×
Гаспарян Нвер
Гаспарян Нвер
Заместитель председателя Комиссии ФПА РФ по защите прав адвокатов, советник ФПА РФ
Автор более 100 публикаций в «АГ»
Материал выпуска № 10 (315) 16-31 мая 2020 года.

Quodcunque aliquis ob tutelam corporis sui fecerit jure id fecisse videtur
– все, что человек делает для защиты самого себя, считается сделанным законно (лат.)

В ходе досудебного производства нередко возникают основания для заявления отвода следователю, однако принято считать, что это затея совершенно бесперспективная, потому что обречена на заведомый отказ. Однако в некоторых случаях она бывает не лишена здравого процессуального смысла, когда реализуется непосредственно в ходе следственного действия. Автор настоящей статьи приводит примеры использования следователем незаконных методов на очной ставке и рассказывает, как с помощью заявления отвода следователю в ходе проведения следственного действия противодействовать следственному произволу, в каких ситуациях применять процессуальный институт крайней необходимости.

Незаконные методы на очной ставке

В моей адвокатской практике была, пожалуй, самая драматическая очная ставка, которая происходила в изоляторе временного содержания между обвиняемым взяткополучателем и свидетелем взяткодателем. Вся сложность участия заключалась в личности следователя, который нормы уголовного процесса подменил своими собственными понятиями и от них настырно не желал отходить.

Когда я начал последовательно задавать многочисленные вопросы свидетелю и получать необходимые для стороны защиты показания, следователь, не записывая их, нарушая установленный порядок, стал задавать свои уточняющие, а чаще всего наводящие и угрожающие привлечением к уголовной ответственности вопросы. Напуганный этим свидетель, и без этого проявляющий симпатию к следователю, охотно отказывался от данного мне ответа, и следователь записывал именно эти его «модернизированные» показания. В какой-то момент мне пришлось встать за спиной сидящего следователя, чтобы контролировать его сочинительства, отображавшиеся на экране монитора. Затем получив нежелательный ответ свидетеля, следователь нагло и бесцеремонно заявлял, что я его неправильно расслышал, и записывал все с точностью до наоборот или позволял себе отвечать за свидетеля, а потом без тени смущения пытался убедить меня в том, что именно так показывал свидетель, а я почему-то это прослушал. Когда мои вопросы казались ему опасными, то он с легкостью их снимал, сопровождая стандартной фразой «не имеют отношения к делу», хотя они имели отношение – самое непосредственное.

Моему возмущению не было предела, но клавиатура и компьютерная мышь находились в безграничном владении и пользовании лица, ведущего очную ставку. В ответ на это я в эмоциональной форме высказывал возражения на его незаконные действия, говорил о недопустимости вмешиваться в допрос защитника, задавать наводящие вопросы, требуя от него записывать дословно даваемые показания, угрожая написанием жалоб и привлечением его к дисциплинарной ответственности, что, впрочем, его совершенно не беспокоило. Обычная и изначально не представлявшая никаких сложностей очная ставка превратилась в изматывающее сражение за каждое слово и продлилась около 4 часов. Испуганные полицейские сотрудники изолятора периодически заходили в кабинет, выясняя, все ли у нас в порядке и не требуется ли их вмешательства.

В конце протокола очной ставки мне пришлось писать многостраничные замечания и дополнения, а уходя, пообещать наградить следователя вымпелом «наихудшего в истории прокуратуры и следственного комитета», предрекая ему скорейшее завершение карьеры.

Мои прогнозы оказались вещими, поскольку через непродолжительное время следователь был с позором выгнан за массовые фальсификации протоколов по другим делам, а вот мои ходатайства об исключении протокола из доказательств и о проведении повторной очной ставки были оставлены без удовлетворения: следователь и его начальник были вполне удовлетворены ответами свидетеля на вопросы должностного лица, а ответы на вопросы защитника их совсем не интересовали.

Вот другой пример, имевший место в практике моего коллеги. Следователь, предъявляя обвинение лицу с участием его защитника, откровенно сообщил, что вменяет ему в вину преступление, предусмотренное помимо ст. 222 УК РФ, еще и ч. 2 ст. 105 УК РФ, но понимает, что обвиняемый убийства не совершал, однако он не может оставить данное преступление нераскрытым. В ответ на эти признания возмущенный арестант стал высказывать следователю самые нехорошие известные ему слова и словосочетания, заработав дополнительно наказание по ст. 319 УК РФ (оскорбление представителя власти).

Приведенные примеры заставляют задуматься над тем, какие у стороны защиты могут быть процессуальные средства для противодействия следственному произволу.

