14 декабря Пленум Верховного Суда РФ рассмотрел и направил на доработку проект постановления о применении АПК РФ при рассмотрении дел в суде первой инстанции.
Представленный проект весьма объемный, содержательный, в нем раскрываются многие тонкости компетенции арбитражных судов, особенностей производства в первой инстанции.
При первом ознакомлении у меня не сложилось мнения о революционном характере проекта: разъяснения в целом поддерживают тенденции правоприменительной практики, закрепляют гармоничные и доктринально обоснованные подходы, а также разъяснения, ранее высказанные Высшим Арбитражным Судом РФ. Это результат эволюционного развития руководящих разъяснений Пленума. Применительно к действующему АПК РФ 2002 г. подобные масштабные разъяснения даны впервые, и качество проекта – на высоте. Полноценный комментарий в рамках данной статьи дать невозможно, поэтому оценю лишь несколько позиций, которые вызвали наибольший интерес.
В проекте в первую очередь обращают на себя внимание ряд позиций, основанных на тенденциях, сформированных практикой, а главное – выраженных в доктрине.
Так, п. 2 посвящен реализации принципов арбитражного процесса в ключе состязательности и добросовестности. Разработчики довольно деликатно указали на необходимость противодействия недобросовестному поведению участника процессуальных отношений, злоупотреблению правами, а также перечислили отдельные процессуальные риски, являющиеся следствием такого поведения: отнесение на лица судебных расходов независимо от исхода дела (ст. 111 АПК), оставление заявления без рассмотрения при повторной неявке истца в судебное заседание (п. 9 ч. 1 ст. 148), разрешение дела по имеющимся доказательствам (ч. 4 ст. 131), возвращение встречного иска, подаваемого с целью преодоления правил исключительной подсудности или затягивания процесса (п. 32 проекта) и т.д.
По сути, Верховный Суд отступил от общей траектории социального процесса, характерной для рассмотрения гражданских и административных дел судами общей юрисдикции, и обратил внимание на конституирующие черты профессионального судопроизводства в арбитражных судах. Переоценить такое решение сложно – речь идет о смене парадигмы правосудия по экономическим спорам, возврате к идеям Высшего Арбитражного Суда. Дополнительным подтверждением этого является идея запрета недобросовестного изменения подсудности за счет манипуляций с местом исполнения обязательства, не определяемого в договоре, либо за счет привлечения соответчика, не связанного с субъектами спорного правоотношения (п. 6 и 7 проекта). Важно, чтобы позиция, сформулированная в п. 2 проекта крайне обтекаемо, была воспринята судами как руководство к действию. Сейчас, к сожалению, мы работаем в совершенно иных условиях: арбитражному суду, как и судам общей юрисдикции, вменяют едва ли не в обязанность устанавливать судебную истину, самостоятельно истребовать доказательства, ставить вопрос о переквалификации требований и представлении дополнительных доказательств (на уровне методических неофициальных рекомендаций и лишь иногда – на уровне официальных разъяснений Верховного Суда или точечно – путем отмены судебных актов в апелляционном и кассационном порядке (в том числе при рассмотрении жалоб Судебной коллегией ВС)).
Как представляется, деликатный тон разъяснений требует корректировки и более строгих указаний. Высокоакадемичные замыслы ВС должны быть встроены в «скелет» правосудия, необходимо сформировать единообразную практику профессионального процесса, допускающую лишь отдельные вариации активной роли суда, рассматривающего дело.
Обращает на себя внимание также предпринятая в п. 3 проекта попытка разработчиков объяснить, что понимается под иной экономической деятельностью, из которой возникает спор, относимый к компетенции арбитражных судов. Эта базовая категория, ядро арбитражного процесса, как ни странно, не раскрыта нормативно; не было дефиниции и в руководящих разъяснениях высших судебных инстанции. В судебной практике выявлялись лишь фрагментарные признаки экономической деятельности. В связи с этим Конституционный Суд РФ (Определение от 13 мая 2014 г. № 985-О) указал, что при определении компетенции арбитражных судов субъектный критерий является первоочередным, хотя из закона следует приоритет именно предметного критерия компетенции. В доктрине сформировалось универсальное решение о том, что к экономической деятельности хозяйствующих субъектов относится деятельность, создающая организационные основы для осуществления предпринимательской деятельности. Этот же подход демонстрирует п. 3 проекта, более детально раскрывая данную категорию. Поможет ли это разъяснение практике? Вероятно да, хотя бы в ключе аргументации позиции относительно выбора компетентного органа.
