Завершившееся обвинительным приговором дело актера Ефремова разбудило широкие общественные слои, многие посчитали необходимым высказать свою позицию.
В этом нет ничего предосудительного, ведь право на свободу выражения мнения является несущей опорой любого демократического общества.
Одним критикам не понравилось поведение самого актера на дороге, «взвешенное» на весах правосудия в восемь лет лишения свободы, другие осудили его защитника вместе с избранной последним тактикой.
Не могу согласиться с лейтмотивом публикации адвоката Александра Пиховкина «В защиту защиты: как дело Михаила Ефремова стало испытанием для адвокатуры», пытающегося убедить читателя в том, что это зеркало российской адвокатуры, якобы вскрывающее все проблемы корпорации.
Ранее я уже доказывал обратное: увиденное нами – это кривое зеркало.
Представим на мгновение: были бы у уважаемого автора основания делать столь мрачные обобщения, если бы артист и потерпевшие обратились за защитой к Генри Резнику, Генриху Падве либо к кому-то другому из целой плеяды действующих выдающихся российских защитников? Уверен, что нет. Судебный процесс из скандального превратился бы тогда в захватывающее интеллектуальное противостояние сторон, за которым с восхищением наблюдало бы российское общество, делая совершенно противоположные выводы относительно состояния отечественной адвокатуры.
Выбор защитника случаен, но Михаил Ефремов его сделал.
Многие полагают, что он ошибся, и задаются уместным вопросом: как Эльман Пашаев оказался в адвокатуре?
«Блуждают в потемках» те, кто считает, что все 80 тыс. российских адвокатов есть ангелоподобные существа, свято почитающие Кодекс профессиональной этики.
Но вряд ли кто-то будет настаивать на том, что все 565 тыс. российских врачей –высококвалифицированные профессионалы, соблюдающие клятву Гиппократа, а все российские судьи (примерно 30 тыс.) являются образцом исполнения служебного долга, честны и неподкупны.
Кстати, за последние 5 лет 1600 судей в России были привлечены к дисциплинарной ответственности (примерно 320 в год), из них 125 судьям прекращены полномочия.
К сожалению, в любой профессии есть негодные кадры, и это есть объективная реальность, данная нам в ощущениях.
Отмеченная проблема свойственна не только нашему времени.
Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите» не случайно рассуждал: «Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних…».
Если посмотреть на дисциплинарные дела, рассмотренные Советами присяжных поверенных Российской Империи конца XIX – начала XX в., приведенные в книге А.Н. Маркова «Правила адвокатской профессии в России», то в некоторых из них мы можем найти действия адвокатов, аналогичные тем, что наблюдали в деле артиста Ефремова.
Присяжному поверенному следует воздержаться от обещаний закончить дело и добиться положительного результата по нему к определенному дню; момент окончания дела зачастую совершенно не зависит от воли поверенного, а между тем такие обещания вызывают в клиентах преувеличенные надежды и ожидания и приводят к недоразумениям (Московский Совет 08/09–79, ч. 3).
Так, присяжный поверенный, ведя порученное ему дело, не должен прибегать к каким-либо искусственным и предосудительным приемам, которые отдаляли бы время разрешения дела судом и препятствовали бы правильному отправлению правосудия (Санкт-Петербургский Совет 88/89–182).
Присяжный поверенный при отправлении обязанности своего звания должен быть безусловно вежлив и сдержан в своих словах и поступках, и как бы с его точки зрения ни представлялись ему неправильными и несимпатичными действия противника его доверителя, не должен позволять себе произносить какая-либо резкие выражения по адресу противника (Московский Совет 97/98–107).
Основным принципом присяжной адвокатуры является то, что присяжные поверенные не только защитники частных интересов, но и слуги закона, общества и правосудия и могут бороться лишь законными, честными и не возбуждающими нареканий средствами, а потому источник и способ добытия их должны быть выше подозрений (Московский Совет 03/04–12).
При принятии дела присяжный поверенный ссылался на свои связи с высокопоставленными лицами; такие ссылки для присяжного поверенного, обязанного опираться на законы, а не на связи с высокопоставленными лицами, представляются неприличными (Санкт-Петербургский Совет 09/10–570).
…Исключительное же стремление к наживе должно быть противно правилам, обязательным для всех членов сословия (Московский Совет 900/901–216).
