Сравнивая предыдущий год с текущим в разрезе судебной практики по делам о банкротстве, можно предположить, что несмотря на отсутствие в обзорах Верховного Суда РФ значительного количества правовых позиций относительно указанной категории споров, тем не менее основной пул анализируемых Судебной коллегией по экономическим спорам ВС дел связан с вопросами банкротства. Хотя, на мой взгляд, намечается тенденция усиления корпоративного направления.
На момент подготовки данной статьи ВС опубликовал всего два обзора судебной практики – притом что обзоры публикуются по результатам обобщения позиций, сформированных, как правило, за предыдущий календарный квартал. Итак, в Обзоре № 1 за 2022 г., утвержденном Президиумом ВС 1 июня 2022 г., представлены всего три позиции, а Обзор № 2, утвержденный Президиумом ВС 12 октября 2022 г., вообще не содержит раздела, посвященного практике применения законодательства о банкротстве, хотя и включает одно примечательное, на мой взгляд, определение Судебной коллегии по гражданским делам, связанное с наделением взыскателя правом на обжалование судебного акта, на основании которого возбуждено дело о банкротстве должника.
Анализ представленных позиций Судебной коллегии по экономическим спорам за 2022 г. оставляет двоякое чувство. С одной стороны, позиций и разъяснений не стало меньше. С другой, большая их часть – это повторение, закрепление или развитие ранее сделанных выводов, что, конечно, позитивно, однако может свидетельствовать также либо о нежелании нижестоящих судов учитывать сформированную позицию ВС, либо о применении судами данных позиций лишь формально или в их крайней трактовке, не учитывающей конкретные фактические обстоятельства спора. С учетом изложенного в уходящем году сложно составить рейтинг, позволяющий ранжировать опубликованные в этом году разъяснения по степени их важности для правоприменительной практики.
«Обзорные» позиции
Наиболее «яркие» выводы Судебной коллегии по экономическим спорам в Обзоре судебной практики № 1 за 2022 г. касаются, во-первых, запрета исключения требования ликвидированного кредитора-юрлица из реестра требований кредиторов должника, а также анализа соответствия цены отчуждения имущества должника с рыночной стоимостью данного имущества для целей оценки равноценности встречного предоставления и, следовательно, формирования вывода о причинении либо непричинении ущерба имущественным интересам кредиторов при оспаривании сделки по такому отчуждению.
Первый вывод соответствует формируемой Судом на протяжении последнего времени позиции о том, что ликвидация организации не влечет полного выбытия из оборота принадлежащих ей объектов гражданских прав, поскольку после указанного события как участники, так и кредиторы вправе рассчитывать на получение ликвидационной квоты или требовать распределения обнаруженного имущества (в частности, Определение от 7 декабря 2021 г. № 304-ЭС21-14144 по делу № А03-9018/2019).
Вторая позиция относительно оценки равноценности встречного предоставления носит скорее уточняющий характер. Конкретных пороговых процентных значений, при достижении которых можно с уверенностью говорить о причинении вреда интересам конкурсной массы, Судом не определено – указано лишь на возможность формирования данного вывода при кратном превышении рыночной стоимости над ценой отчуждения. По мнению Верховного Суда, разница между указанными величинами (30%) не может быть основанием для вывода о неравноценности. Однако дальше Суд фактически нивелировал изложенную позицию, указав, что с учетом фактических обстоятельств спора могут быть сделаны и иные выводы в зависимости, к примеру, от востребованности имущества на рынке, его состояния и т.д.
Вновь двоякое ощущение – вывод вроде бы есть, но его практическая значимость довольно мала, поскольку не сформулированы четкие ориентиры, что порождает риск оспаривания любой сделки, совершенной должником.
