Осенью 2017 г. ко мне обратился С. (руководитель коммерческой организации) с просьбой взяться за его защиту в уголовном деле по обвинению в мошенничестве. На момент моего вступления в дело С. заканчивал ознакомление с материалами в следственных органах (в порядке ст. 217 УПК РФ).
По версии следствия осенью 2015 г. С. получил из федерального и областного бюджетов субсидию в 500 тыс. руб. на развитие бизнеса, не имея при этом намерения расходовать ее по целевому назначению, чем причинил бюджетам материальный ущерб. Вину в совершении инкриминируемого деяния С. не признал, в ходе предварительного следствия от дачи подробных показаний воздержался.
Проанализировав материалы дела, защита пришла к выводу, что из тактических соображений более правильным будет раскрывать свою позицию поэтапно в ходе предстоящего судебного рассмотрения дела.
Органами предварительного расследования действия моего подзащитного были квалифицированы по ч. 3 ст. 159.2 УК РФ (мошенничество при получении выплат, совершенное в крупном размере). На мой взгляд, такая квалификация была ошибочной, поскольку данный состав вменяется только при социальных выплатах. Это само по себе представляло собой существенное нарушение УК, так как на момент совершения «деяния» по данной квалификации предусматривалось наказание до 5 лет лишения свободы, что препятствовало переквалификации в суде действия С. с ч. 3 ст. 159.2 на ч. 3 ст. 159 УК (как на более тяжкий состав).
По этой причине на стадии предварительного следствия по итогам ознакомления с материалами дела со стороны защиты по существу обвинения каких-либо ходатайств не заявлялось. Было решено использовать наш «козырь» в дальнейшем. Обвинительное заключение было утверждено прокурором, и в конце 2017 г. уголовное дело поступило в Череповецкий городской суд для рассмотрения по существу.
В ходе рассмотрения дела первой инстанцией сторона защиты ходатайствовала о возврате дела прокурору. Ходатайство было мотивировано в том числе тем, что подсудимому, по мнению защиты, вменялось «изначально ложное обвинение», что (с учетом особенностей состава, предусмотренного ст. 159.2 УК, по сравнению со ст. 159) препятствует полноценному осуществлению подсудимым его права на защиту согласно ст. 47 УПК РФ, в том числе влияет на его право достоверно знать и понимать сущность предъявленного обвинения и защищаться от него всеми не запрещенными законом способами и средствами. Таким образом, С. должен был раскрывать свою правовую позицию и доказывать свою невиновность по «изначально ложному обвинению», что существенно, по нашему мнению, ущемляло его право на защиту.
Мотивом, не отраженным в ходатайстве и не озвученным в судебном заседании, было то, что в соответствии со ст. 159.2 УК (в отличие от ст. 159) лица могут привлекаться как за совершение умышленных действий, спланированных еще до хищения, так и за умолчание о фактах, влекущих прекращение указанных выплат.
В ходе предварительного следствия выяснилось, что С. представил в Департамент экономического развития области в подтверждение обоснованности расходования средств грантовой поддержки, ранее перечисленных возглавляемому им предприятию, фиктивный договор купли-продажи сушильного барабана. С учетом этих обстоятельств мы не были заинтересованы в раскрытии нашей позиции, защищаясь от предъявленного обвинения по ч. 3 ст. 159.2 УК. Фиктивный договор купли-продажи для нас в данном случае был «больным местом».
При этом защита не обратила внимание суда на то, что в дальнейшем при вынесении приговора переквалификация со ст. 159.2 на 159 УК будет невозможна.
Гособвинение возражало против возврата дела прокурору. В итоге суд в удовлетворении ходатайства отказал и вынес по этому поводу самостоятельное постановление. С этого момента суд стал заложником данного решения (защита такого даже изначально не планировала.)
С учетом указанных обстоятельств мы приняли решение на новом этапе раскрыть свою позицию частично, готовясь к апелляционному обжалованию приговора. В связи с этим защита ограничилась допросом явившихся свидетелей, ходатайством о вызове свидетеля, проживающего в другом городе, предоставлением суду ряда документов (в частности, подтверждающих приобретение дополнительного оборудования для запуска сушильного барабана, проведение переговоров с Департаментом экономического развития и др.), а также демонстрацией суду видеозаписи, подтверждающей работоспособность сушильного барабана. Диск с указанной видеозаписью по нашему ходатайству суд приобщил к материалам дела. От дачи показаний в суде как способа защиты от «ложного обвинения» С. отказался по уже изложенным обстоятельствам.
