в документы, удостоверяющие личность, изменений о половой принадлежности этих граждан без медицинского вмешательства, а также лица без гражданства, имеющие постоянное место жительства в указанных государствах, лишены возможности быть усыновителями (ст. 127 Кодекса), а также опекунами или попечителями детей (ст. 146 Кодекса).
Наследственное право в уходящем году пополнилось также единственной новеллой – Федеральным законом от 8 августа 2024 г. № 237-ФЗ ст. 1202 ГК РФ дополнена п. 5, согласно которому «Уставом личного фонда, созданного по российскому праву, может быть предусмотрено применение иностранного права к отношениям с участием личного фонда, учредителя этого фонда, выгодоприобретателей этого фонда, а также лиц, входящих в состав органов этого фонда, если это отношения с участием иностранных граждан или иностранных юридических лиц либо отношения, осложненные иным иностранным элементом».
Самым ярким явлением судебной практики 2024 г. стало закрепление Верховным Судом РФ тенденции критического подхода к оценке роли отдельно проживающего родителя в жизни детей и степени его участия в их воспитании. Непосредственно эта тенденция касается финансовых аспектов семейно-правовых отношений, но предполагаю, что в целом на сферу семейного права она со временем также может распространиться.
Данная тенденция проявилась еще в прошлом году, но в 2024 г. ее можно считать закрепленной. Это исключительно важно, учитывая, что подобные споры в значительной степени связаны с проведением специальной военной операции, и именно в свете СВО их разрешение судебной системой имеет не только правовое, но и высокое нравственное значение.
Суть споров состоит в том, что родители бойца, погибшего во время прохождения воинской службы, в том числе (но не только) на СВО, получают от государства специальную выплату как меру соцподдержки родителя при гибели военнослужащего. Официально эта выплата называется «получение страховой суммы по обязательному государственному страхованию, единовременного пособия и ежемесячной денежной компенсации, единовременной выплаты, единовременной материальной помощи в связи с гибелью военнослужащего».
В предыдущие годы появилась новая категория дел – матери погибших бойцов обращались с исками к их отцам о лишении последних права на получение такой выплаты.
В 2024 г. на рассмотрение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ были вынесены два таких дела:
- о выплате в связи с гибелью военнослужащего Назаренко А. А. по иску матери погибшего к его отцу (Определение от 22 января 2024 г. № 30-КГ23-9-К5);
- о выплате в связи с гибелью военнослужащего Мельника М. В. по иску матери погибшего к его отцу (Определение от 1 июля 2024 г. № 56-КГ24-6-К9).
В частности, О. Назаренко считала, что А. Назаренко должен быть лишен права на получение страховой суммы, единовременного пособия и единовременной выплаты, предусмотренных указанными нормативными правовыми актами, поскольку при жизни сына уклонялся от исполнения родительских обязанностей, с ребенком практически не общался, не занимался его воспитанием, материально не содержал, судьбой сына не интересовался, не предпринимал каких-либо мер для создания условий жизни, необходимых для его физического, духовного и нравственного развития.
В свою очередь, Н. Цитлионок полагала, что В. Мельник должен быть лишен права на получение выплат в связи с гибелью сына, поскольку не принимал участия в его воспитании и содержании, не заботился о здоровье, физическом, психическом, духовном и нравственном развитии сына как в период брака супругов, так и после его расторжения и выезда в другой город для постоянного проживания; имеет задолженность по уплате алиментов на детей, размер которой превышает 1 млн руб. Ответчик, проживая отдельно от сына, не интересовался его судьбой, впервые за много лет появился только на похоронах сына, не оказав при этом материальной помощи в их организации, все расходы на похороны сына истица несла самостоятельно.
Истица также указывала, что сына, который посмертно награжден орденом Мужества, вырастила благородным и достойным человеком, настоящим защитником Отечества, без какой-либо помощи и поддержки со стороны его отца, выразившего намерение в полном объеме воспользоваться правами родителя на получение выплат в связи с гибелью сына-военнослужащего.
Суды по-разному подошли к рассмотрению исков: требования О. Назаренко суд первой инстанции удовлетворил, но апелляция отменила это решение и отказала в удовлетворении иска. Кассация поддержала выводы апелляции. В свою очередь, исковые требования Н. Цитлионок в первой инстанции были отклонены, и это решение поддержали апелляция и кассация.
Верховный Суд отменил судебные акты по обоим делам, которыми было отказано в удовлетворении исковых требований (направив, соответственно дело по иску Назаренко на новое апелляционное рассмотрение, а дело по иску Цитлионок – в суд первой инстанции). При этом вопреки нижестоящим судам, которые для отказа в удовлетворении исковых требований ограничивались формальной констатацией того, что ответчики не лишены родительских прав, Верховный Суд оценил обе ситуации комплексно – отметив, что нижестоящие суды не дали надлежащей оценки доводам истиц.