Принципиально важно закрепление на уровне постановления позиции о недопущении ограничения права на судебную защиту: если суд общей юрисдикции возвратил требование и соответствующее определение вступило в законную силу, при поступлении тождественного требования в арбитражный суд последний обязан принять его к производству, даже если убежден, что спор относится к компетенции суда общей юрисдикции (последний абзац п. 4 проекта).
Этот подход давно укоренился в судебной практике, является логическим следствием изменения правил компетенции и устранения института судебной подведомственности в результате «процессуальной революции» (Федеральный закон от 28 ноября 2018 г. № 451-ФЗ), но на уровне разъяснений Пленума ВС такая формулировка использована впервые и заслуживает поддержки.
В п. 9 проекта отражены подходы к определению правил исключительной подсудности исков о правах на недвижимое имущество и приводятся примеры соответствующих требований, по сути, дублирующие разъяснения, содержащиеся в п. 2 Постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 29 апреля 2010 г. № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» и п. 1 Постановления Пленума ВАС от 12 октября 2006 г. № 54 «О некоторых вопросах подсудности дел по искам о правах на недвижимое имущество». Между тем хотелось бы увидеть решение коллизии с определением правил подсудности исков об обращении взыскания на заложенное недвижимое имущество.
Дело в том, что в данном вопросе существует «недосказанность», поскольку ВАС прямо указывал, что требование о взыскании денежных средств путем обращения взыскания на недвижимость является иском о праве на такое имущество, предъявляемым по правилам об исключительной подсудности (Постановление Президиума ВАС от 17 сентября 2013 г. № 1192/13 по делу № А64-7845/2012, п. 13 Информационного письма Президиума ВАС от 22 декабря 2005 г. № 99 «Об отдельных вопросах практики применения Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации»).
Противоположная позиция была высказана ВС (п. 2.1 Обзора судебной практики по гражданским делам, связанным с разрешением споров об исполнении кредитных обязательств (утвержден Президиумом ВС 22 мая 2013 г.)) и КС (п. 5.1 Постановления от 26 мая 2011 г. № 10-П) и сейчас является доминирующей: спор об обращении взыскания на заложенное недвижимое имущество не является спором о правах на это имущество, поскольку его предмет – осуществление действий, результатом которых должна быть передача денежных средств. В условиях проведения реформы вещного права нельзя игнорировать то, что залог рассматривается как ограниченное вещное право. Кроме того, важно учитывать, что меры принудительного исполнения при обращении взыскания на заложенное недвижимое имущество в соответствии со ст. 33 Закона об исполнительном производстве будут применять именно по месту нахождения имущества, и в конечном счете это потребует совершения регистрационных действий. Поэтому указанная проблема исключительной подсудности все еще требует решения.
Интерес представляет разъяснение, содержащееся в п. 13 проекта, – о том, что суд может отказать в принятии иска, если заявленное требование направлено на защиту права, не признаваемого правопорядком в РФ и не подлежащего судебной защите.
Российский цивилистический процесс лишен процедур предварительного рассмотрения иска на предмет приемлемости; на стадии возбуждения производства по делу зачастую невозможно сделать полноценный вывод о возможности или невозможности судебной защиты (к тому же учитывая конституционные гарантии права на судебную защиту и доступность правосудия). Считаю, что такое разъяснение о возможности применения ст. 127.1 АПК должно применяться крайне аккуратно, и лучше прекратить производство по делу, чем отказать в принятии заявления.
Любопытно разъяснение, содержащееся в последнем абзаце п. 21 проекта, – о распространении на непрофессионального представителя, действующего наряду с адвокатом или представителем, имеющим высшее юридическое образование или ученую степень по юридической специальности, полноценного статуса договорного представителя.
Ранее суды с учетом разъяснений, приведенных в Постановлении КС от 16 июля 2020 г. № 37-П, не принимали распорядительных действий, совершаемых такими представителями (права на реализацию специальных полномочий по ч. 2 ст. 62 АПК де-факто принадлежали только профессиональным представителям и тем, кто вправе действовать без доверенности). Теперь, очевидно, подход будет скорректирован.
В контексте профессионального представительства важно разъяснение, содержащееся в последнем абзаце п. 22 проекта: при передаче дела из суда общей юрисдикции (где на уровне мировых судей и районного суда образовательного и профессионального ценза представителя нет) в арбитражный лица, участвующие в деле, должны обеспечить соответствие представителя требованиям, предъявляемым к нему в силу правил АПК. С одной стороны, такое решение выглядит неожиданным и порождающим ограничение в доступе к правосудию, но с другой – оно соответствует контексту профессионализации процесса.