Меры противодействия

Нам известно, что свидетель (потерпевший), давая показания на допросе, под влиянием следователя либо иных обстоятельств, может с легкостью подписать заведомо ложные показания. Не стоит дополнительно объяснять, какое важное значение в таком случае может иметь очная ставка для судьбы обвиняемого. Проведенная с использованием незаконных методов она может явиться основанием для оглашения показаний неявившегося свидетеля (потерпевшего), и суд не сможет непосредственно заслушать его показания и в результате способен вынести неправосудный приговор.

В связи с этим, когда в ходе проведения данного следственного действия грубейшим образом попираются процессуальные права, искажаются протокол и показания в нем, то необходимы экстраординарные меры.

К их числу я бы уверенно отнес заявление отвода следователю в ходе проведения следственного действия.

Частью 2 ст. 61 УПК РФ предусмотрено: «Лица, указанные в части первой на‑ стоящей статьи (включая следователя), не могут участвовать в производстве по уголовному делу также в случаях, если имеются иные обстоятельства, дающие основание полагать, что они лично, прямо или косвенно, заинтересованы в исходе данного уголовного дела».

В соответствии с ч. 1 ст. 67 УПК РФ: «Решение об отводе следователя принимает руководитель следственного органа…».

Согласно требованиям ст. 121 УПК РФ: «Ходатайство подлежит рассмотрению и разрешению непосредственно после его заявления…».

Основываясь на данных процессуальных нормах, отвод следователю возможен тогда, когда в ходе очной ставки обнаруживаются обстоятельства, свидетельствующие о проявившихся в тех или иных его незаконных действиях и решениях предвзятости и необъективности и тем более намерении путем искажения показаний свидетеля уличить обвиняемого в совершении преступления, которого он не совершал либо создать искусственные доказательства его виновности.

Получив доказательства заинтересованности следователя, защитник до завершения очной ставки на отдельном листе бумаги оформляет мотивированный отвод следователю, передает его следователю и требует приостановить производство следственного действия и организовать рассмотрение отвода, передав его начальнику следственного органа.

Нетрудно догадаться, что среднестатистический следователь пожелает продолжить проведение очной ставки, а ходатайство о своем отводе предложит подать уже после ее завершения. Но защитник может занять принципиальную позицию о необходимости рассмотрения отвода, не желая участвовать в незаконно ведущейся очной ставке.

Будет нелишне заметить, что уголовно-процессуальные нормы полностью дистанцировались от регулирования данной ситуации, и поэтому нет оснований считать, что заявляемое адвокатом ходатайство в ходе следственного действия является злоупотреблением правом.

Ранее в «Адвокатской газете» уже велась достаточно интересная дискуссия о праве адвоката покинуть место производства следственного действия между уважаемыми московскими адвокатами Николаем Кипнисом «Эпатаж или процессуальная необходимость1 и Борисом Кожемякиным «Адвокату нельзя уходить от защиты»2. Николай Кипнис, а затем и Генри Резник отстаивали законность прекращения производства дисциплинарными органами Адвокатской палаты г. Москвы в отношении адвоката, который, обнаружив безосновательность предъявляемого его подзащитному обвинения, сразу заявил следователю отвод, но он рассмотрен не был, после чего защитник самостоятельно приостановил свое участие в следственных действиях3.

Уважаемый Борис Кожемякин осудил действия адвоката, полагая, что в них больше эпатажа, чем процессуальной необходимости.

Конечно, всегда следует иметь в виду, что уход адвоката со следственного действия в случае непринятия следователем либо его начальником мер по разрешению заявленного отвода может стать поводом для дисциплинарного разбирательства в адвокатской палате.

В некоторых квалификационных комиссиях позиционируется безусловный запрет подобного поведения для адвокатов. Однако не существует правила без исключения, и Адвокатская палата г. Москвы это продемонстрировала в вышеприведенном дисциплинарном деле.

Как мне представляется, правомерность действий адвоката должна напрямую зависеть от степени произвольности действий следователя и от глубины допущенных им нарушений закона и процессуальных прав стороны защиты.

Если во время очной ставки следователь отклонил пару вопросов адвокату, на что последний обиделся, заявил отвод и ушел, то такое поведение вряд ли найдет понимание в квалификационной комиссии.

Если же следователь весь ход очной ставки систематически отклонял уместные вопросы, не позволяя выяснить важные для дела обстоятельства, отказывался записывать ответы свидетеля, существенно их искажал, сам отвечал на вопросы, заданные свидетелю, по сути, в присутствии защитника самым грубым и бесцеремонным образом фальсифицировал доказательство виновности обвиняемого, то бездействие адвоката в таком случае как раз и может расцениваться как небезупречное поведение, противоречащее требованиям ст. 8 Кодекса профессиональной этики адвоката о том, что адвокат обязан честно, разумно, добросовестно, квалифицированно, принципиально и своевременно исполнять свои обязанности, активно защищать права, свободы и интересы доверителей всеми не запрещенными законодательством средствами, руководствуясь Конституцией РФ, законом и настоящим Кодексом.