Так, в отношении дела по иску О. Назаренко ВС отметил, что суды не дали оценки приведенным в иске доводам о том, что ответчик «не проявлял должной заботы о своем сыне Назаренко А. А., не оказывал ему моральную, физическую, духовную поддержку, не заботился о здоровье своего ребенка. Назаренко А. Ю., проживая отдельно от своего ребенка Назаренко А. А., не предпринимал действий для участия в его воспитании и развитии. Назаренко О. Н. одна вырастила и воспитала сына Назаренко А. А. ˂...˃ При этом Назаренко О. Н. обращала внимание суда на то, что короткое общение через социальную сеть между Назаренко А. Ю. и его сыном Назаренко А. А. имело место по инициативе ребенка, при этом сам Назаренко А. Ю. попыток для дальнейшего взаимодействия и поддержания общения с сыном не предпринимал. ˂...˃ выполнение обязанности по уплате алиментов в отношении Назаренко А. А. носило для его отца Назаренко А. Ю. формальный характер, о чем свидетельствует размер ежемесячных платежей. Иную материальную помощь Назаренко А. Ю. своему сыну не оказывал. Однако в нарушение приведенных выше норм процессуального закона судом апелляционной инстанции этим доводам Назаренко О. Н. надлежащая оценка не дана».
В отношении дела по иску Н. Цитлионок ВС отметил, что «суд первой инстанции, отклоняя довод Цитлионок Н. В. о злостном уклонении Мельника В. В. от выполнения обязанностей родителя по отношению к сыну Мельнику М. В. со ссылкой на то, что меры ответственности к Мельнику В. В. за неисполнение родительских обязанностей не применялись, а суд апелляционной инстанции, указывая в дополнение к выводам суда первой инстанции на то, что наличие задолженности по уплате алиментов, которая возникла после расторжения брака, когда ребенку (Мельнику М. В.) исполнилось 16 лет, не может служить единственным основанием для лишения Мельника В. В. предусмотренных законом выплат, не учли положения статьи 69 Семейного кодекса Российской Федерации, устанавливающей основания для лишения родительских прав, одно из которых – уклонение от выполнения родительских обязанностей независимо от возраста ребенка.
Вывод суда апелляционной инстанции о том, что родственные связи между отцом Мельником В. В. и сыном Мельником М. В. не были утрачены, мотивированный тем, что Мельник М. В. посещал отца по его новому месту жительства, не основан на установленных в процессе судебного разбирательства обстоятельствах, носит произвольный характер».
Таким образом, Верховный Суд применил неформальный подход в лучшем значении этого слова: предложил всесторонне исследовать все, что ответчики как отцы делали и не делали в отношении сыновей, и по совокупности установленных обстоятельств оценивать, имеют ли ответчики как отцы погибших военнослужащих право на получение рассматриваемых социальных выплат.
Предполагаю, что данный подход теоретически может быть распространен в целом на семейные дела, – анализировать возможность признания отцов недостойными наследниками их детей в связи с неисполнением ими обязанности по заботе о детях в период их несовершеннолетия. Позиция ВС по двум приведенным делам показывает, что Суд придает важнейшее значение не столько формальному признаку выполнения родителями обязанностей в виде уплаты алиментов, сколько неформальным признакам – оказанию моральной, физической, духовной поддержки, заботе о здоровье своего ребенка, участию в его воспитании и развитии. По моему убеждению, закрепление такого подхода в судебной практике может стать поворотным пунктом к определению вектора оценки судами действий и/или бездействия родителей при рассмотрении споров, связанных с воспитанием детей.
В практике Верховного Суда по семейным делам также выявилась тенденция новой оценки доходов от трудовой деятельности при разделе совместно нажитого имущества супругов. Данная тенденция не представляется революционной – просто основана на глубоком толковании норм Семейного кодекса РФ. В рамках сложившейся на данный момент судебной практики все доходы, связанные с трудовой деятельностью каждого из супругов (зарплата, премии), автоматически рассматривались как часть совместно нажитого имущества, однако прекращение брака – прежде всего, посредством его официального расторжения в установленном порядке, – или доказанное прекращение супругами семейных отношений (совместного проживания, ведения общего хозяйства, наличия совместного бюджета) без расторжения брака являлось «водоразделом», за которым все суммы, полученные супругом после расставания с другим супругом, автоматически считались личным имуществом первого.
Однако в 2024 г. СК по гражданским делам Верховного Суда рассмотрела два дела, в которых дана иная оценка этому аспекту:
- дело Слепокуровых (Определение от 3 сентября 2024 г. № 14-КГ24-13-К1)
- дело Сывороткиных (Определение от 29 октября 2024 г. № 18-КГ24-184-К4).
