Проблемы необоснованного силового давления на бизнес, уголовного преследования предпринимателей и заключения их под стражу в качестве меры пресечения остаются предметом острых дискуссий и тематикой юридических конференций. Выступающие на таких мероприятиях, как правило, приходят к выводу, что все аспекты уголовного преследования предпринимателей носят вопиющий характер и абсолютно недопустимы.
Нельзя сказать, что власть не видит эти проблемы или уклоняется от их решения. Было сделано многое. В частности, введен в различных вариациях специальный состав мошенничества в сфере предпринимательской деятельности, установлен законодательный запрет на применение меры пресечения в виде заключения под стражу по мошенничествам, присвоениям и растратам при условии их совершения в сфере предпринимательской деятельности. Кроме того, опубликован ряд соответствующих разъяснений Пленума Верховного Суда РФ.
К сожалению, на практике данные меры зачастую не работают. Следователи по-прежнему обращаются с ходатайствами об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в отношении лиц, чьи действия, исходя из обвинения, подпадают под критерии предпринимательской деятельности, а суды – тем не менее удовлетворяют подобные ходатайства.
Всякий раз обвиняемые и защитники при рассмотрении судом таких ходатайств твердят как мантру, что обвиняемый является руководителем коммерческой организации, осуществлял предпринимательскую деятельность и в вину ему вменяется ненадлежащее исполнение гражданско-правового договора. Несмотря на это, следователи, гособвинение и суды всякий раз ограничиваются формальным утверждением, что деяние не подпадает под критерии предпринимательской деятельности. Иногда приводятся соответствующие обоснования, но выглядят они, на мой взгляд, несправедливо, необъективно и неуклюже.
11 июня Пленум Верховного Суда РФ опубликовал Постановление № 7, в котором подчеркнул недопустимость заключения предпринимателей под стражу, необходимость тщательного исследования доводов о предпринимательском характере действий, а также надлежащей проверки и оценки доказательств. Многие эксперты, комментируя данное постановление, пришли к выводу, что с его принятием силовое давление на бизнес ослабнет, мера пресечения в виде стражи в отношении предпринимателей избираться не будет, а суды начнут реагировать на ходатайства следователей исключительно обоснованно.
Не могу, к сожалению, разделить столь оптимистичные прогнозы. На мой взгляд, названное постановление кардинально ситуацию не изменит. Уголовное преследование давно стало способом управления людьми, обществом, бизнесом. Воздействовать с помощью силы, выбивать и принуждать гораздо проще, чем поступать в рамках закона.
Именно поэтому, думается, не работают ни предложенные президентом поправки в ст. 210 УК РФ, ни другие разъяснительные документы о том, как правоприменителю необходимо трактовать то или иное деяние при его юридической квалификации, процессуальной оценке доказательств или рассмотрении вопроса о мере пресечения. Как показывает практика, правоприменители – при условии предоставления им выбора – трактуют такие документы, как им удобнее: преимущественно в интересах обвинения. Причины все те же – общая ориентация правоохранителей на статистику, обвинительный уклон, а также не всегда достаточный уровень компетенции.
9 июня мне довелось участвовать в конференции по вопросам уголовного преследования предпринимателей, проходившей под эгидой научно-образовательного центра применения уголовного права в Московском государственном юридическом университете имени О.Е. Кутафина (МГЮА). Спикерами выступали ученые в области уголовного права – Алексей Рарог, Наталья Лопашенко, Павел Яни, Иван Клепицкий и другие. Все они обращали внимание на завышенную квалификацию действий предпринимателей, игнорирование доводов о предпринимательском характере деяний, необоснованном применении меры пресечения в виде заключения под стражу по тем делам, которые попадали к ним на изучение.
К сожалению, я не успел высказать свое мнение, поскольку был вынужден покинуть конференцию, опаздывая на следственные действия. Тем не менее мое выступление также свелось бы к критике существующей правоприменительной практики.
Однако позволю себе не согласиться с тезисами ряда выступающих о том, что проблему можно решить дополнительными разъяснениями – например теми, которые предложил Павел Яни, ориентируя судей на сопоставление доходов предпринимателей – законных и полученных преступным путем – при оценке квалификации деяния по ст. 210 УК РФ. На мой взгляд, это хорошая инициатива, но это вряд ли будет работать, – как и все меры, предоставляющие правоприменителю выбор.
Полагаю, решению указанных проблем может способствовать следующее.