Обзор судебной практики № 2 за 2022 г., как отмечалось, не содержит отдельного раздела, посвященного практике разрешения споров о банкротстве. Однако одна позиция все же «затерялась» в разъяснениях Судебной коллегии ВС по гражданским делам (п. 14). Она касается развития правоприменения, связанного с внебанкротным обжалованием судебных актов, на которых основаны требования кредиторов, в соответствии с п. 24 Постановления Пленума ВАС РФ от 22 июня 2012 г. № 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве» (далее – Постановление Пленума ВАС № 35). Если до обнародования указанной позиции основанием для возникновения процессуального права на обжалование судебного акта являлось принятие к производству заявления конкурирующего кредитора о включении его требования в реестр, то с выходом данного разъяснения такое право предоставлено взыскателю в исполнительном производстве, возбужденном в отношении должника. То есть расширен и уточнен круг лиц, определенный в п. 24 Постановления Пленума ВАС № 35.
Как видно из представленного краткого анализа, что-то новое в практике ВС в области банкротных споров отсутствует, происходит лишь точечная корректировка уже существующих позиций.
Если посмотреть на иные позиции, которые возникали в практике Судебной коллегии по экономическим спорам, в качестве наиболее запоминающихся в уходящем году отмечу следующие.
Первая позиция: субординация реституционного требования (Определение от 27 января 2022 г. № 308-ЭС18-3917(2) по делу № А20-3223/2017).
Ранее судебная практика в основном исходила из отсутствия подобной возможности в случае, когда реституционное требование включалось на основании сделки, признанной недействительной, лицом, находящимся в процедуре банкротства. Нижестоящие суды ссылались на правовую позицию, высказанную Судебной коллегией ВС в Определении от 20 июля 2020 г. № 305-ЭС19-15240(2) по делу № А40-174896/2017. При рассмотрении в 2020 г. указанного обособленного спора Суд, в частности, высказался о недопустимости субординации такого требования – т.е. фактически переложения ответственности на кредиторов, включающихся в реестр должника, поскольку они не совершали каких-либо противоправных действий и, соответственно, не могут страдать от недействительных расчетных операций. Однако обращается мало внимания на то, что в данном определении была выражена и иная мысль: правомерным является понижение очередности реституционного требования контролирующего лица.
В Определении СКЭС от 27 января 2022 г. № 308-ЭС18-3917(2) указанная идея получила развитие. Во-первых, в случае установления факта компенсационного финансирования, основанного на признанной впоследствии недействительной сделке, реституционное требование подлежит субординации. Во-вторых, факт нахождения лица, требующего включения его реституционного требования в реестр кредиторов должника, не препятствует понижению очередности. До этого предполагалось, что введение процедуры банкротства в отношении включающегося в реестр лица свидетельствует об утрате контроля контролирующего лица над должником, а требование подлежит включению в реестр.
Полагаю, подобное изменение тренда правоприменения скорее позитивно, поскольку позволяет минимизировать риск влияния на процедуру банкротства должника со стороны контролирующих его лиц, в том числе с использованием требований, основанных на компенсационном финансировании, что формально укладывается в логику ВС, представленную в Обзоре судебной практики разрешения споров, связанных с установлением в процедурах банкротства требований контролирующих должника и аффилированных с ним лиц (утвержден Президиумом ВС 29 января 2020 г.).
Вторая позиция: учет внутригруппового интереса и злоупотребление правом.
Интересными с точки зрения банкротного правоприменения стали определения Судебной коллегии по экономическим спорам от 10 февраля 2022 г. № 305-ЭС21-14470(1,2) по делу № А40-101073/2019 и от 24 февраля 2022 г. № 305-ЭС20-11205(3) по делу № А40-83941/2018.
В названных делах высшая судебная инстанция, по сути, ориентировала нижестоящие суды на установление факта нахождения должника в составе группы компаний, учет интересов как данной группы, так и должника.
В деле общества «СкладЛогистик» была выражена мысль о необходимости защиты интересов должника при выявлении перевода контролирующими его лицами хозяйственной деятельности должника на иные компании, входящие в группу, и фактически транзитном характере движения денежных средств от плательщиков к компаниям через должника. По мнению СКЭС ВС, если подобное происходит в процедуре банкротства, необходимо установить реальную стоимость работ (услуг), выполненных для должника или оказанных ему компаниями, входящими в группу, а все, что превышает указанную сумму, включить в конкурсную массу. То есть фактически Суд ориентирует на учет специфической модели осуществления компаниями (в том числе должником) хозяйственной деятельности в составе группы.