В первом деле супруг требовал признать общим совместным имуществом премию, выплаченную жене в 2021 г. по итогам работы в 2020 г. (развод состоялся 16 июля 2020 г.).
Во втором деле, напротив, супруга требовала признать общим совместным имуществом выплаченные мужу премии за четвертый квартал 2020 г. и по итогам 2020 г. (брак прекращен 26 февраля 2021 г.).
Нижестоящие суды по сложившейся практике рассматривали денежные средства, полученные после прекращения семейных отношений, как личное имущество получившего их супруга. Однако Верховный Суд в обоих случаях посчитал спорные денежные средства относящимися к совместно нажитому имуществу и соответственно исковые требования в отношении этих премиальных выплат – обоснованными.
В частности, по делу Слепокуровых ВС отметил, что «как усматривается из материалов дела, премиальная выплата в размере 240 723,45 руб. по итогам 2020 г., перечисленная работодателем на счет ответчика в феврале 2021 г., является доходом от трудовой деятельности, в том числе осуществляемой Слепокуровой И. Ю. до фактического прекращения семейных отношений с истцом 16 июля 2020 г., в связи с чем состоявшееся после указанного момента перечисление работодателем денежных средств на счет ответчика во исполнение ранее возникших обязательств, вытекающих из трудовых отношений, не изменяет режим общего имущества супругов и не лишает истца права на получение части этих средств при их разделе на основании статей 38, 39 Семейного кодекса Российской Федерации.
При таких обстоятельствах выводы судов о том, что полученные одним из супругов после прекращения брачных отношений денежные средства от трудовой деятельности, осуществляемой в период брака, не могут являться совместно нажитым имуществом, не основаны на приведенных выше нормах материального права».
По делу Сывороткиных Судебная коллегия по гражданским делам ВС подчеркнула, что «при рассмотрении настоящего дела судом Сывороткиным М. С. не оспаривалось, что спорные денежные средства (премия за четвертый квартал 2020 г. и премия по итогам 2020 года) являлись доходом от трудовой деятельности, осуществляемой Сывороткиным М. С. в период брака с Сывороткиной М. В. до фактического прекращения семейных отношений.
Вместе с тем суд в результате неправильного применения и толкования приведенных выше норм материального права не учел, что трудовая деятельность осуществлялась Сывороткиным М. С. в период брака и предусматривала поступление от нее дохода, в связи с чем перечисление работодателем денежных средств на счет ответчика во исполнение ранее возникших обязательств, вытекающих из трудовых отношений, состоявшееся после фактического прекращения семейных отношений, не изменяет режим общего имущества супругов и не лишает Сывороткину М. В. права на получение части этих средств при их разделе на основании статей 38,39 Семейного кодекса Российской Федерации».
В сфере наследственных споров вновь проявилась категория дел о фактическом принятии наследства, причем соответствующие дела рассматривались и Конституционным, и Верховным Судами. Несмотря на то что данная категория хорошо разработана не столько в законодательстве, сколько в судебной практике, периодически возникают новые аспекты и детали.
В частности, Конституционный Суд РФ вынес 27 мая 2024 г. Постановление № 25-П по делу о проверке конституционности п. 1 ст. 1152 и п. 2 ст. 1153 ГК в связи с жалобой Д. В. Простякова. Как следует из Постановления, заявитель жалобы и его мать были зарегистрированы по месту жительства в квартире родственницы. Когда они узнали о ее смерти, оказалось, что регистрация по месту жительства – единственное, что связывает их с имуществом покойной, поскольку формальным способом – путем подачи заявления нотариусу – они наследство не приняли. Суды отказались рассматривать наличие регистрации по месту проживания в качестве способа фактического принятия наследства.
КС, рассмотрев жалобу заявителя, признал оспариваемые законоположения не противоречащими Конституции РФ, поскольку по конституционно-правовому смыслу они предполагают – то, что на дату открытия наследства гражданин был законно зарегистрирован по месту жительства в жилом помещении, применительно к которому возник спор о принятии наследства, и оставался зарегистрированным там на момент возникновения спора, может быть учтено судом наряду с иными имеющими значение фактическими обстоятельствами дела в качестве основания для того, чтобы считать гражданина принявшим наследство.
Следует отметить, что Конституционный Суд тем самым фактически легализовал существующую практику, поскольку наличие у наследника регистрации по месту жительства в жилом помещении, принадлежащем наследодателю, на практике является единственным случаем фактического принятия наследства, признаваемым и принимаемым нотариусами и влекущими выдачу свидетельства о наследстве – любые другие действия, которые наследники представляют как фактическое принятие наследства, нотариусы отклоняют и предлагают обращаться в суд.