Применительно к профессиональным цензам представителя п. 24 проекта постановления содержит разъяснение относительно возможности совершения отдельных действий лицом, не имеющим юридического образования, ученой степени по юридической специальности или статуса адвоката, – в частности, подачи в суд заявлений и ходатайств, ознакомления с материалами дела, получения копий судебных актов, исполнительного листа. Такое решение противоречит буквальному смыслу ч. 3 ст. 59 АПК, устанавливающей профессиональный ценз представителя как участника процессуальных отношений.
Документ об образовании в настоящее время является наряду с доверенностью документом, подтверждающим полномочия представителя (ч. 4 ст. 61 АПК, п. 22 проекта). Диплом об образовании или об ученой степени нужен для признания статуса участника процессуальных отношений, без него договорный представитель (не являющийся адвокатом) – не представитель. Действовать от имени и в интересах доверителя может только представитель, и когда кто-то по доверенности получает исполнительный лист или знакомится с материалами дела, он это делает в статусе представителя. Налицо толкование contra legem, обусловленное лишь одним – процессуальной экономией. Совершая перечисленные действия, представитель напрямую контактирует с сотрудниками аппарата суда, вне рамок судебного заседания. Сотрудники аппарата не вправе решать вопрос о допуске участника процессуальных отношений – это полномочие судей. Кроме того, разработчики проекта явно стремились допустить до подобных технических функций стажеров, ассистентов юристов, выполняющих отдельные поручения своего руководителя (мол, не дело адвокату стоять в канцелярии суда с фотоаппаратом, пусть это делает его помощник, который учится).
В целом разъяснение правильное. Однако, полагаю, следует объяснить, что разработчики проекта понимают под «совершением действий, не связанных с оказанием квалифицированной юридической помощи по делу», причем не просто привести примеры, а указать, что такие действия не могут быть совершены в рамках судебного заседания, а, например, предполагают лишь взаимодействие с аппаратом суда и не требуют дачи каких-либо пояснений перед председательствующим в заседании. В частности, ходатайства и заявления могут быть поданы как вне рамок судебного заседания (в канцелярию, посредством сервиса «Мой Арбитр», по почте и проч.), так и непосредственно в заседании. Едва ли разработчики имеют в виду, что в заседании процессуальные действия представителя может совершать тот, кто в силу ч. 3 ст. 59 АПК не может быть представителем. Непонятно также, почему для совершения такого рода действий в проекте предлагается по аналогии закона довольствоваться доверенностью, совершаемой не по правилам ст. 61 АПК, а в простой письменной форме (ст. 185 ГК РФ). Видимо, общий смысл данного разъяснения сводится к тому, что процессуальные отношения, требующие применения АПК, возникают лишь в процессе взаимодействия с судьями, а в ходе взаимодействия с аппаратом суда возникают иные, не процессуальные, отношения. Если это так, то такой подход губителен и даже абсурден. Доверенность для всех типов действий представителя в арбитражном процессе должна оформляться по правилам АПК.
Решение о наделении статусом представителя лица, которое допущено к участию в деле по ходатайству представляемого, лишь на период одного заседания (второй абзац п. 23 проекта постановления) выглядит также неоднозначным и, на мой взгляд, неправильным. Если в ч. 4 ст. 61 АПК (а не ст. 64, как ошибочно указано в проекте) в качестве условия допуска и подтверждения полномочий представителя закреплено заявление личного ходатайства доверителя, то неясно, почему процессуальный статус представителя должен прекратиться с отложением судебного разбирательства или окончанием заседания по иным основаниям. Получая статус участника процессуальных отношений, данное лицо сохраняет его на весь период судопроизводства по делу, пока этот статус не будет прекращен по основаниям, установленным в законе. Суд же не будет всякий раз при открытии заседания выносить определение о вступлении в дело третьего лица?! Почему же тогда он должен в каждом заседании выносить «протокольное» определение о допуске представителя? Факт заявления ходатайства представляемым отражается в протоколе заседания, его всегда можно проверить при рассмотрении дела в проверочных инстанциях, а значит, – требовать личного участия доверителя в каждом заседании лишь с целью заявления ходатайства о допуске представителя по меньшей мере странно и может привести к совершению большого количества бессмысленных действий. Целесообразнее, на мой взгляд, было бы распространить допуск представителя на все стадии рассмотрения дела и обязать доверителя, желающего отказаться от услуг представителя, уведомить суд о прекращении полномочий данного лица.