Продолжением указанной позиции является Определение от 24 февраля 2022 г. № 305-ЭС20-11205(3), в котором высказана позиция о необходимости учета внутригруппового интереса при оценке экономической целесообразности совершения должником оспариваемых сделок.
Как разъяснил ВС, если даже для должника как самостоятельного субъекта предпринимательской деятельности сделка может не быть целесообразной, наличие ее экономического смысла в интересах всей группы может стать доводом о действительности такой сделки. При этом совершение участником группы сделки со злоупотреблением правом (в частности, приобретение задолженности должника перед независимым кредитором, чтобы получить исполнение от независимого поручителя, а не от аффилированного основного должника) квалифицируется как злоупотребление правом – такой участник группы не вправе рассчитывать на защиту его имущественного интереса (Определение от 21 апреля 2022 г. № 305-ЭС21-15871(2) по делу № А40-185966/2019).
В этом смысле банкротство приобретает довольно интересные очертания, фактически врываясь в сферу корпоративных отношений. Кстати, недавняя практика на уровне окружных судов по корпоративным спорам позволяет утверждать, что при оценке добросовестности и разумности действий контролирующих должника лиц (КДЛ) по делам об оспаривании сделок, решений общих собраний и взыскания убытков суды начинают анализировать не просто формальное выражение волеизъявления субъектов корпоративных отношений и соответствие его внешнего оформления закону, но и учитывают глубинные факторы и мотивы совершения данными лицами действий с учетом их корпоративных и фактических связей. В связи с этим есть надежда, что с подобной тенденцией развития судебной практики формализм, присущий рассмотрению корпоративных споров, будет преодолен.
Третья позиция: убытки с «неконтролирующих лиц» (Определение от 14 ноября 2022 г. № 307-ЭС17-10793(26-28) по делу № А56-45590/2015).
Судебная коллегия по экономическим спорам ВС продолжает расширение перечня лиц, с которых возможно взыскание причиненных должнику убытков. Это определение примечательно тем, что Суд вышел за пределы формального перечня КДЛ, установленного как банкротным, так и корпоративным законодательством, и позволил взыскивать такие убытки с кредиторов, фактически не аффилированных с должником, но причинивших ему ущерб путем создания на базе должника центра убытков, тогда как кредиторы образуют центр прибылей, аккумулируя на себя доходы от производственной деятельности должника, осуществляемой в ходе конкурсного производства.
В рассматриваемом определении довольно интересно наблюдать за рассуждениями Коллегии. Так, в частности, Суд пытается обосновать возможность взыскания убытков с лиц, не имеющих корпоративных связей с должником, ссылкой лишь на ст. 15 и 1064 ГК РФ, по непонятной причине обходя прямую норму п. 3 ст. 53.1 Кодекса, которая как раз устанавливает, что лицо, имеющее фактическую возможность определять действия юрлица, в том числе давать указания лицам, перечисленным в п. 1 и 2 ст. 53.1 ГК, обязано действовать в интересах юридического лица разумно и добросовестно и несет ответственность за убытки, причиненные по его вине юрлицу.
Среди коллег встречается позиция относительно «креативности» приведенного подхода, однако, на мой взгляд, при рассмотрении данного спора очевидно применение норм корпоративного права по аналогии. Несмотря на это, позиция должна если не совсем закрыть дорогу подобным схемам, то, по крайней мере, выработать определенный механизм противодействия ему, а также рамки предмета доказывания.
Четвертая позиция: простое товарищество и неполученная прибыль.
В Определении от 13 июля 2022 г. № 309-ЭС18-13344(4) по делу № А60-29987/2016 представлены интересные выводы относительно возможности включения в реестр требований кредиторов должника – застройщика, являющегося товарищем по договору простого товарищества, требования кредитора – иного товарища по данному договору, основанного на ненадлежащем исполнении должником обязательств по указанному договору и возникших в результате этого убытков, которые составляют предмет требования. При этом в Определении от 1 марта 2022 г. № 308-ЭС20-24350(5) по делу № А63-4453/2019 ВС уточнил, что при доказанности того, что участник договора товарищества – кредитор, даже будучи физлицом, является профессиональным инвестором, он не вправе требовать передачи ему квартир.
