В октябре 2020 г. в отношении Б. было возбуждено уголовное дело, в связи с чем он был задержан в порядке ст. 91 и 92 УПК РФ, а затем согласно постановлению суда заключен под стражу на два месяца. С самого начала по делу осуществлялась совместная работа нескольких защитников.
В течение 36 дней Б. содержался в одиночной камере ИВС в отсутствие оснований, предусмотренных Федеральным законом «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» (ст. 32, далее – Закон о содержании по стражей), – соответствующее постановление начальником ИВС, санкционированное прокурором, не выносилось. Данные действия были обжалованы обвиняемым путем направления обращения в отдел полиции. В ответе на обращение правоохранительный орган указал на отсутствие нарушений в действиях должностных лиц изолятора.
С указанным решением Б. не согласился и обратился в суд с административным иском о признании незаконным длительного содержания в одиночной камере ИВС, необеспечении надлежащих условий содержания и взыскании компенсации морального вреда.
Как указывалось в исковом заявлении, в связи с нахождением в учреждении, не предназначенном для длительного содержания под стражей, истец был лишен возможности реализовать права, указанные в ст. 17 и 23 Закона о содержании под стражей, а именно: совершать ежедневные прогулки продолжительностью не менее часа; звонить по телефону (платно); пользоваться литературой из библиотеки, настольными играми, средствами радио- или телевещания, дополнительными платными бытовыми и медико-санитарными услугами; получать и отправлять денежные переводы; приобретать по безналичному расчету продукты питания, предметы первой необходимости и другие промышленные товары.
Кроме того, содержание в одиночной камере лишило истца социального общения, являлось для него пыткой, поскольку причинило физические и нравственные страдания. Доказательствами причинения вреда здоровью были неоднократные вызовы скорой помощи в указанный период. Дополнительно доводы истца были мотивированы ссылками на нормативные правовые акты и правовые позиции международных органов.
В частности, в п. 14 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 25 декабря 2018 г. № 47 «О некоторых вопросах, возникающих у судов при рассмотрении административных дел, связанных с нарушением условий содержания лиц, находящихся в местах принудительного содержания» указано, что условия содержания лишенных свободы лиц должны соответствовать требованиям, установленным законом, с учетом режима места принудительного содержания, поэтому существенные отклонения от таких требований могут рассматриваться в качестве нарушений указанных условий.
В соответствии со ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию.
Как разъяснено в п. 15 Постановления Пленума ВС от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации», в практике применения Конвенции к «бесчеловечному обращению» относятся случаи, когда такое обращение, как правило, носит преднамеренный характер, допускается на протяжении нескольких часов или когда в результате человеку были причинены реальный физический вред либо глубокие физические или психические страдания.
Унижающим достоинство обращением признается, в частности, обращение, вызывающее у лица чувства страха, тревоги, неполноценности. При этом лицу не должны причиняться лишения и страдания в более высокой степени, нежели тот уровень, который неизбежен при лишении свободы, а здоровье и благополучие должны быть гарантированы с учетом практических требований режима содержания. Оценка указанного уровня осуществляется в зависимости от конкретных обстоятельств – в частности, продолжительности неправомерного обращения с человеком, характера физических и психических последствий такого обращения. В некоторых случаях учитываются пол, возраст и состояние здоровья лица, подвергшегося бесчеловечному или унижающему достоинство обращению.
Комитет против пыток при ООН отметил, что когда продолжительное одиночное заключение используется преднамеренно в период содержания под стражей в качестве средства для получения информации или признательных показаний, оно приравнивается к пыткам, как их определяет ст. 1 Конвенции против пыток, или к жестоким, бесчеловечным или унижающим достоинство видам обращения и наказания (ст. 16 Конвенции против пыток) и к нарушению ст. 7 Международного пакта о гражданских и политических правах.
По мнению специального докладчика ООН по пыткам Хуана Мендеса, длительное одиночное заключение может быть приравнено к пытке и потому должно быть запрещено. Ведь пытки, как и другие виды жестокого, бесчеловечного или унизительного обращения, запрещены Конвенцией ООН 1984 г. Одиночное заключение без соответствующего психического и физического стимула в долгосрочной перспективе может повлечь разрушительные последствия, приводящие к ухудшению умственных способностей и социальных навыков. Разрушительный эффект одиночного заключения может возникнуть сразу и возрастать в течение дальнейшего периода применения меры и усиления неопределенности. Учитывая потенциально весьма разрушительные последствия одиночного заключения, его можно использовать в качестве дисциплинарного наказания только в исключительных случаях – в качестве последнего средства и в течение кратчайшего периода времени.