Также считаю необходимым подчеркнуть указание в Постановлении от 27 мая 2024 г. № 25-П на то, что данное обстоятельство может быть учтено судом наряду (выделено мной. – С.М.) с иными имеющими значение фактическими обстоятельствами дела в качестве основания для того, чтобы считать гражданина принявшим наследство (то есть ему не придается абсолютного характера). Косвенным подтверждением тому является указание в постановлении, что «судебные акты, вынесенные по делу с участием гражданина Простякова Д. В. на основании пункта 1 статьи 1152 и пункта 2 статьи 1153 ГК Российской Федерации в истолковании, расходящемся с их конституционно-правовым смыслом, выявленным в настоящем Постановлении, подлежат пересмотру в установленном порядке, если для этого нет иных препятствий (выделено мной. – С.М.)» – то есть этому обстоятельству придается все же не абсолютный, а относительный характер.
В практике Верховного Суда в уходящем году насчитывается ряд дел, в каждом из которых заявлялся определенный набор действий, которые истцы толковали как фактическое принятие наследства. В свете этого хочу подчеркнуть, что фактическим принятием наследства вероятнее всего могут быть признаны самые простые, «приземленные» действия.
В деле о наследстве С. Эльяш (Определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС от 1 октября 2024 г. № 5-КГ24-99-К2) истец заявлял, что «Эльяш М. С. (муж умершей Эльяш С. П.) заявление о принятии наследства не подавал, принял наследство фактическими действиями, продолжая проживать в данной квартире, также нес расходы на содержание квартиры, распорядился личными вещами умершей супруги». И далее дополнительно отмечено: «судом апелляционной инстанции при разрешении дела ошибочно оставлено без внимания то обстоятельство, что Эльяш М. Л. имел онкологическое заболевание, инвалидность II группы, не выходил из дома с 2011 года ввиду болезни, при жизни Эльяш М. Л. воспользовался своим правом на фактическое принятие наследства, в юридически значимый период проживал в спорном жилом помещении, нес расходы на содержание всей квартиры, а не только принадлежащей ему 1/2 доли».
В деле о наследстве А. Луговского (Определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС от 26 ноября 2024 г. № 18-КГ24-284-К4) Верховный Суд отменил апелляционное определение, отменившее, в свою очередь, решение первой инстанции, удовлетворивший иск дочери наследодателя об установлении факта принятия наследства отца и о признании за ней права собственности на недвижимое имущество. Как указано в Определении, «Разрешая спор и удовлетворяя исковые требования, суд первой инстанции исходил из того, что истец фактически приняла наследство после смерти наследодателя, в том числе спорный земельный участок: постоянно пользовалась участком, обрабатывала землю, производила посадки, сажала овощи, зелень, оплачивала членские взносы, что подтверждается представленными документами (актами, чеками, договорами)».
В связи с этим считаю необходимым отметить и дело о наследстве Власенко (Определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС от 26 марта 2024 г. № 41-КГ24-4-К), в котором банк требовал взыскать денежные средства с вдовы заемщика и их несовершеннолетней дочери, пытаясь доказать, что вдова приняла наследство покойного мужа, поэтому как наследник должна отвечать по его долгам, притом, что она официально отказалась от наследства как от своего имени, так и от имени их общей с наследодателем несовершеннолетней дочери.
В определении указано: «Разрешая спор по существу, суд первой инстанции, руководствуясь положениями статей 307, 309, 310, 819 и 1175 ГК РФ, исходил из того, что наследство Власенко А. В. никто из наследников не принял, доказательств перехода в собственность муниципального образования выморочного имущества в виде 1/2 доли в праве собственности на квартиру не представлено, в связи с чем пришел к выводу об отказе в удовлетворении исковых требований».
Отменяя решение первой инстанции и принимая по делу новое – о частичном удовлетворении иска банка и взыскании суммы задолженности с В. Власенко в лице ее законного представителя – Ю. Власенко, суд апелляционной инстанции исходил из отсутствия в материалах наследственного дела сведений о том, что отказ от наследства вдовы наследодателя в интересах несовершеннолетней дочери совершен с разрешения органов опеки и попечительства и принят нотариусом, а также из того, что материалы дела содержат доказательства совершения В. Власенко действий, свидетельствующих о фактическом принятии наследства, в связи с чем она должна отвечать по долгам наследодателя в пределах стоимости перешедшего к ней наследственного имущества».
Верховный Суд согласился с доводами, изложенными в решении первой инстанции, отменил апелляционное определение и вернул дело в апелляцию на новое рассмотрение.
Данное дело примечательно как пример того, что конструкцию фактического принятия наследства, обычно используемую наследниками, кредиторы наследодателя могут использовать против наследников, стремящихся уклониться от уплаты долгов наследодателя, но пользующихся при этом его имуществом.