Таким образом, Верховный Суд приводит к единообразию практику по спорам о включении в реестр требований из договоров простого товарищества, одной из сторон которого является застройщик. В частности, один из основных выводов: при наличии статуса профессионального инвестора и доказанности реальности вклада участника договора товарищества – кредитора последний вправе рассчитывать на включение в реестр требования в сумме неполученного, но причитающегося дохода (упущенная выгода).
Надеюсь, данный вывод поможет искоренить подход в правоприменительной практике, допускающий отказ во включении в реестр подобного рода требований со ссылкой на ограничение суммы требований участника договора товарищества размером его вклада.
Однако в этой «бочке меда» не обошлось без «ложки дегтя».
В Определении от 22 августа 2022 г. № 305-ЭС22-7163 по делу № А41-34210/2020 ВС предписал учитывать цель приобретения дольщиком-физлицом квартир в строящемся доме. Если цель имеет инвестиционный характер (к примеру, приобретаются несколько квартир), такое лицо не вправе претендовать на получение квартир – его требование приравнивается к требованию юрлица, осуществляющего предпринимательскую деятельность, и включается не в третью, а в четвертую очередь реестра. Сложно сказать, какими будут последствия столь жесткого вывода, но очевидно, что инвестировать в недвижимость обычным гражданам (учитывая нередко встречающиеся случаи банкротства застройщиков) станет крайне рискованно. Позиция Суда по понятным причинам носит социальный характер, но от этого не менее дискуссионный.
Пятая позиция: нет вреда – нет недействительности (Определение от 1 сентября 2022 г. № 310-ЭС22-7258 по делу № А09-12768/2018).
Оспаривание подозрительной сделки по «банкротным» основаниям, в частности по п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве, всегда предполагает установление всех элементов состава, свидетельствующих о недействительности оспариваемой сделки. Указанные элементы определены в п. 5 Постановления Пленума ВАС от 23 декабря 2010 г. № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)”».
Одним из таких элементов является причинение вреда имущественным правам кредиторов. В названном определении Верховный Суд еще раз обратил внимание на необходимость учета данного обстоятельства при оценке действительности оспариваемой сделки. Даже если имеются все остальные элементы, отсутствие вреда интересам кредиторов препятствует квалификации данной сделки в качестве недействительной по банкротным основаниям. Таким образом, ВС ориентирует нижестоящие суды исследовать как предысторию совершения сделки, так и последующие возможные последствия признания ее недействительной с точки зрения наличия вреда имущественным интересам кредиторов и возможности их восстановления. Как представляется, это очевидный вывод, поскольку оспаривание ради оспаривания не может достигать целей пополнения конкурсной массы, поскольку действия заинтересованных лиц в указанной части должны объективно носить разумный и добросовестный характер.
Приведенные позиции связаны с корпоративным банкротством.
В отношении потребительского банкротства тренд правоприменительной практики, заданный ВС, можно охарактеризовать как «идущий на смягчение» ответственности должника-гражданина и более лояльную по отношению к нему квалификацию действий в качестве недобросовестных.
Шестая позиция: неразумность против недобросовестности (Определение от 31 октября 2022 г. № 307-ЭС22-12512 по делу № А05-11/2021).
Наращивание кредиторской задолженности перед банкротством путем получения кредитов может свидетельствовать лишь о неразумности должника, но не о его недобросовестности, если при получении данных кредитов он не скрывал своей истинной финансовой нагрузки.
Данный вывод подлежит учету при решении вопроса об освобождении должника от дальнейшего исполнения обязательств по завершении процедуры банкротства. Судебной коллегией по экономическим спорам сформулированы следующие основные выводы: при решении данного вопроса необходимо оценивать, есть ли признаки преднамеренного, фиктивного банкротства, недобросовестности при совершении сделок по отчуждению активов, факты сокрытия от кредиторов существенных обстоятельств, которые могли повлиять на решение о выдаче кредитов. Если таких обстоятельств не установлено, должник освобождается от исполнения.