Для правильного разрешения подобных ситуаций необходимо использование процессуального института крайней необходимости, когда для предотвращения существенного ущерба интересам подзащитного и, возможно, в дальнейшем вынесения неправосудного судебного акта адвокат, заявив отвод следователю и не дождавшись его разрешения, покидает место проведения следственного действия, вынужденно, вероятно, и причиняя вред иным охраняемым интересам.

При этом он не отказывается от защиты, не противодействует производству следствия, а понуждает таким образом рассмотреть заявленный отвод и лишь потом планирует продолжить свое участие в защите.

Для строгих ревнителей адвокатского благочестия сразу скажу, что такие проблемные ситуации исключены там, где следователь уважает права стороны защиты, процессуальный закон и в силу ч. 1 ст. 8 УПК РФ обеспечивает возможность осуществления этих прав.

На мой взгляд, является ошибочной позиция тех дисциплинарных органов, которые строго оценивают отступления от установленных законно-этических норм адвокатов, но не учитывают противоправность действий должностных лиц, спровоцировавших ответные действия защитников.

Есть в отводе следователю и важный практический аспект. После его заявления и требования непосредственно разрешить следователь окажется под угрозой срыва следственного действия. Возможно, это может нарушить процессуальные сроки и создать для него серьезные проблемы.

Понимая это, думающий адвокат в какой-то наиболее удобный момент имеет возможности пойти на компромисс со следователем: отказаться от отвода в ответ на то, что должностное лицо продолжит проведение очной ставки с соблюдением требований процессуального закона, не станет отводить допустимые вопросы и т. д.

В идеале такой исход является наиболее приемлемым для стороны защиты, а ходатайство об отводе выполняет для следователя функцию отрезвляющего душа Шарко.

* * *

Если не предпринимать активных наступательных действий, а ограничиться написанием замечаний к протоколу следственного действия, что мною и было сделано, то возрастает вероятность признания тенденциозно напечатанного протокола очной ставки допустимым

и достоверным доказательством. К сожалению, относимая следственная и судебная практика нам хорошо известна…


1 «АГ». 2014. № 21.

2 «АГ». 2014. № 24.

3 Дисциплинарное производство. 2012. № 9/1406.

От редакции
Приглашаем к обсуждению этой темы на сайте advgazeta.ru

Рассказать:
Другие мнения
Завертяев Михаил
«Вмененный» договор страхования имущества при ипотеке
Страховое право
В споре о страховом случае по такому договору права страхователя требуют большей защиты

25 июля 2024
Ефимчук Евгений
Ефимчук Евгений
Адвокат, член совета АП Сахалинской области, председатель комиссии по защите профессиональных прав адвокатов,  управляющий партнер АБ «Белянин, Ефимчук и партнёры»
Завышение наказания как тенденция?
Уголовное право и процесс
Решение ВС определило положительный вектор для формирования практики законного и справедливого наказания
24 июля 2024
Бабинцева Ирина
Бабинцева Ирина
Патентный поверенный РФ, сооснователь юридической компании «ИНТЕЛАЙТ»
Не занижена ли цена?
Право интеллектуальной собственности
Оспаривание сделок по отчуждению исключительных прав и оценка товарного знака как нематериального актива
22 июля 2024
Владимиров Вячеслав
Владимиров Вячеслав
Адвокат АП Ставропольского края, КА «Дзалаев и Партнеры»
«Неопределенный» ущерб
Уголовное право и процесс
Кассация поддержала доводы защиты, отменив приговор и вернув дело на новое рассмотрение в первую инстанцию
19 июля 2024
Бибиков Сергей
Бибиков Сергей
Старший юрист МГКА «Бюро адвокатов "Де-юре"», преподаватель Университета им. О.Е. Кутафина (МГЮА), к.ю.н.
Добросовестность – прежде всего
Третейское разбирательство
КС конкретизировал понятие публичного порядка для целей выдачи исполнительного листа по решению третейского суда
18 июля 2024
Романов Роман
Романов Роман
Адвокат АП Краснодарского края, управляющий партнер АБ «РОМАНОВ И ПАРТНЕРЫ»
Стратегии защиты по уголовным делам о мошенничестве
Уголовное право и процесс
Разграничение уголовной и гражданской ответственности
18 июля 2024
Яндекс.Метрика