Во-первых, прекратить выделять в уголовно-процессуальном и уголовном законодательстве предпринимателей как социальную группу, наделенную преференциями. Все эти «искусственные», на мой взгляд, преимущества не только не работают, но и нарушают принцип равенства всех перед законом. Мне, например, непонятно, по каким причинам индивидуальный предприниматель или руководитель коммерческой организации, заведомо не исполнивший гражданско-правовой договор, согласно закону не может быть заключен под стражу, а адвокат, заведомо не исполнивший соглашение об оказании правовой помощи (что, по сути, такой же гражданско-правовой договор), данной привилегией не обладает.
Во-вторых, установить законодательный запрет на применение меры пресечения в виде стражи по всем делам о преступлениях, предусмотренных ст. 159 (мошенничество) и 160 (присвоение или растрата) УК РФ. В большинстве случаев предпринимателей преследуют именно по этим составам и, игнорируя предпринимательский характер инкриминируемых деяний, используют названную меру пресечения.
Предвижу возражения, что в таком случае от ответственности уйдут многие лица, не являющиеся предпринимателями, – в частности мошенники и прочие преступники. Спешу пояснить, что ответственность их не минует, к ним лишь не может быть применена мера пресечения в виде стражи. Домашний арест, к примеру, обычно является достаточной гарантией надлежащего поведения обвиняемого, исключая при этом возможность противодействия расследованию и обеспечивая в дальнейшем вынесение приговора. Существует же законодательный запрет на заключение под стражу по делам о других тяжких преступлениях, например о незаконной банковской деятельности или уклонении от уплаты налогов, при этом проблем при расследовании таких дел, постановлении и исполнении приговоров не возникает. Почему же тогда они должны появиться в случае введения такого запрета для преступлений, квалифицируемых по ст. 159, 160 УК РФ?
В-третьих, внести изменения в ст. 210 (организация преступного сообщества или участие в нем) УК РФ, указав, что преступное сообщество может создаваться и функционировать для совершения особо тяжких преступлений.
Полагаю, это автоматически исключит завышенную квалификацию действий обвиняемых во всех экономических преступлениях, ни одно из которых (за исключением разбоя и вымогательства, явно не совершаемых предпринимателями) к категории особо тяжких не относится. Данная мера также будет отвечать целям введения в УК РФ ст. 210, направленной на борьбу с насильственными особо тяжкими преступлениями.
В-четвертых, усилить роль прокурора в уголовном процессе, возвратив ему полномочия по согласованию ходатайств следователя, направляемых в суд. Упомянутое законодательное изменение поможет прекратить практику согласия суда с позицией следователя вопреки мнению прокурора.
В соответствии с нормами УПК РФ именно прокурор осуществляет уголовное преследование от имени государства, поэтому представляется недопустимым, когда суд в случае возражений прокурора против ходатайства следователя соглашается с этим ходатайством, выступая, таким образом, в качестве «сверхобвинителя». На мой взгляд, это не только свидетельствует о недопустимом для суда обвинительном уклоне, но и нарушает принцип состязательности сторон.
В-пятых, расширить подсудность уголовных дел, рассматриваемых присяжными, делами о преступлениях, предусмотренных ст. 210, ч. 4 ст. 159, ч. 4 ст. 160 УК РФ. Думается, это будет дополнительной гарантией справедливого судебного разбирательства по обсуждаемым делам, многие из которых связаны с расправой над неугодными лицами, а не с объективной оценкой совершенного деяния. Кроме того, отнесение таких дел к подсудности присяжных повысит качество проводимого по ним расследования, повлечет более тщательное изучение дел прокуратурой как надзорным органом и станет дополнительным «фильтром» для дел со слабой доказательственной базой и неочевидным обвинением.
Что касается возможных аргументов противников суда присяжных о «высокой стоимости» этой формы правосудия, отмечу, что справедливый суд не может стоить государству дешево, и именно справедливый суд – то, что, согласно результатам социологических опросов, так необходимо большинству наших сограждан.
В заключение отмечу, что высказанные предложения также предусматривают необходимость законодательных изменений, однако уверен, что они будут эффективны, поскольку не подразумевают возможности какой-либо трактовки со стороны правоприменителей. Практика применения меры пресечения в виде стражи по делам о незаконной банковской деятельности, уклонении от уплаты налогов, рассмотрения присяжными дел об убийствах наглядно это доказывает.
Причем, заметьте, хуже от появления этих недавно введенных, но нормально функционирующих поправок никому не стало, и мнение о необходимости возврата к прежнему законодательному варианту не возникает.