Особую обеспокоенность специального докладчика вызвало продолжительное одиночное содержание, которое он определяет как любой период одиночного заключения свыше 15 дней. По его мнению, это крайний срок, после которого «одиночное содержание» превращается в «длительное одиночное содержание», поскольку некоторые пагубные психологические последствия изоляции могут приобрести необратимый характер (п. 26 доклада от 5 августа 2011 г. № A/66/268).
По данным проведенных ООН исследований люди, лишенные достаточного уровня социальной стимуляции, вскоре теряют способность поддерживать бодрость духа и обращать внимание на свое окружение. В мозговой деятельности человека происходят изменения, которые приводят к аномальному поведению, характеризующемуся состоянием ступора и бреда. Полная сенсорная изоляция в сочетании с полной социальной изоляцией может разрушить личность человека и представляет собой форму бесчеловечного обращения, которая не может обосновываться требованиями безопасности или иной причиной.
Наличие в помещении окон и света также важны для обеспечения надлежащего обращения с лицами, содержащимися в одиночных камерах. Камера должна быть достаточно освещена, чтобы содержащийся в ней человек мог работать или читать, а окно – обеспечивать приток воздуха независимо от наличия искусственной вентиляции.
В суде представители административных ответчиков не поддержали исковые требования, мотивируя тем, что в приеме истца в СИЗО было отказано на основании Постановления № 299 Главного государственного санитарного врача ФСИН России (для исключения распространения новой коронавирусной инфекций COVID-19) ввиду того, что у истца имелись признаки ОРВИ, схожие с симптомами ковида. Для исключения распространения коронавирусной инфекции было принято решение одиночного содержания Б. Во время нахождения в ИВС истцу были созданы материально-бытовые условия, отвечающие необходимым требованиям, а социализация обеспечивалась путем общения с сотрудниками учреждения, что подтверждалось их объяснениями, представленными суду.
Кроме того, представители ответчиков заявили о пропуске срока исковой давности, поскольку оспаривался период 2020 г. и истец якобы имел право обратиться в суд только по истечении трех месяцев после освобождения из ИВС (ч. 1.1 ст. 219 КАС РФ).
Представитель соответчика – Минфин России в лице УФК – пояснил, что надлежащим ответчиком по делу является МВД как главный распорядитель средств федерального бюджета по ведомственной принадлежности, поскольку оспариваются действия его должностных лиц. При этом представитель соответчика занял общую с представителями ответчиков позицию о том, что доводы истца не доказаны, так как в период содержания под стражей истец с жалобами в госорганы не обращался.
Представитель заинтересованного лица – СКР – также поддержал данную позицию, пояснив, что СКР не относится к учреждениям, ответственным за обеспечение режима содержания обвиняемых под стражей. При этом с истцом проводились необходимые следственные действия за пределами временного изолятора, а сведений о каких-либо нарушениях в период его содержания под стражей в территориальный орган СКР не поступало.
Начальник ИВС в свою очередь пояснил суду, что в 2020 г. к ним поступил Б., которого в СИЗО не приняли, так как началась пандемия, и для изоляции поместили в одиночную камеру. В ИВС на тот период отсутствовали тесты для определения COVID-19, а к местной поликлинике данное учреждение МВД не относится, поэтому бригады врачей для отбора пробы в изолятор не приезжали. Относительно остальных доводов административного истца он пояснил, что камерах периодически включается вентиляция, но замеры воздуха не производятся; радио транслируется в коридоре.
Оценив доводы сторон, суд в решении от 20 февраля 2023 г. отметил следующее. Обязанность доказывания законности решений, действий (бездействия) должностных лиц возлагается на соответствующие орган и должностное лицо (ч. 11 ст. 226 КАС). Истец не обязан доказывать незаконность оспариваемых решений (ч. 1 ст. 62 Кодекса).
Согласно ч. 5 ст. 227.1 КАС при рассмотрении административного иска, поданного в соответствии с ч. 1 данной статьи, суд устанавливает, было ли допущено нарушение предусмотренных законодательством РФ и международными договорами РФ условий содержания под стражей, содержания в исправительном учреждении, а также характер и продолжительность нарушения, обстоятельства, при которых оно состоялось, последствия.