На мой взгляд, СКЭС правильно и обоснованно перераспределила риски невозврата долга между должником-гражданином и банками, являющимися профессиональными участниками правоотношений, предостерегая последних в том числе от высокорискованной и зачастую агрессивной политики кредитования. Полагаю, указанный вывод повлечет как более тщательную проверку банками заемщика, так и, вероятно, повышение кредитных ставок с целью компенсации потерь от подобных заемщиков.
Седьмая позиция: недобросовестность недобросовестности рознь (Определение от 12 декабря 2022 г. № 304-ЭС22-15217 по делу № А03-14122/2017).
Названным определением Верховный Суд скорректировал складывающуюся судебную практику относительно возможности исключения из конкурсной массы принадлежащего должнику жилья при установлении недобросовестности должника по отчуждению им данного имущества в целях сохранения от обращения взыскания.
Напомню, что в Постановлении Конституционного Суда РФ от 26 апреля 2021 г. № 15-П сделан вывод об отказе от «безусловного» исполнительского иммунитета единственного жилья. В указанном определении ВС обратил внимание на два основных акцента при решении вопроса о возможности исключения жилья должника из конкурсной массы: во-первых, недобросовестность при отчуждении должником единственного жилья не может автоматически свидетельствовать о наличии недобросовестности должника для целей исключения указанного жилья из конкурсной массы как обладающего исполнительским иммунитетом, если при приобретении должник не злоупотреблял правом; во-вторых, направленность сделки по отчуждению должником жилья на сохранение спорного имущества за семьей, в которой есть несовершеннолетние дети, не отвечает критериям, образующим основание для снятия исполнительского иммунитета. Полагаю, такая позиция поможет «охладить пыл» арбитражных судов, которые после вынесения Постановления КС № 15-П начали охотно применять высказанную в нем позицию и включать в конкурсную массу единственное жилье, принадлежащее должникам.
Итак, как видно из представленного обзора наиболее важных, на мой взгляд, позиций по банкротным спорам, тенденция развития правоприменительной практики носила скорее уточняющий, нежели «нормообразующий» характер. С учетом этого можно предположить, что основные банкротные институты на данном этапе получили развитие и их дальнейшая применение будет точечно корректироваться на уровне ВС.
Арбитражный процесс
В арбитражном процессе в 2022 г. наблюдается несколько иная тенденция. Во-первых, это детализация регулирования существующих процессуальных норм, что, на мой взгляд, заслуживает положительной оценки, поскольку обеспечивает более высокий уровень процессуальных гарантий для участников арбитражного судопроизводства. В то же время не процессуальный закон развивает правоотношения, а скорее наоборот – в АПК закрепляются уже существующие механизмы и институты. Тем не менее нельзя сказать, что это плохо, поскольку в определенной степени свидетельствует о гибкости не только процессуального закона, но и арбитражных судов, которые – при всех прочих равных – не перестают быть локомотивом развития правоприменительной практики и новшеств (в том числе технологических) в реализации права на доступ к правосудию.
Так, в уходящем году законодатель активно поработал над усовершенствованием правил арбитражного судопроизводства, в том числе приводя их законодательное регулирование в соответствие с текущей ситуацией.
Основные изменения в АПК были внесены Федеральным законом от 30 декабря 2021 г. № 440-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», вступившим в силу 1 января 2022 г.
В частности, указанным законом АПК был дополнен ст. 153.2, закрепившей как факт признания Кодексом возможности участия в судебном заседании путем использования системы веб-конференции, так и процессуальные вопросы такого участия на практике. Хотя уже сейчас Верховный Суд в Постановлении Пленума от 15 ноября 2022 г. № 36 предложил внести в ст. 153.2 АПК коррективы, связанные с устранением излишней «зарегулированности» онлайн-заседаний. Помимо этого норма ч. 1 ст. 41 Кодекса дополнена положением, предусматривающим возможность онлайн-ознакомления с материалами дела. Подобная функция существовала и до появления соответствующей нормы, поэтому можно сказать, что изменения вновь фактически воспроизводят существующий функционал.