Суд учел позицию гособвинителя и, несмотря на мнение защиты о необходимости возвратить дело прокурору, в январе 2018 г. вынес обвинительный приговор. При этом судья, находясь в совещательной комнате, переквалифицировал действия подсудимого с ч. 3 ст. 159.2 УК на ч. 3 ст. 159, назначив наказание в виде штрафа в 100 тыс. руб. Также с моего подзащитного решением суда был взыскан материальный ущерб в размере 500 тыс. руб.
В апелляционной жалобе на приговор я обратил внимание областного суда как на обстоятельства, свидетельствующие о невиновности моего подзащитного, так и на существенные (по мнению защиты) нарушения законодательства, допущенные первой инстанцией.
В частности, в жалобе было указано, что поскольку вопрос о переквалификации в ходе судебного следствия ни по инициативе суда, ни по инициативе стороны обвинения не обсуждался и судом ранее было отказано в возвращении дела прокурору (несмотря на доводы защиты о неверной квалификации деяния), суду надлежало оправдать подсудимого по предъявленному обвинению.
Отмечу, что постановление, которым первая инстанция отказала в возврате дела прокурору, вместе с вынесенным приговором ни стороной защиты, ни обвинением не обжаловались.
В связи с этой дилеммой областному суду пришлось детальнее изучить доводы в пользу невиновности моего подзащитного. Судебная коллегия выслушала подробные показания подсудимого и приняла их во внимание. При этом вторая инстанция согласилась с позицией защиты и учла наши доводы о причинах, по которым С. не давал показания на стадии предварительного следствия и в суде первой инстанции.
В итоге Вологодский областной суд признал приговор Череповецкого горсуда незаконным и необоснованным, отменив его и оправдав моего доверителя.
В апелляционном определении от 15 марта 2018 г. суд отметил, что для отнесения деяния к мошенничеству необходимо как минимум наличие умысла на хищение, возникшего до получения чужого имущества или права на него. Также апелляция учла, что факт хищения денежных средств не был доказан, а показания С. о том, что он все средства направил на развитие бизнеса, не опровергнуты. В апелляционном определении подчеркнуто, что городской суд, несмотря на пояснения подсудимого, необоснованно уклонился от изучения обстоятельств приобретения иного (не согласованного в договоре на грантовую поддержку) оборудования для предприятия в г. Астрахань.
При этом апелляционный суд обратил внимание, что первая инстанция трижды необоснованно отказала в удовлетворении ходатайства защиты о вызове и допросе свидетеля из г. Астрахань: первый раз с указанием на то, что оно заявлено преждевременно, а второй и третий – в связи с тем, что место нахождения свидетеля установить невозможно. Между тем в Череповецком горсуде исследовался рапорт сотрудника полиции, в котором были указаны как место жительства свидетеля, так и номер его телефона.
Областной суд также оценил представленный фиктивный договор купли-продажи сушильного барабана в подтверждение обоснованности расходования средств грантовой поддержки. Так, условие о расходовании средств гранта (в частности, о том, что они должны быть потрачены на приобретение сушильного барабана) было оговорено лишь дополнительным соглашением к договору о предоставлении субсидии, когда денежные средства были уже получены и израсходованы С. Из показаний моего подзащитного в заседании апелляционного суда следовало, что допсоглашение было составлено по инициативе С., поскольку документов на приобретенное оборудование в Астрахани ему не предоставили. В связи с этим он принял решение отчитаться о расходовании средств грантовой поддержки, представив в Департамент экономического развития области указанный фиктивный договор. Судом были установлены как факт приобретения С. сушильного барабана (пусть и за более низкую цену и у другого лица), так и его работоспособность, а также принято во внимание намерение подсудимого в дальнейшем запустить барабан в производство.
Исходя из показаний сотрудника налоговой инспекции, прибыль общества с ограниченной ответственностью, возглавляемого С., за 2015 г. была небольшой (налог на прибыль составлял всего 2410 руб.), однако в 2016 г. она возросла, и налог на прибыль превысил 217 тыс. руб., что свидетельствует о развитии предприятия.
С учетом указанных обстоятельств, несмотря на то, что С. как руководитель не выполнил заявленные для получения гранта показатели развития предприятия, а денежные средства были израсходованы не на цели, определенные в допсоглашении, апелляция не усмотрела в действиях моего подзащитного состава преступления, отменила приговор и прекратила уголовное преследование С.
Данный пример демонстрирует, что ошибки в квалификации, допущенные в ходе предварительного следствия, защите можно и нужно использовать в ходе судебного рассмотрения дела. При отсутствии у суда законного основания для переквалификации деяния такие ошибки будут свидетельствовать о существенном нарушении закона. Таким образом, у адвоката и его подзащитного будет дополнительный довод как при построении защиты в ходе судебного рассмотрения дела, так и при обжаловании судебных решений.