Статьей 21 Конституции РФ предусмотрено, что достоинство личности охраняется государством. Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию.
Судом установлено, что в октябре 2020 г. истец был задержан в порядке, предусмотренном п. 2 ч. 1 ст. 91 УПК, по подозрению в совершении преступлений и водворен в ИВС. Исходя из акта об отсутствии возможности приема в СИЗО по медицинским показаниям рекомендовано исключить у Б. наличие новой коронавирусной инфекции.
Материалы личного дела обвиняемого не содержат постановления о его помещении в одиночную камеру ИВС после отказа в принятии в СИЗО. Данный факт ответчиками не оспаривался. Таким образом, факт содержания истца в одиночной камере ИВС подтвержден.
Согласно ст. 32 Закона о содержании под стражей подозреваемые и обвиняемые содержатся в общих или одиночных камерах в соответствии с требованиями раздельного размещения, предусмотренными ст. 33 закона. Размещение в одиночных камерах на срок более суток допускается по мотивированному постановлению начальника места содержания под стражей, санкционированному прокурором.
Не требуется санкции прокурора на размещение подозреваемых и обвиняемых в одиночных камерах в следующих случаях:
- при отсутствии иной возможности обеспечить соблюдение требований раздельного размещения, предусмотренных ст. 33 Закона;
- в интересах обеспечения безопасности жизни и здоровья подозреваемого или обвиняемого либо других подозреваемых или обвиняемых;
- при наличии письменного заявления подозреваемого или обвиняемого об одиночном содержании;
- при размещении подозреваемых и обвиняемых в одиночных камерах в ночное время, если днем они содержатся в общих камерах.
В п. 20 Правил внутреннего распорядка изоляторов временного содержания подозреваемых и обвиняемых органов внутренних дел, утвержденных Приказом МВД от 22 ноября 2005 г. № 950, содержатся аналогичные условия помещения подозреваемых и обвиняемых в одиночную камеру.
Из смысла указанных норм следует, что в установленных законом случаях допускается помещение подозреваемого или обвиняемого в одиночную камеру на срок более суток без санкции прокурора, но вынесение мотивированного постановления руководителя места содержания об основаниях такого содержания лица необходимо в любом случае. Факт невынесения такого постановления в оспариваемый период был подтвержден привлеченным к участию в деле начальником ИВС. В личном деле обвиняемого такое постановление также отсутствует, а иное место для его хранения, как указал суд, не предусмотрено. Доказательств того, что одиночная камера, в которой содержался истец, была выделена под карантин и Б. находился в ней с целью изоляции в интересах безопасности жизни и здоровья самого истца или иных лиц, содержащихся в ИВС, также не представлено.
Кроме того, как отметил суд, в материалах личного дела обвиняемого отсутствуют документы, содержащие указания работника медпункта ИВС о необходимости размещения в карантине, наличии у Б. инфекционного заболевания или необходимости особого медицинского ухода. Нет таких отметок и в журнале медосмотров лиц, содержащихся в ИВС. Истец был осмотрен медработником по жалобам на головные боли и высокое давление; тестирование на наличие коронавирусной инфекции не производилось, что ответчики не отрицали.
При этом, исходя из пояснений допрошенных в качестве свидетелей сотрудников ИВС, материалов личного дела обвиняемого и иных письменных доказательств, условия содержания Б. не свидетельствовали о нахождении его в карантине, так как в период содержания в одиночной камере он систематически выводился для проведения следственных действий, этапирования в суд, прогулок. При таких обстоятельствах законность размещения и основания содержания в одиночной камере не обоснованы и не подтверждены документально. При этом бремя доказывания данного обстоятельства возлагалось на административного ответчика.
В апреле 2022 г. истец обратился в отдел полиции с жалобой на незаконное содержание более суток в одиночной камере, просил предоставить документы, подтверждающие законность длительного его содержания там, – в частности, постановление начальника ИВС. В заключении по материалам проверки по факту обращения истца указано, что постановление начальника ИВС выносится в единственном экземпляре, которое вкладывается в личное дело следственно-арестованного. Поскольку данное постановление относится к служебной документации, оно не было предоставлено, так как это возможно только по запросам следственных и судебных органов. В то же время из материалов проверки следует, что личное дело обвиняемого проверялось, поскольку исследовались протокол задержания и акт об отсутствии возможности приема в СИЗО по медицинским показаниям. Таким образом, в ходе проверки должностные лица не могли не установить отсутствие указанного постановления и нарушение прав административного истца.