Федеральный закон от 30 декабря 2021 г. № 440-ФЗ также ввел в структуру информационного и процессуального взаимодействия суда и участников арбитражного судопроизводства Единый портал государственных и муниципальных услуг. С начала 2022 г. с использованием портала госуслуг можно подавать иски, заявления, жалобы (ч. 7 ст. 4, ч. 3 ст. 260, ч. 3 ст. 277, ч. 3 ст. 313), получать извещения (ч. 4 ст. 121), судебные акты (ч. 1 ст. 122, ч. 1 ст. 177, ч. 3 ст. 186), направлять процессуальные документы другим участвующим в деле лицам (ч. 3 ст. 125, ч. 3 ст. 131, ч. 4 ст. 262, ч. 4 ст. 279) и т.д.
На мой взгляд, основная цель указанных нововведений обусловлена резким увеличением количества споров, участниками которых являются граждане, – это и банкротные дела, и корпоративные споры. Процессуальные препятствия рассмотрения и разрешения указанной категории дел в виде ненадлежащего извещения сторон преодолены посредством закрепления права суда извещать лиц с использованием портала госуслуг, на котором, как сообщил зам. председателя Правительства РФ Дмитрий Чернышенко, по состоянию на октябрь 2022 г. количество подтвержденных учетных записей пользователей составило 99 млн.
Заслуживает внимания и Федеральный закон от 30 декабря 2021 г. № 473-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», который, вступив в силу с 10 января 2022 г., фактически расширил основания для пересмотра решения арбитражного суда по новым обстоятельствам, изложив п. 3 ч. 3 ст. 311 АПК в новой редакции.
Так, если ранее новым обстоятельством было исключительно признание закона неконституционным по заявлению лица, с участием которого был применен оспариваемый закон, то теперь таким обстоятельством является также факт расхождения толкования, данного Конституционным Судом, с толкованием, которое было использовано арбитражными судами в конкретном деле. При этом обращаться за пересмотром может не только заявитель жалобы в КС, но и иные лица, в деле которых был применен оспариваемый закон.
Полагаю, данное изменение положительно скажется на правоприменительной практике, поскольку ранее арбитражные суды зачастую отказывали в пересмотре судебных актов иным лицам, не являющимся заявителями жалоб в КС. С учетом возрастающего количества «отказных» определений КС (в которых тем не менее дается толкование применимого закона), можно рассчитывать на повышение процессуальных гарантий участников арбитражного судопроизводства. Кстати, аналогичное регулирование введено в ГПК РФ (п. 3 ч. 4 ст. 392) и КАС РФ (п. 3 ч. 1 ст. 350).
Помимо всего прочего ст. 52 АПК в текущем году была дополнена нормами, расширяющими перечень как категорий споров, в которые вправе вступать прокурор, так и видов исков (заявлений), с которыми он вправе обращаться в арбитражный суд. Соответствующие изменения внесены Федеральным законом от 7 октября 2022 г. № 387-ФЗ. Теперь прокуроры вправе оспаривать сделки, направленные на уклонение от исполнения обязанностей в сфере ПОД/ФТ, налоговых, валютных, таможенных правоотношений либо совершенные с нарушением российского антисанкционного законодательства, а также участвовать в делах о признании и приведении в исполнение решений иностранных судов. Указанное изменение, безусловно, связано с текущими реалиями. Тем не менее нельзя не отметить, что государство усиливает (и без того повышенный) контроль за частноправовыми отношениями субъектов предпринимательской деятельности.
Резюмируя, я назвал бы тенденции развития правоприменения по делам о банкротстве и арбитражного процессуального законодательства в 2022 г. определенным ответом на складывающиеся реалии. Единого направления движения двух указанных отраслей права нет (и в силу объективных причин быть не может): каждая преследует свою четко очерченную цель, хотя взаимное воздействие зачастую очевидно и представляется целесообразным. Упрощая процедуру доступа к правосудию, и Верховный Суд, и законодатель пытаются выровнять процессуальные возможности сторон и – в разрезе банкротных споров – обеспечить достижение публичной правовой цели, так часто постулируемой Верховным и Конституционным судами, в виде наиболее полного удовлетворения требований кредиторов. Не всегда указанная цель достигается, однако задача высших судов и законодателя – как можно ближе подойти к ней, рационально распределив ресурсы и эффективно использовав процессуальные механизмы.