Характеризуя этот, безусловно, славный период российской адвокатуры, Александр Пиховкин пишет: «Суды стали местом концентрации общественной жизни, а адвокаты пореформенного периода – кумирами для нескольких поколений россиян». Но при этом упускает из виду, что и в то время наряду с Ф.Н. Плевако и В.Д. Спасовичем были и свои пашаевы.
К сожалению, случайные люди есть в любой профессии, но величие и сила корпорации заключаются не только в том, чтобы знать и говорить об этом, а в том, чтобы своевременно от них избавляться.
Дабы разогнать тучу неопределенности и развеять напрашивающиеся попытки неудачных обобщений, сразу скажу, что с апреля 2017 г. по апрель 2019 г. адвокатскими палатами России прекращен статус 746 адвокатов, а взыскания в виде замечания и предупреждения применены к 5475 адвокатам из примерно 80 тыс. списочного состава (см. Отчет о деятельности Совета Федеральной палаты адвокатов РФ за период с апреля 2017 г. по апрель 2019 г.).
Приведенная статистика свидетельствует, что адвокатура регулярно «самоочищается» от тех, кто по своим профессионально-этическим принципам не достоин в ней находиться, и предупреждает тех, кто еще может исправиться.
Причем такого действенного и постоянно работающего дисциплинарного механизма, пожалуй, нет ни в одной другой корпорации.
Президент ФПА Юрий Пилипенко возбудил дисциплинарное производство в отношении адвокатов по делу Ефремова. Казалось бы, это обстоятельство должно произвести позитивное впечатление, потому что само решение продиктовано заботой о соблюдении этических норм и поддержании авторитета адвокатской корпорации и полностью соответствует компетенции президента ФПА. Квалификационная комиссия АП Республики Северная Осетия – Алания по возбужденному производству уже признала в действиях Эльмана Пашаева нарушение норм Закона об адвокатуре и КПЭА.
Однако автор статьи почему-то расстроен. Предполагаю, что охвативший его ранее критический порыв не позволяет взглянуть на происходящее объективно. При таком подходе, если дело возбуждено – плохо, не возбуждено – тоже плохо. А если возбуждено после комментария сенатора Андрея Клишаса – совсем плохо: автор неожиданно усмотрел в этом «важный индикатор дальнейшей интеграции адвокатуры в вертикаль власти». Кстати, вице-президент ФПА Евгений Семеняко внес представление о возбуждении дисциплинарного производства в отношении адвокатов по делу актера еще до обращения председателя комитета Совета Федерации…
По хронологии: дисциплинарное производство в отношении Добровинского возбуждено 26 июня; в отношении Пашаева - 10 июля. Информация об этом была опубликована на сайте ФПА 10 июля 2020 г. в 13:03, после чего мгновенно растиражирована в СМИ. Андрей Клишас дал комментарий в РБК о «водевиле» 10 июля в 21:09. Это был ответ на просьбу прокомментировать возбуждение дисциплинарных производств ФПА.
Напомню, что еще в июне Совет ФПА выпустил заявление, в котором указал «нехарактерное для членов профессионального сообщества» поведение Добровинского и Пашаева, – об этом сообщается в той самой публикации РБК с заявлением Клишаса. Минюст сообщил, что направил в свои территориальные управления по Республике Северная Осетия – Алания и по г. Москве указания внести в адвокатские палаты соответствующих регионов представления на адвокатов Пашаева и Добровинского 10 сентября.
Встав на тропу эмоциональных оценок и сравнивая современных коллег с адвокатами прошлого, Александр Пиховкин пишет: «В большинстве случаев нынешний адвокат не вызывает у почтенной публики ни симпатии, ни поддержки».
Совершенно непонятно, каким образом он высчитал, что именно в большинстве случаев современный адвокат лишен симпатий доверителей.
Рассудительный и осторожный в своих суждениях поэт Владимир Агатов написал когда-то: «Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика…». Однако Александр Пиховкин позволил себе смелые обобщения относительно всей России, которая по масштабам не сопоставима с «жемчужиной у моря».
Уверен, что с ним не согласятся сотни оправданных сограждан и тысячи членов их семей.
Так, за 2019 г. доля оправдательных приговоров по делам, рассмотренным с участием присяжных заседателей, достигла 26% (за 2019 г. осуждены 428 лиц, 153 оправданы), что в 150 раз больше, чем в обычном суде. В 2019 г. коллегии присяжных в районных судах Москвы оправдали 62% подсудимых, что в 365 раз больше, чем у обычных судей!