Суд пришел к выводу, что принятое решение, содержащееся в ответе на обращение, нельзя признать законным и объективным, так как нарушения ст. 32 Закона о содержании под стражей при помещении истца в одиночную камеру на срок больше суток могли быть выявлены в ходе внутренней проверки, но истцу был дан ответ, что указанные в его жалобе факты не подтверждены.
Разрешая исковые требования в части признания незаконным бездействия должностных лиц ИВС, выразившегося в необеспечении надлежащих условий содержания Б. под стражей, суд указал следующее.
Статьей 13 Закона о содержании под стражей установлено, что подозреваемые и обвиняемые, содержащиеся в СИЗО, могут переводиться в ИВС в случаях, когда это необходимо для выполнения следственных действий, судебного рассмотрения дел за пределами населенных пунктов, где находятся СИЗО, из которых ежедневная доставка невозможна, на время выполнения указанных действий и судебного процесса, но не более чем на 10 суток в течение каждого месяца. Как установлено при рассмотрении дела, срок содержания Б. в ИВС составил 36 суток, из них 9 в октябре и 27 – в ноябре 2020 г. При этом мер для его повторного направления в СИЗО по истечении установленного срока содержания в ИВС принято не было. Убедительных доказательств невозможности тестирования истца для исключения у него COVID-19 суду не представлено: в материалах дела имеется только телефонограмма о вызове в ИВС бригады врачей городской поликлиники для забора анализов на выявление у следственно-арестованного новой коронавирусной инфекции.
В связи с этим суд усмотрел бездействие должностных лиц ИВС в части непринятия мер по проведению дообследования истца в условиях инфекционной больницы либо путем тестирования на COVID-19, а также несоблюдение требований ст. 13 Закона о содержании под стражей, что привело к ненадлежащим условиям его содержания и незаконному длительному пребыванию в одиночной камере.
Суд заключил, что истец обоснованно указал на различия в объеме прав и условий содержания лиц, находящихся в СИЗО, поскольку они прямо отражены в ст. 17 Закона о содержании под стражей. Однако при рассмотрении дела судом не установлено, что в период содержания в условиях временного изолятора истец желал воспользоваться этими правами. Доказательств, что он был в какой-то мере ограничен в указанных правах, не представлено и судом не установлено.
Компенсация за нарушение условий содержания под стражей присуждается, исходя из требований заявителя, с учетом фактических обстоятельств допущенных по отношению к нему нарушений, их продолжительности и последствий и не зависит от наличия либо отсутствия вины органа государственной власти, учреждения, их должностных лиц, госслужащих. По итогам рассмотрения дела суд взыскал в пользу истца 50 тыс. руб. в качестве компенсации за ненадлежащие условия содержания под стражей. Такой размер суд посчитал достаточным и соразмерным допущенным нарушениям.
Возражения административных ответчиков в части пропуска срока исковой давности суд отверг, так как истец обратился в суд в установленный срок с момента получения ответа на обращение, т.е. с момента, когда он узнал о нарушении своих прав и невозможности их восстановления в досудебном порядке.
Отрадно отметить, что вопреки возражениям госорганов при очевидности допущенных ими нарушений удалось добиться справедливого судебного решения, несмотря на незначительную, на наш взгляд, сумму компенсации. Поражает цинизм позиции представителей ответчиков, мотивировавших правомерность их действий тем, что в период незаконного содержания в ИВС истец не обращался к ним с жалобами, как и ссылка на изоляцию истца якобы для карантинных мер, в то время как с ним проводились следственные действия за пределами изолятора. Что касается ссылки ответчиков на пропуск срока исковой давности, то, как представляется, для такой категории дел сроки давности вообще не должны применяться, поскольку гражданин может длительное время находиться под влиянием лиц, причиняющих ему страдания.
Подводя итог, подчеркну, что содержание подозреваемых и обвиняемых в одиночных камерах на срок более суток допускается только по мотивированному постановлению начальника места содержания под стражей, санкционированному прокурором. Иное является существенным нарушением прав следственно-арестованных.