Такие статистические показатели есть не что иное, как триумф российских адвокатов, сопоставимый с достижениями присяжных поверенных конца XIX в., когда количество оправданий доходило до 45%.
За девять месяцев 2019 г. судами прекращены дела в отношении 139 тыс. лиц.
Коллеге возразят десятки тысяч граждан, чьи уголовные дела усилиями адвокатов прекращены по различным основаниям, а действия переквалифицированы на более мягкие составы либо назначены мягкие наказания.
В своих лентах в соцсетях я ежедневно читаю об успехах адвокатов по конкретным делам, то же самое часто наблюдаю и в практике коллег.
Конечно, в условиях обвинительного уклона многое не удается, но если хотя бы 3/4 всех составов преступлений завтра передать на рассмотрение присяжным (как это было в конце XIX в.), уверен, что российский адвокат в состязательном процессе одолеет российского прокурора и сделает это не менее эффективно, чем его исторические предшественники.
Михаил Ефремов имел право выбора адвоката, и он его реализовал, впоследствии он имел право отказаться от выбранного защитника, и ему это советовали, но он никого не послушал. Кто же виноват в таком случае?
Почему теперь по итогам одиночного выступления Эльмана Пашаева в Пресненском районном суде г. Москвы мы должны делать обобщения, касающиеся всей российской адвокатуры, и ставить пугающие «диагнозы»?
Убежден, что для этого у автора не было никаких оснований.
Так же, как нет причин бросать тень на всех преподавателей и ученых страны, уличая их в кровожадности только из-за того, что один кандидат наук из Северной столицы обвиняется в том, что убил аспирантку, а затем расчленил ее труп.
Коллега почему-то не представляет себе этого суда без одиозного Пашаева, в связи с чем пишет: «И тем не менее, если бы адвоката Пашаева не было, его стоило бы придумать». Очевидно, что именно этот защитник необходим автору для того, чтобы дать волю его неосновательным рассуждениям.
Одновременно не могу не согласиться с коллегой в том, что недопустимо вмешательство в позицию адвоката на стадии производства по делу, в том числе посредством публичной оценки его защитительной деятельности.
К сожалению, мы наблюдали множественные советы и наставления как со стороны коллег, так и со стороны иных неравнодушных к судьбе актера граждан, о том, какие показания следовало бы давать подсудимому и какую позицию занимать в отношении предъявленного обвинения.
Тут следует понимать, что решение этих вопросов в силу закона есть исключительная компетенция стороны защиты, основанная на воле М.О. Ефремова. Если последний принял решение оспаривать свою вину, повлиять на эту позицию не вправе даже Совет Безопасности ООН.
Московский Совет присяжных поверенных еще в 1903 г. писал: «Выбор системы защиты составляет личное дело защитника, в этом направлении никаких указаний, обязательных для него, делаемо быть не может» (Московский Совет 92/93–18,ч. 2).
Указывать адвокату, ведущему защиту, – все равно что поучать хирурга во время операции, какой орган пациенту лучше отрезать, а какой – оставить.
Вполне понятна забота коллеги о чистоте адвокатских кадров, меня эта проблема волнует не меньше. Но кроме звонких фраз, призванных поразить воображение, хотелось бы увидеть в публикации конкретные предложения, как более 40 тыс. «условных пашаевых» (по мнению автора, у большинства не вызывающих симпатию) заменить на более 40 тыс. добросовестных профессионалов, которые были бы востребованы и уважаемы в обществе.
Совершенно искренне считаю: если бы удалось это сделать, российская адвокатура стала бы самой мощной корпорацией за всю историю ее существования.
Но как это осуществить на деле, а не на бумаге?
Усложнение квалификационного экзамена в адвокатуру не даст гарантий, что в нее не войдут случайные люди (например, четко ответившие на теоретические вопросы, но не обладающие необходимыми этическими качествами). Расчет на то, что экзамен способен определить будущее кандидата в адвокаты, – утопический.
Если юрист, сдавший экзамен, в дальнейшем оказался некомпетентным либо этически несостоятельным, у корпорации есть только один способ исправить ситуацию: рассмотреть дисциплинарное производство в соответствии с КПЭА.
У Совета АП Республики Северная – Осетия такой шанс есть. Гражданское общество России и вся адвокатская корпорация с неподдельным интересом наблюдают за развитием событий, задаваясь вопросом, завершится ли «триумфальное шествие» одного из самых эксцентричных адвокатов, по праву являющегося чемпионом страны по количеству лишений статуса и по частоте упоминаний в прессе.
